Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Уолтер Миллер

— Шестьсот коров — это не даром.

— Это почти ничего. Кардинал Коричневый Пони сообщил мне настоящую цену сделки — более шести тысяч коров.

— Если только мы вообще получим оружие. Если только торговцы не подсунут нам бракованный хлам.

— Почему у тебя такое плохое настроение? Я так и жду, что ты обзовешь Лойте травоядным.

Хонган засмеялся.

— В доме моей матери это слово все еще в ходу. Так что в его стенах я могу обзывать капитана.

— Понимаешь, как политик, ты переполнен уродливыми представлениями. И перенять их от меня ты не мог.

— Но так вышло!

— Нет, этого не могло быть!

— Никак, и ты собираешься меня высечь, наставник?

— Я это делал.

— Когда мне было десять лет, а ты был моложе. Ты учил меня не обижать священников, но ты не… — Кочевник запнулся. Увидев, как изменилось лицо Омброза, он сокрушенно покачал головой и пошел к своей лошади.

Остановившись на вторую ночевку под звездами, они встретили посланника из племени Диких Собак. Тот скакал на юг, неся с собой плохие вести: Двоюродный дед Сломанная Нога перенес удар, у него отнялась и левая нога, и он уже стал складывать погребальную песню. Посему бабушки и шаманы поступили очень мудро, начав обсуждать других кандидатов на древний пост Ксесача дри Вордара.

На следующий день они прибыли к вигвамам клана бабушки Веток Энар. Старуха была слаба и маялась недугами, так что приветствовали гостей жена Лойте Потеар Веток со своей бабушкой. Муж, спешившись, обнял ее, но она оттолкнула его; ему еще предстояло «рассказать о наших лошадях» (принятый у Кочевников эвфемизм), то есть поведать женщинам своей новой семьи, как он справляется с обязанностями конюха, и этот искус еще не подошел к концу. Она поклонилась отцу Омброзу и Чииру Хонгану и пригласила их в вигвам своей бабушки. Из вежливости они последовали за ней, хотя оба спешили поскорее добраться до семьи Хонгана.

— Чиир, ты слышал плохие новости? — спросила любимая внучка. — Надеюсь, не мне придется их излагать тебе.

— Мы встретили курьера. Я знаю об отце, — он вручил ей кожаный кисет с подковами. — Муж все объяснит тебе. Но позже.

Она с интересом посмотрела на кисет и оставила его около входа — впустив их в вигвам, она уже не откидывала клапан.

Старуха сидела в кожаном плетеном гамаке, подвешенном меж двух столбов, надежно вкопанных в утоптанный земляной пол. Она попыталась приподняться, но Хонган движением руки усадил ее обратно. Тем не менее она выразила уважение к Хонгану и Омброзу, сделав кокай, то есть, постучав по лбу костяшками пальцев, она склонила голову, приложив к ней кисти рук, обращенные ладонями к гостям. Такая вежливость могла показаться чрезмерной, но Эссит Лойте ее не удостоился. Она не обратила внимания на своего зятя; но было ли это общепринятым отношением к конюху («пусть учится ходить за нашими лошадьми») или же неприкрытым презрением, сказать было трудно.

— Меня очень огорчает, как глупо Ночная Ведьма обошлась с твоим отцом, Хонган Осле Чиир, — многозначительно произнесла она.

Омброз заметил, что в ее присутствии Хонгану действительно было не по себе. Отнести состояние Сломанной Ноги к проискам Ночной Ведьмы, да еще назвать их глупыми означало, что эти женщины Виджуса выбрали его на пост Ксесача Вордара, а то, как она произнесла его имя, поставив на последнее место обозначение рода матери, значило, что, какая бы тому ни была причина, титул сына Сломанной Ноги в ее глазах вырос.

Но Хонган Осле было уменьшительным от исторического именования Хонган Оса — вождя, который проиграл войну и отдал Ханнегану II половину своего народа.

— Выпьешь ли ты крови с нами сегодня вечером? — спросила старая женщина. — Мы празднуем рождение двух жеребят от лучшей кобылы Потеар. Оба малыша здоровы — редкое и прекрасное событие.

— Поблагодари Деву от нашего имени, бабушка, — сказал отец Омброз. — Мы приносим извинения за спешку, но Сломанная Нога нуждается в нас.

— Да, он захочет увидеть своего сына, а от тебя принять последнее помазание. Отправляйтесь с Христом и Богородицей.

Двое верхами отправились в путь, оставив Эссита Лойте со своей молодой женой и ее родственниками.

— Капитану все еще придется многому научиться относительно лошадей клана Веток, — кисло сказал Омброз, когда их уже никто не мог услышать.

Хонган засмеялся.

— Он незамедлительно многое поймет, когда Потеар покажет старухе подковы.

Горы уже были готовы показаться из пыльной завесы на западе, когда Святой Сумасшедший неожиданно сообщил, что Сломанная Нога из-за своей болезни стал слишком раздражительным и что его старая жена сочла необходимым назначить другого главу семьи.

— Откуда ты это знаешь? — насмешливо спросил священник. — Было видение?

— Вот оно, — показал Хонган на восток. Осторожно вскарабкавшись на седло, он во весь рост встал на спине лошади.

— Мои старые глаза не видят ничего, кроме пустоты. Что там такое?

— Там кто-то есть. Думаю, мой дядя. Он в нескольких милях отсюда. Машет руками и танцует. У него какое-то сообщение. Они увидели пыль, которую мы поднимаем.

— Ну да, это знаковый язык Кочевников. Мне стоило выучить его, когда я был моложе. Он всегда восхищал меня.

— Он дает нам преимущество перед тексарскими вояками.

Когда на горизонте показались вигвамы клана Маленького Медведя, перед ними появился всадник, вынырнувший из облачка пыли. Это был Красный Гриф, брат жены Сломанной Ноги, формальный глава клана, который тем не менее должен был существовать, ибо она выразила такое желание. И теперь во время болезни мужа брат выполнял возложенные на него обязанности. Он был худым и серьезным человеком, примерно шестидесяти лет от роду, с синевато-багровыми пятнами на коже, из-за которых его могли в любом месте, кроме Кочевников, принять за джина; но среди Кочевников такие косметические дефекты пользовались большим уважением, как отметины Пустого Неба. Он с серьезным видом рассказал о состоянии Сломанной Ноги — все еще недвижим, но по крайней мере хуже ему не стало.

— Часть наших гуртовщиков уже вернулась с юга, — сказал Красный Гриф Омброзу, — включая людей духа Медведя. Они сейчас с ним, отец. Но, конечно, он хочет видеть вас.

Омброз начал ему рассказывать о папе, но оказалось, Красный Гриф уже все знал. Даже об отъезде кардинала Коричневого Пони из Валаны — его секретариат постоянно посылал и получал послания от людей с равнин. Когда они въехали в поселение Маленького Медведя, то, приветствуя их, навстречу высыпали дети и молодые женщины; Хонган и священник обнимали их.