Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

29 июля 1968 года советская и чехословацкая делегации во главе с Брежневым и Дубчеком встретились на пограничной станции Чиерна-над-Тиссой. Переговоры продолжались пять дней. Потом они продолжились в Братиславе с участием лидеров других социалистических стран.

Брежнев просил Тито повлиять на чехов: он считал, что Прага во многом оказалась под влиянием Белграда. 9 августа Тито приехал в Прагу. Там его встретили овациями. «Бациллы „титоизма“ распространяются по Восточному блоку», — заметил один из британских журналистов, следивший за визитом Тито.

Тито предупредил Дубчека, что в Москве недовольны, и посоветовал принять непопулярные меры против «выступлений контрреволюции». Дубчек ответил, что ситуация не настолько драматична, как это представляют в Советском Союзе.

Войска стран Варшавского договора начали входить в Чехословакию в ночь на 21 августа. Дубчек и другие руководители страны были интернированы и вывезены сначала на Украину, а потом в Москву.

Уже вечером 21 августа Тито созвал заседание Президиума ЦК СКЮ и резко осудил интервенцию в Чехословакию. Югославское телевидение передало обращение Тито к стране, в котором он сравнил происходящие события со сталинским давлением на Югославию в 1948 году. Он предупредил, что, возможно, и ей грозит опасность со стороны советского вторжения, и заявил, что «мы сумеем защитить и отстоять независимость Югославии всеми имеющимися средствами»[687].

На площади Маркса и Энгельса в Белграде собралось более ста тысяч человек. Перед участниками митинга выступил второй человек в партии — секретарь Исполкома ЦК Миялко Тодорович, осудивший вторжение в Чехословакию. Митингующие держали лозунги «Руки прочь от Чехословакии!», «Танки в Чехословакии — атака на социализм!» и плакаты с портретами Сталина — под ними были подписи «Он бы это сделал!» — и портретами Ленина с подписями «Он бы так не сделал!». Демонстрации и митинги против вторжения в Чехословакию прошли по всей стране.

Из социалистических стран интервенцию осудили Китай, Албания и Румыния. Еще до вторжения в Москве подозревали Югославию, Румынию и Чехословакию в желании создать какой-то новый блок.

Румынский руководитель Николае Чаушеску был близок к панике. Он считал, что советские войска теперь вторгнутся в Румынию. 24 августа Чаушеску встретился с Тито в сербском городке Вршац и сказал, что вторжение в Румынию может произойти через югославскую территорию, уговаривал Тито заключить соглашение о совместной обороне. Однако Тито на это ответил: «Мы будем защищаться, если на нас нападут».

Чаушеску спросил: можно ли тяжелое вооружение румынской армии перебросить в Югославию в случае поражения Румынии? Тито ответил: «Мы поступим в соответствии с международными законами». Другими словами — перебросить-то вы его можете, но стрелять с нашей территории по советским войскам мы вам не позволим. Вообще-то Тито терпеть не мог Чаушеску, и только политическая целесообразность заставляла его сближаться с Румынией.

В 1968 году для Тито было важно понять, что Румыния не пропустит советские войска через свою территорию. Самой опасной представлялась граница с Венгрией, где стояли части Советской армии, которые за считаные часы могли дойти до Белграда и Загреба. «Будущее страны и социализма — под угрозой!» — под этим девизом проходила вся жизнь в Югославии в конце лета 1968 года.

Тито 23 августа собрал X Пленум ЦК СКЮ. Речь шла о том, что вторжение в Чехословакию — это компрометация социализма, торжество грубой силы над международным правом, что в СССР усиливаются неосталинистские тенденции, а социализм служит лишь фасадом для «прикрытия его великодержавных интересов». Писатель Оскар Давичо рассказал о случае, когда один из советских солдат совершил самоубийство. «Этот солдат серьезно воспринял свою интернационалистическую ленинскую присягу, — сказал он, — но чехословацкий народ, который рисует на танках агрессора свастику, по-своему и правильно понял то, что произошло».

Тито, однако, призвал воздержаться от крайностей: страна может оказаться в блокаде со стороны социалистических стран, с которыми у Югославии сложились весьма прочные экономические отношения. Вместе с тем именно после событий 1968 года в Югославии была взята на вооружение концепция «общенародной обороны». Ее основой стали подразделения Территориальной обороны, сформированные в республиках, городах и т. д. Местные органы власти и предприятия должны были формировать отряды «вооруженного ополчения», в распоряжение которых передавались стрелковое оружие и легкая артиллерия. Считалось, что части Территориальной обороны могли быть поставлены под ружье и начать боевые действия в течение нескольких часов. Фактически в Югославии бралась за основу концепция партизанской войны. В начале 1990-х части Территориальной обороны сыграли одну из главных ролей в развале страны, фактически обратив имевшееся у них оружие против армии.

Верил ли сам Тито в возможность советской интервенции? Многие считают, что не верил. Но тезис об «угрозе с Востока» не исчезал в югославской политике до смерти маршала. Характерная для того времени история: сын возвращается домой со службы в армии. «Ну, расскажи, сынок, чему тебя там научили», — просит его отец. «Будем драться с болгарами и русскими до ножа» (то есть до рукопашной), — отвечает сын[688].

Конец 1960-х годов ознаменовался третьим и весьма глубоким кризисом в советско-югославских отношениях. Совсем недавно казалось, что Тито и Брежнев сумели найти общий язык. Тито в 1967 году приезжал на торжества по случаю 50-летия Октябрьской революции, как когда-то, еще во времена Сталина, наблюдал за парадом и демонстрацией с трибуны Мавзолея Ленина. С Брежневым у них установились неплохие личные отношения. Хотя советский руководитель был моложе Тито на целых 14 лет, они даже по характеру и привычкам чем-то напоминали друг друга. Оба — коммунисты, но не истерические фанатики или сухие догматики. Оба — фронтовики и партийные работники, но умеющие ценить радости жизни. И Брежнев, и Тито, пожалуй, могли бы посоперничать за звание «главного коммунистического плейбоя» того времени. Оба любили хорошие напитки, автомобили, красивых женщин, охоту, комфорт и вообще все то, что их более ортодоксальные товарищи до сих пор называли «мелкобуржуазным уклоном». Однажды во время визита Тито в Советский Союз после официального ужина Брежнев, расслабившись, начал с чувством читать стихи. Закончив, он победоносно посмотрел на Тито. Тито, усмехнувшись, начал декламировать Пушкина на русском языке и читал его минут двадцать подряд[689].