Наши братья меньшие - Бернгард Гржимек

Орнитолог Кунц еще много лет назад заметил, что если черному дрозду, живущему у него в клетке, проигрывать ре-мажорные и ля-мажорные аккорды, то это вызывает у него радостное, порой даже бурное возбуждение, в то время как на другие аккорды он почти не реагировал. Когда Кунц переходил на соль мажор и до мажор, ажиотаж у черного дрозда постепенно пропадал, но зато сразу же вступал сидящий в соседней клетке кенар (словно он только и ждал этой минуты) и сопровождал музыку своими раскатистыми руладами. Заунывные песни черный дрозд сопровождал сентиментальным, тягучим «аккомпанементом». Но стоило зазвучать жизнерадостным, веселым, маршевым мотивам, как он тотчас же оживлялся и начинал форменным образом ликовать, издавая какой-то восторженный писк. Больше всего ему, кажется, нравились вальсы, хотя ни о каком настоящем соблюдении ритма с его стороны не могло быть и речи.

Птицы поют иногда совершенно самозабвенно. Так, горихвостка-чернушка в течение одной минуты может издавать до десяти своих переливчатых трелей. Если птица за тот же промежуток времени пропоет только шесть раз, то у нее остается еще возможность в перерывах между пением погоняться за летающими насекомыми. Но и в этом случае она во время своего пятнадцатичасового «рабочего дня» ухитряется пропеть пять тысяч четыреста раз! Так что эту маленькую пичугу с полным правом можно именовать «выдающейся певицей».

То, что у птиц хорошая, музыкальная память, доказывают нам так называемые «пересмешники», встречающиеся среди пернатых не так уж редко. Это в первую очередь скворец, сорокопут-жулан, красноголовый сорокопут и камышевка болотная — рекордсмены по «передразниванию», то есть подражанию чужим голосам. Настоящие пародисты среди них — это наши волнистые попугайчики и, разумеется, крупные попугаи разных видов.

Доктор Зигрид Кнехт из Вены взяла на себя труд заняться пением птиц с научной точки зрения. Она проделывала с птицами те же опыты, что раньше с собаками, рыбами и другими животными. Исследовательница приучила своих канареечных вьюрков, волнистых попугайчиков, чижей, щеглов, канареек, коноплянок и клестов к тому, что каждый из них получал свой корм только при звучании определенного тона. Звуки эти производились с помощью камертона или специальных свистков. Вскоре птицы привыкли подскакивать к своей кормушке только при звучании сигналов соответствующей высоты, потому что при всех других сигналах крышка кормушек оказывалась закрытой. В этом нет ничего необычного, потому что каждый, кто содержал когда-нибудь кур, знает, как несложно приучить их прибегать со всех сторон на обычный зов «цып-цып-цып», которым сопровождают их кормление, а голубятники знают, как свистом созвать свое пернатое стадо из небесной вышины.

Некоторые птички выучивали свой «дрессировочный звук» уже с десятой пробы; другие, совсем «глупые», не могли ничего сообразить и после трехсот раз. Услышав похожий звук, но более высокой или низкой тональности, птицы поначалу пытались все же добраться до корма. Но, поняв безнадежность своих попыток, вскоре научились хорошо распознавать «чужие» тона и проявлять к ним полнейшее равнодушие (даже в тех случаях, когда высота производимых звуков постепенно все больше приближалась к их «кормовому»). Были отдельные экземпляры, которые могли отличить терцию, секунду, даже четверть и восьмую тона и даже еще меньшую разницу! Подобная способность птицы распознать нужную высоту тона весьма удивительна, потому что ей при этом приходится сравнивать только что услышанный звук с тем, который она хранит в памяти. А это не так просто.

Следовательно, можно утверждать, что птицы обладают абсолютным слухом. Это значит, что они могут запоминать определенные звучания на более или менее продолжительное время. Такой способностью, как показали опыты, обладают также собаки, рыбы, саламандры и некоторые другие животные. У большинства же людей, как у музыкальных, так и немузыкальных, такая способность утеряна. И только у маленьких детей, с которыми проделывали аналогичные опыты, оказывался абсолютный слух. Некоторые музыкально одаренные взрослые тоже могут его у себя развить.

Утверждалось, что певчие птицы не в состоянии повторить какую-нибудь мелодию в другой тональности, то есть выше или ниже пропетой. В музыке это называется транспонированием. Но Зигрид Кнехт доказала, что это не так. Ведь попугаям разные люди напевают одну и ту же мелодию отнюдь не всегда в одной и той же тональности хотя бы уже потому, что у всех людей разные голоса и нет абсолютного слуха. И тем не менее попугай воспроизводит этот мотив. Кроме того, уже не раз наблюдалось, как птицы начинали музыкальную фразу чересчур высоко, так что самые высокие тона выходили за пределы их голосовых возможностей. И что же? Они тотчас же прерывали пение и начинали сначала в нужной тональности.

И на воле можно наблюдать отдельных синиц, иволгу и других птиц, поющих свою привычную песню в различной тональности. Подтвердить такую способность к транспонированию удалось и опытным путем. Волнистый попугайчик был приучен искать свой корм только при звучании определенной терции. Уже при кварте он оставался равнодушным, потому что ничего не получал. Вскоре птица сообразила, что получает корм только при терциях, независимо от тональности, и перестала обращать внимание на кварты той же тональности. Отсюда следует, что птицы вполне способны транспонировать, что у людей считается признаком «музыкальности». Просто они этим редко пользуются, потому что, в отличие от людей, обладают абсолютным слухом.

Как далеко заходит способность даже самых обычных певчих птиц имитировать чужие голоса, можно проследить на забавном примере с полевыми жаворонками, обитавшими возле шоссе между Кремлингеном и Ведделем, в Брауншвейге. Было это в 1922–1923 годах, когда многие автомобили имели модные в то время клаксоны, издающие протяжный, пронзительный звук. Живущие слева и справа от шоссе жаворонки вскоре начали издавать резкие, пронзительные свисты, абсолютно точно копирующие сигналы автомобильных клаксонов. Но уже в отдаленной на два километра от шоссе деревне Веддель подобное звукоподражание встречалось значительно реже, а после того, как резкие звуковые сигналы у автомашин были заменены другими, оно совсем исчезло.

Еще на одном волнистом попугайчике доктор Кнехт проверяла, может ли он распознать свой «кормовой звук», исполненный на других инструментах. Свистки и камертоны были заменены инструментами с другой звуковой окраской, например скрипкой и гармонью. Птица узнавала привычный звук, но лишь в тех случаях, когда его издавал инструмент, почти лишенный обертонов и наиболее приближающийся по звучанию к привычному свистку. Больше всего этому соответствовали звуки концертной флейты или извлекаемые из щипковых инструментов. Звуки, производимые на гармони и в особенности на виолончели или скрипке, узнавались с трудом, поскольку трение смычка о струны искажало звуковую окраску.