Лондон - Эдвард Резерфорд

Но все остальное являлось заслугой Мередитов. Разве не Питер, которого он ставил превыше всех, сказал ему, что существуют другие способы послужить Богу, помимо духовного сана? Не Питер ли, догадывавшийся о его неспособности соблюсти обет целомудрия, с улыбкой заметил: «Святой Павел речет, что лучше жениться, чем гореть». Через Питера он познакомился со Сьюзен и обрел счастье, о каком не мог и мечтать. И если еще и помышлял порой о жизни духовной, то это был его единственный секрет от жены, пребывать с которой теперь обязывал долг. Сегодня же его благодарности расточались Томасу Мередиту, и он был рад их выразить. Он доверял ему.

Но этим августовским днем дворец шептался о новостях поважнее, что явились после лета неопределенности. Выйдя из массивного арочного коридора, Томас толкнул зятя и осклабился:

– Ну-ка, взгляни!

Проход, бесспорно, был прекрасен. Минувшее столетие омрачилось Войной роз, но утраченный блеск возместила архитектура, особенно английский «перпендикулярный стиль», которым была ознаменована поздняя готика. Ярусы заостренных арок сменились более строгой структурой. Между простыми, изящными балками нависали не стены, а огромные пласты стекла. Над ними же высился потолок, теперь почти плоский, переходивший в прелестный веерный свод – каменные кружева, лучшие образчики которых красовались в часовнях Виндзора и Королевского колледжа в Кембридже.

Этот проход тоже имел веерный свод. Именно там, среди тонких узоров, Томас и Роуланд узрели любовно сплетенные инициалы, внушавшие Англии этим летом новую надежду: «Н» означало Генриха, «А» – Анну.

Анну Болейн.

После без малого двух десятилетий нежного брака с Екатериной, его испанской женой, Генрих обоснованно встревожился, ибо так и не обзавелся законным наследником, за исключением болезненной дочери Мэри. Что станет с династией Тюдоров? Англией никогда не правила женщина. Не утонет ли государство в хаосе, как случилось в эпоху Войны роз? Неудивительно, что он, как верный сын Церкви, начал задаваться вопросом: за что? Почему ему отказывается в сыне, потребном для государства? В чем он оплошал?

Одно объяснение нашлось. Разве не была Екатерина, пусть недолго, женой его старшего брата? Ибо первым на испанской принцессе женился тогдашний наследник, безвременно скончавшийся несчастный Артур. А потому не был ли запретным союз Генриха? На этом перепутье он встретил Анну Болейн.

Девушка славилась красотой. Болейны – лондонская семья, дед Анны ходил в лорд-мэрах. Но два блестящих брака породнили некогда купеческое семейство с высшей аристократией. Пребывание при французском дворе придало Анне пленительные изящество и остроумие. Вскоре Генрих влюбился. Прошло немного времени, и он уже гадал, не принесет ли ему эта обворожительная женщина здорового наследника. И вот, побуждаемый как влечением, так и соображениями государственными, он решил: «Мой брак с Екатериной изначально проклят. Я попрошу папу аннулировать его».

Это было не так возмутительно, как могло показаться: у Генриха и впрямь имелись все основания рассчитывать на положительный исход. Церковь иногда проявляла милосердие и время от времени изыскивала причины для расторжения неугодных браков. Миряне тоже перетолковывали законы на свое усмотрение: аристократ мог жениться на родственнице недопустимо близкой, зная, что брак можно расторгнуть. Некоторые даже умышленно допускали ошибки, принося брачные обеты и оставляя лазейку, позволявшую объявить их несостоятельными. Но папа, кроме перечисленного, откровенно хотел и считал себя обязанным помочь верному английскому королю обеспечить себе законного преемника.

Учитывая все это, поразительным невезением стало то, что стоило Генриху обратиться за помощью к папе, как сам Климент VII оказался в заложниках у другого, еще более могущественного католического монарха – Карла V. Император Священной Римской империи, король Испании и глава сильной династии Габсбургов, приходился к тому же племянником не кому иному, как Екатерине Арагонской, жене Генриха. «Расторжение брака оскорбит Габсбургов», – заявил он и велел папе сказать гонцам «нет».

Последовавшие переговоры стали отчасти трагедией, отчасти – фарсом. Они погубили духовника Генриха, великого кардинала Уолси. Генрих усиливал нажим, несчастный папа изворачивался. Испробовали все. Спросили даже мнения европейских университетов. Грубиян Лютер потешался: «Пусть станет двоеженцем!» Сам папа тайно предложил Генриху развестись и жениться повторно без его санкции, вероятно надеясь уладить дело впоследствии. «Но в этом нет смысла, – возразил Генрих. – И брак, и наследники обязаны быть законными». Для устрашения папы король даже приказал Английской церкви переподчинить ему свои суды и прекратил отсылать ее налоги в Рим. Но понтифик, угодивший в железные челюсти Габсбургов, оставался беспомощным.

В январе 1533 года время вышло: Анна понесла.

При новом архиепископе Томасе Кранмере, который считал короля правым, Генрих сделал свой ход. Властью одной лишь Церкви Англии Кранмер аннулировал брак с Екатериной и поженил короля и Болейн.

Многие воспротивились. Старый епископ Рочестерский Фишер отказался признать брак. Томас Мор, бывший канцлер, неодобрительно молчал. Религиозная фанатичка Дева Кентская предрекла порочному королю смерть и была арестована за измену. Но сам смятенный Климент VII, рукоположивший Кранмера в сан, так и не отваживался сказать, согласен он с новым браком или нет.

Что было думать Роуланду и Сьюзен Булл, чете благочестивой и просвещенной? Их праведный католический король поссорился с папой. Такое случалось и прежде. Они понимали политическую подоплеку ситуации. Вера как таковая в действительности не пострадала.

– Поступил он, может быть, и неправильно, однако старается на благо Англии, – сказала Сьюзен.

– В конечном счете все разрешится, – с надеждой заявил Роуланд.

«Особенно после чудесных сегодняшних новостей», – думал он, шагая по арочному проходу с Томасом Мередитом.

Рождение сына предсказывали астрологи; сама Анна, сидевшая со своими дамами во дворце за шитьем рубах для бедных, призналась, что у нее в этом нет сомнений; тем самым утром и врач безоговорочно заявил, что будет сын. Англии наконец предстояло обрести наследника. И кто мог поспорить с этим, будь он праведен или нет, сам папа или кто-то другой?

Поэтому преисполненный счастьем Роуланд Булл спешил этим августовским днем на поиски жены.

В саду цвели красные и белые розы. Когда вошла Сьюзен Булл, казалось, там царил полный покой.

Вскоре она увидела мужчину и женщину. Они были справа, в зеленой беседке, и смотрели на нее.

Женщину она не знала. Конечно, придворная леди. Голубое шелковое платье было задрано выше пояса. Белые чулки спущены ниже колен. Домашние туфли оставались на месте, но бледные стройные ноги обвивали крупного мужчину, ее державшего. Тот был одет полностью, за исключением мелочи: развязан цветастый клапан гульфика. Это было удобной особенностью данного предмета мужского туалета.

Сегодня король Англии Генрих VIII убедился в этом. К сожалению, его спугнули по ходу дела, он машинально вышел, и вот итог: Сьюзен Булл, изумленная и едва понимавшая, что творит, глазела на короля в его мужской красе. А он – на нее.

В течение нескольких секунд она была настолько потрясена, что не шевелилась и только глупо таращилась. Женщина, не изменявшая позы в надежде на тихий уход Сьюзен, теперь раздосадованно опустила ноги, тогда как король Генрих, к изумлению пришелицы, спокойно повернулся к ней лицом.

Что делать? Бежать поздно. Она бессознательно тронула крестик. Как ведут себя в таких случаях? Должна ли она присесть в реверансе? Ее словно парализовало. Затем король Генрих заговорил:

– Итак, сударыня, вы нынче повидали короля.

Она поняла: ее очередь. Самое время сказать что-нибудь забавное и выставить случившееся пустяком. Она лихорадочно порылась в памяти. Тщетно.

Сьюзен оказалась бессильна. Вид Генриха мог поначалу застигнуть ее врасплох, но сейчас она вспомнила репутацию короля как любовника и поймала себя на мысли, что тот ничем не отличался от ее мужа. Даже изрядно уступал ему. Она заметила и кое-что еще. Рубаха на Генрихе была частично расстегнута. Отменная фигура, которую она помнила с детства, по-прежнему узнавалась, но время не пощадило короля: талия, в обхвате некогда составлявшая тридцать четыре дюйма, расплылась чуть не до сорока четырех, а волосатое, отвислое пузо не показалось Сьюзен особо соблазнительным. Она посмотрела ему в лицо.

И Генрих самодовольно ухмыльнулся.

Это переполнило чашу. Знакомый взгляд. Ожидаемый – любовницы были у большинства государей. Но в этом случае дело обстояло иначе. После всех треволнений – отказа от верной жены, размолвки с папой, женитьбы на Анне – теперь, когда готов был родиться драгоценный наследник, а новая королева находилась, быть может, в какой-нибудь сотне ярдов, погрузневший король безмятежно развлекался в саду у всех на виду. То был алчный оскал распутника, сказавший все: виновен, но торжествую. Героический и набожный король, которого она почитала, вдруг обернулся тенью: при беспощадном свете дня, во плоти, Сьюзен узрела заурядную пошлость. Ей стало противно.