Путь Абая. Том 2 - Мухтар Ауэзов

Если бы кто спросил бедного тобыктинца, что он знает об этих землях, он бы сказал: «Собака про них знает, не я!» А спроси его, была ли ему польза от этих пастбищ, он ответил бы честно: «Мой конь травинки там не сорвал, а я сам глотка воды не выпил».

Уразбай бил себя в грудь: «За нашу землю! За народ! За честь Тобыкты!» — но это были лживые слова, которыми он прикрывал свои темные, корыстные замыслы.

Из двух тысяч семейств Тобыкты спорными пастбищами и выгонами пользовались только тридцать баев, — они-то и сидели в юрте Уразбая, представляя тобыктинские аулы. Как во времена Кунанбая, так и сейчас, при Уразбае, сильнейшие главари родов Тобыкты притесняли своих соседей, хлеборобов Уака, отнимая у них земли.

Зимой, лишь только выпадал снег, богачи-тобыктинцы выгоняли свои табуны в пятьдесят — шестьдесят тысяч лошадей на хорошо защищенные от ветров обильные пастбища, захваченные у кокенцев. Сейчас эти богачи поспешили в Кара-кудук, потому что их корыстные интересы завязались в один узел с интересами Уразбая, владельца трех тысяч коней. Но скрывая свои тайные расчеты, они делали вид, что приехали без всяких посторонних целей, а только лишь для того, чтобы беспрекословно выполнять волю главы племени Тобыкты. А сам Уразбай поднимал против мирных кокенских аулов ветер ядовитых лживых слов, который грозил превратиться в бурю.

После полудня жигиты начали ловить пасущихся коней, отвязывать жеребцов и яловых кобылиц. Долина Кара-кудук наполнилась шумом, гамом, криками, железным звоном стремян. Всадники седлали лошадей.

Из большой юрты Уразбая пришел приказ:

— На коней! Трогаться в путь!

Сто крепких, как на подбор, жигитов, вооруженных соилами, пиками и секирами, вскочили на крутобедрых иноходцев и рысью погнали к горам Кокена.

Конечно, ни сам Уразбай, ни главари родов, сидевшие в его юрте, ни ближайшие родственники не принимали участия в походе. Они остались ждать, когда сварится мясо упитанного жеребенка, принесенного Уразбаем в жертву в подтверждение клятвы, данной тобыктинскими баями друг другу: крепко стоять в начатом деле до конца.

Когда сотня жигитов, оторвавшись от аула, резво поскакала воевать с кокенцами, один только Есентай не выдержал и кинулся за ними вслед на своем коне золотистой масти. Уразбай, Жиренше и Азимбай посмотрели на него с недоумением.

— Видно, старый бес в нем проснулся! — насмешливо заметил Жиренше, явно намекая на то, что Есентай в молодые годы славился конокрадством.

Уразбай не обратил внимания на насмешку. Устремив прищуренный глаз на Есентая, он одобрительно произнес:

— Со вчерашнего дня не проронил ни слова, а сейчас погнался давать свой совет жигитам.

— И совет даст и выгодный узелок завяжет! — догадливо усмехнулся Азимбай. — Если к кому Есеке прильнет, то уж покуда кровь не высосет, не отстанет!

Баи, стоявшие кругом, заулыбались — меткие слова Азимбая пришлись всем по душе.

А Есентай уже нагнал Беспесбая, скакавшего во главе отряда, и, стараясь не отстать от него, давал ему свои советы:

— Этих жигитов возглавляешь ты! Тысячу раз всем говорю: в плен не попадайтесь! Бывают такие дураки, что, еще и врага не видя, способны заблудиться, их-то вот и берут в плен. Предупреди всех до одного, когда поскачут назад, пусть повернут коней хвостами прямо к Темир-казык.[144] Тогда, если кто и отстанет, будет знать, в какую сторону ехать, чтобы домой вернуться.

Беспесбай молча кивнул головой.

— Хорошо!

Он вспомнил, как ему, бывало, доводилось участвовать вместе с Есентаем в набегах, есть мясо из одного котла, и усмехнулся. Теперь Есентай отяжелел, глаза совсем заплыли жиром, тройной подбородок так и трясется, когда толстяк подпрыгивает в седле, — а туда же, дает боевые советы!

— Если попадется неприятель на быстром коне да с твердой рукой, — знай, это самый опасный противник. Постарайся сразу же вывести его из строя, такого шокпаром не всегда возьмешь. Если он начнет одолевать в рукопашной схватке, бей не его, а коня. Изловчись ударить по виску… Пока он найдет другого коня, ты его прикончишь! Ну, теперь поезжай! Уа, мои храбрые батыры! С богом!

Эти «храбрые батыры» — Жаркимбай, Дубай, Беспесбай, Саптаяк, Кулайгыр и Кусен — славились как конокрады, барымтачи и воры. Уразбай, Жиренше и Азимбай нарочито назначили главарями набега самых отъявленных негодяев и целый день готовили их к походу. Играя на мелком тщеславии этих проходимцев, они уважительно называли их вожаками. И выбор оказался удачным — «вожаки» хорошо знали кокенские аулы, все перевалы в горах и густонаселенные урочища. Зимой и летом они многократно обворовывали мирных хлеборобов Уака и угоняли у них скот. Они безошибочно могли определить, в какой стороне пасутся конские табуны. С богачами аулов Тобыкты эти головорезы поддерживали тайную и очень тесную дружбу, получая, когда нужно, не только резвых скакунов, но и хорошее вооружение. Особенно близкие отношения завязались у них с Уразбаем.

Шесть «вожаков», опасаясь, что их «войско» могут заметить уаки, спрятавшиеся за утесами Кокенских гор, решили разбиться на шесть небольших отрядов и двигаться разными путями.

Дорога была не дальняя, и жигиты на крепких скакунах, подгоняемые хмелем выпитого кумыса и желанием подраться, уже к вечеру достигли ущелья Хандар.

Тихо было в безлюдных Кокенских горах, только топот копыт да глухой стук соилов, ударявшихся друг о друга, нарушали вечернее безмолвие. Изредка фыркнет жеребец, не привыкший к походам, звякнет стремя, и снова наступит настороженная тишина.

Среди шестерых главарей отряда особо выделялся Беспесбай, выходец из Олжая — самого крупного и сильного рода племени Тобыкты. Ему недавно перевалило за сорок, но лоснящаяся от жира кожа его широкого багрового лица была гладкой, в бороде не было ни сединки, а в глазах навыкате сверкали молодые искорки. Невысокий ростом, широкоплечий, с выпирающими сильными лопатками и железными мускулами, он казался целиком слитым с лошадью, словно был высечен вместе с нею из одной каменной глыбы. Не зная соперников в конной схватке, этот опытный барымтач мастерски владел соилом и шокпаром. Был у него удивительный нюх, он безошибочно угадывал, где расположились уакские аулы, и сейчас, словно кто ему на ухо шепнул, Беспесбай уверенно сказал, что табуны сегодня пойдут на выпас по направлению к Семейтауским горам.

Остановив жигитов в лощине у подножья горы, чтобы дать коням передышку, Беспесбай вместе с Жаркинбаем и Дубаем поднялся на голый холмик. Он снял с головы треух и, приложив согнутую ладонь к уху, молча долго прислушивался, изредка сердито дергая за повод коня, который своими резкими движениями мешал ему вести наблюдения.

Через некоторое время Беспесбай сказал:

— Отсюда на расстоянии перегона ягнят есть озеро Тущи-коль. Уаки собрались вокруг него. У ближнего к нам берега — камыши, а у противоположного — вода. Если табуны зайдут в камыши, не легко нам будет их оттуда выгнать. В аулах не спят, — видите, как сверкают огни? Похоже, что они зажгли костры вокруг отар и охраняют их. А табуны пасутся вон там, в стороне горы Семейтау, к западу от озера. Слышите, ветер дует с той стороны! Табуны уморились сегодня днем от жары и на ночь двинулись навстречу ветру!

Грузный Саптаяк, конокрад из Карамырзы, подтвердил:

— Да, ты прав! Ветер доносит конское ржанье!

— Впереди добрая половина ночи, — продолжал Беспесбай. — Подождем, пока уснут кокенцы, тогда и нападем. Одним махом мы окажемся у табунов. До утра успеем перегнать их через овраг, перейти лощину и добраться по перевала Кокенских гор. А сейчас передохнем. Нужно дать коням остыть. Пусть каждый объяснит своим жигитам, что нужно делать…

— Что объяснить? — не понял Жаркинбай. Саптаяк отрывисто ответил:

— Среди жигитов много таких, кто впервые держит в руках соил. По глупости они поднимут тревогу, начнут шуметь да кричать. Надо им строго наказать, чтобы вели себя тихо…

Шестеро вожаков разъехались по своим отрядам, договорившись на обратном пути встретиться в овраге.

Жигиты ослабили подпруги и приподняли легкие седла, чтобы охладить спины потных лошадей. Но не успели они остыть, как раздался приказ:

— На коней!

Все сразу засуетились, начали подтягивать подпруги, проверять стремена, взнуздывать лошадей. Некоторые жигиты снимали правые рукава толстых чапанов, засовывали их за пояс, чтобы освободить руку для размаха, и торопливо вскакивали на своих скакунов. Оружие было сразу приведено в полную боевую готовность — соил приноровлен под мышкой, секира крепко зажата в руках, а пика тупым концом поставлена на носок правой ноги.

В грозной тишине слышались отрывистые приказания Беспесбая, ехавшего во главе свободного отряда на сером коне. Белый армяк и светлый мерлушковый малахай выделяли его из всего войска.