Кристальный пик - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Совиный Принц…
Я выронила бесполезный моток хлопка на пол, узрев вблизи то, во что превращалась плоть Сола нашими стараниями. Там, где Гектору удалось снять с него несколько пластов чешуи, осталось сплошь сырое мясо. Отравленный черным серебром и ослабленный таким количеством увечий, Солярис попросту не успевал исцеляться, даже будучи молодым, крепким и здоровым.
Я ошиблась. То, что требовало от него создание новой брони, было гораздо ужаснее любой пытки.
«Я не могу, не могу!» Эти слова осели на языке кислым привкусом желчи, но дальше него не ушли. Отступать было слишком поздно, а бросать здесь Соляриса одного — слишком жестоко. Только не после всего, что я увидела и на что сама же дала согласие. Это не должно быть лишь его искуплением, ибо два давно стало одним, как завещали сами боги. Может, я и не могла умалить страданий Сола, но я по крайней мере могла разделить их с ним.
Сундуки Ллеу полнились ритуальными клинками со змеиными лезвиями и звериными косточками, но снотворные отвары в них тоже были. Маковое молоко одинаково хорошо усыпляло что младенцев, что стариков, но только не драконов. Однако, бросив попытки остановить кровь и решив остановить хотя бы боль, я все равно решила попробовать. Молоко потекло на раскрытые губы, но тщетно. Едва веки Сола успевали потяжелеть, как он тут же вновь открывал остекленевшие глаза и смотрел на меня, но, кажется, не видел. Белоснежные ресницы дрожали. В какой-то момент мне, держащей его за плечи и шепчущей бессвязные утешения в слипшиеся от крови волосы, стало казаться, что это никогда не закончится.
— На сегодня все. — Гектор тяжело склонился над медным чаном, куда аккуратно складывал пласты драконьей чешуи, очистив их от ошметков кожи и липких сгустков. — Этого должно хватить, чтобы закончить рукава. Насчет остального пока не знаю…
Несмотря на то что пласты чешуи забили медный чан доверху, этого все еще было недостаточно. Заслышав об этом, я заплакала — уже не беззвучно, как плакала все то время, пока вытирала Сола от крови, а навзрыд. Благо, он не услышал этого, наконец-то забывшись в бессознательном маковом сне на залитом кровью жертвеннике. Его раны, однако, не стянулись даже после того, как я промыла их настоем из дубовой коры с календулой и туго перетянула смоченными в них же повязками.
Когда мы поднялись из катакомб, оказалось, что на улице уже рассвело. Гектор отнес медный чан в кузницу на выплавку, а затем вернулся и, взвалив Сола себе на плечи, помог мне дотащить его до башни. В тот день я так и не уснула, проклиная Сола за его упрямство, а себя за слабость.
А уже в следующую ночь все повторилось сначала.
— Хм… А она вроде справляется. Молодец.
Несмотря на войну, в Столице было так же оживленно, как и раньше. Босоногие дети, бегающие друг за другом с воздушными змеями, тешили разбитые сердца своей беспечностью. А беременные женщины, заботливо прядущие шерсть для детских башмачков на крыльцах своих домов, вместе с нитями пряли для мира надежду. В воздухе танцевали оранжевые листья, как вестники месяца жатвы, до которого примстав отсчитывал всего несколько дней. Крестьяне, должно быть, уже вовсю делали заготовки к зиме: сворачивали скирды соломы для лошадей и скотины, стригли овец и коз, засаливали и закатывали в бочки оставшиеся с лета овощи, а ягоды и фрукты топили в сахарном сиропе или спирте. Над хижинами с двускатными крышами и резными коньками, похожими на ладьи, вились клубы черного дыма, а таверны, полные постояльцев, гудели и ходили ходуном из-за прибывших из соседних городов лидов. В глазах рябило от реющих знамен, и я, спускаясь по вечерам в Столицу после очередного ужасного дня, спешила поскорее пройти мимо, чтобы обрести долгожданный покой.
Этот покой ждал меня там, где росло священное древо. В поисках него туда приходил и Кочевник. С бурдюком пенного эля, порядком помятый после очередных склок с пьяными фардренгами[27], он каждый раз сидел под тисом и разговаривал сам с собой. Иногда собеседником ему становилась призрачная Тесея. Он больше не произносил ее имя вслух, словно не хотел им делиться, но в такие моменты его голос всегда становился тише и ласковее. Лишь когда я присоединялась к нему под ветвями мертвого дерева, Кочевник снова начинал веселеть.
— Смотри, — сказал он мне в один из таких вечеров. — Еще вчера здесь этого не было.
Кочевник приложил мозолистую ладонь к посеревшему стволу и дотянулся до нижней ветви, где на самом кончике набухало несколько бледно-зеленых почек.
— Думаешь, это Тесея? — спросила я, пряча замерзшие руки под пазуху подальше от колючего ветра.
— А кто же еще. — Кочевник улыбнулся, будто знал это наверняка, и предложил мне свой бурдюк, прежде чем снова приложился к нему сам. — Она ведь Волчьей Госпоже осталась помогать, исполнять долг Кроличьей Невесты. Моя сестрица умная, старательная. Уж если берется за дело, то всегда выполняет его сполна. Ты вот знала, что это Невеста каждый раз возвращает наш мир к жизни после того, как его сжигает Рок Солнца? Иначе как, думаешь, деревья и посевы восстанавливаются всего за год? А еще это Невеста деревья от зимы пробуждает. Молодых оленят вскармливает, если те остаются без матери. Потому я никогда не охочусь там, где растет вербена, ибо в тех краях, значит, охотники и так постарались на славу. Кроличья Невеста благоволит нам, но нельзя злоупотреблять ее добротой. Если охотники меры не знают, зверье уходит; а если земле не давать отдохнуть, то посевы не прорастают, и люди гибнут от собственной жадности. Как красный цвет — цвет проклятья и Дикого, так зеленый — цвет благодати божественной. И это, — Кочевник покачнулся, ткнув мозолистым пальцем в почки на мертвом тисе, — высшее ее проявление.
Он снова отхлебнул из своего бурдюка, в содержимом которого и крылась причина его внезапного красноречия, и оперся о древо. Волосы его, забранные в хвост на затылке, слегка отросли, но лицо оставалось чистым и гладким — ни щетины, ни раскраса. Со своим богом, Медвежьим Стражем, Кочевник будто похоронил и себя, как берсерка. Не тренировался с остальными хускарлами, в число которых некогда собирался войти, не
