Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования - Г. Коган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
<С.-Петербург. 22 февраля 1864 г.>
…В настоящую минуту дело стоит хорошо. Мы производим Эпоху в литературе. Подписка идет очень хорошо, и дело двигается. Ф. Достоевский приехал из Москвы[869] больной<…> — зато лицо его не имеет в себе ничего эпилептического. Я работаю, и стоит только работать — все дело пойдет отлично. Жаль, что работается не с прежнею охотою, не с тем рвением. Вообще Петербург нынче дохлый, и скучно в нем сильно <…>
Григорьев[870] пьет без перерыва.
Долгомостьев[871] ему вторит.
Аверкиев держится твердо. Пишет драму в стихах[872] <…>
1 марта
Щеглов[873] поселился у Шестаковых[874]. Они тебе усердно кланяются. Еще настоятельно просил кланяться тебе Ф. Достоевский.
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III. — 19093.
46. В. Р. Зотов[875] — А. П. Милюкову
<С.-Петербург. Начало марта 1864 г.>
…Позвольте попросить у вас следующие части "Josephe Balsamo"[876]. Первые тома я прочел и передал Достоевскому: он мне сказал, что вы обещали одолжить и ему этот роман. Возвращаю вам с благодарностью "Савонаролу"[877], прочие две тетради не замедлю доставить[878]…
Автограф // ИРЛИ. — Ф. 548. — Он. 1. — Ед. хр. 184.
Годовая дата проставлена неустановленным лицом.
47. И. С. Аксаков[879] — М. М. Достоевскому
<Москва. 20 марта 1864 г.>
…Вот вам две статьи Сергея Колошина[880]. Пригодятся они вам — напечатайте их и пошлите деньги, сколько там придется, по расчету, прямо к нему в Рим, poste restante. He пригодятся — возвратите их мне для передачи М. П. Погодину. Колошин предлагает вам быть вашим корреспондентом из Рима и вообще из-за границы. Он очень болен и очень нуждается <…>
Передайте от меня поклон Федору Михайловичу[881].
Автограф // ЛБ. — Ф. 93.III.14.58.
48. А. Н. Неведомский[882] — А. Н. Островскому
<Москва> 28 марта 1864 г.
…Был у вас, не застал вас дома и потому обращаюсь чрез почту: не откажите участвовать в литературном утре, которое предполагается устроить в пользу даровой школы — в зале Кокорева, что на Маросейке, в воскресенье, 5 апреля, в два часа пополудни. Будут участвовать: Плещеев, Достоевский, Шумский, Чаев, Лонгинов и, вероятно, Горбунов. В понедельник или во вторник предполагается сделать первую публикацию. Ожидаю вашего ответа[883].
Автограф // ЦТМ. — Ф. 200. — Ед. хр. 1309.
49. Н. Н. Страхов — Павлу Н. Страхову
<С.-Петербург> 25 июня 1864 г.
Не могу сказать, милейший мой Паша, чтобы дела мои шли хорошо. Мне запрещают вот уже сряду третью большую статью. Первая называлась "Перелом", вторая — "Воздушные явления"; и та и другая должны были идти под общим заглавием "Статьи о русской литературе". Третья статья была "Опыты изучения Фейербаха", чисто философская. Вчера ее запретили[884]. Невозможно рассказать, до каких нелепостей дошла наша цензура. Таким образом, кроме письма Косицы[885] и скудных "Заметок летописца"[886] ты ничего не найдешь моего в "Эпохе" <…>
С Достоевскими я чем дальше, тем больше расхожусь. Федор ужасно самолюбив и себялюбив, хотя не замечает этого; а Михайло просто кулак, который хорошо понимает, в чем дело, и рад выезжать на других.
Все это очень печально. Так как я очень задолжал и впереди предстоит мне то же, что и назади, то я, наконец, начинаю задумываться и размышлять, знаешь ли о чем? Как бы разбогатеть. "Дурные мысли!" — ты скажешь. Но я вовсе не думаю скряжничать и выжимать соки из других, я только мечтаю освободиться от долгов и не быть в таких беспрерывных попыхах, в каких я теперь…
Достоевский Федор уехал в Москву, а потом едет за границу до сентября.
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.19095.
50. Н. И. Страхов — Павлу Н. Страхову
<С.-Петербург> 15 июля <1864 г.>
…Умер наш редактор, как, верно, милый Паша, ты знаешь уже из газет. Умер Михайло Михайлович прямо от редакторства[887]. Был он слаб и до издания журнала, но журнал его совсем доконал. Он все бодрился и помалчивал; но запрещение журнала, брань, которая на него сыпалась, наконец неудача новых книжек, придирки цензуры — все это на него сильно действовало. В половине июня у него случилась желтуха, разлитие желчи. Он не очень берегся и не опасался. 7 июля он получил неприятное известие — задержали мою статью[888] — он не спал ночь; на другой день заснул и уже не выходил из беспамятства. Желчь отравила кровь — впрочем, тебе лучше знать, как это делается.
Дела оставил он не в дурном положении. Долгов малость; есть небольшие деньги[889]. Журнал, разумеется, будет продолжаться. Издательницей будет жена, редактором — какое-нибудь почтенное лицо, а мы будем работать. Пока — все в расстройстве и много хлопот и сумятицы. Пришли мне рублей пятьдесят; как ни совестно, а я решаюсь просить тебя <…>
Впрочем, все по-старому. Получил ли ты книги и "Эпоху"? <…>
16 июля
Новая редакция уже почти совершенно сваяна. Как кажется, настоящую редакторскую работу буду делать я[890]…
Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.19086.
51. А. Н. Майков — А. И. Майковой
<С.-Петербург> 29 сентября 1864 г.
…Был на похоронах Григорьева[891]. На похоронах были только Достоевские, Страхов, Аверкиев, Долгомостьев, Крестовский[892], Владимирова[893] и Васильев[894]; из литературы больше никого. Схоронили около Мея[895], где, конечно, и мне будет место, ибо мы все принадлежим к одному направлению и служим одному богу — Искусству. Теперь уж в литературе петербургской у меня нет друзей, т. е. душевно меня понимавших. Аполлон Григорьев все собирался разбирать мои стихи — да так и не успел; теперь уж никто не в состоянии написать мой литературный портрет. Ну да бог с ней, с литературой! Уж что-то не пишется; видно довольно[896]!…
Рукописная копия. ИРЛИ. — 17017. — С. IХб1.
52. А. П. Милюков — Г. И. Данилевскому
<С.-Петербург> 1 ноября <1864 г.>
…Много воды утекло с того времени, как мы виделись с вами. Вот и М. М. Достоевский отправился в Елисейские. Это был такой неожиданный удар для его семьи и приятелей! Болезнь его началась разливом желчи и при других обстоятельствах кончилась бы, конечно, благополучно. Но разные беспокойства, особенно со стороны цензуры, которая сильно тревожила его, дурно подействовали на ход болезни — отравленная желчь бросилась на мозг, и он, пролежав три дня в беспамятстве, умер[897]. "Эпоха", как вы знаете, продолжает издаваться его семейством, т. е. собственно Федор Михайлович издает ее под номинальной редакцией Порецкого (это один из старых знакомых и сотрудник по отделу внутренних известий[898] <…>).
Федор Михайлович был при больном постоянно; я также навещал по несколько раз в день; мы жили друг от друга домов через пять. Вот какой год выдался на семью: весной умерла жена Федора Михайловича, потом у Михаила Михайловича дочь, а летом и сам он. Вы спрашиваете: кто будет главным двигателем "Эпохи"? Конечно, Федор Михайлович с прежними сотрудниками. Впрочем, я не хорошо знаю теперь дела журнала и не участвую в нем: недавно там напечатана моя статьишка[899], но она была отдана еще Михаилу Михайловичу. Меня, кажется, считают там недостаточно крепким почве[900]. Семейство покойного осталось на той же квартире, где жило и прежде, а потому и сношения — по прежнему адресу. Федор Михайлович живет на другой квартире, но редакция осталась по-прежнему, и он ходит туда всякий день. Записочку насчет неполучения вами журнала я отдал в редакцию, и обещали немедленно справиться…
Автограф // ГПБ. — Ф. 236. — Ед. хр. 104.
53. Я. П. Полонский[901] — Н. Н. Страхову
9 декабря 1864 г.
И я благодарю вас, милый Николай Николаевич, за воспоминания об А. А. Григорьеве — и за помещение его писем[902]. Благодарю вас — во-первых, за то, что статья ваша как нельзя лучше напомнила мне мои первые, юношеские отношения к покойному Аполлону Александровичу — мою веру в его гениальные способности, — в его призвание быть критиком или замечательным мыслителем. Вы кончили тем, с чего я начал, но гораздо меня счастливее… никогда не кончите тем, чем я кончил…