Мир приключений 1974 - Николай Коротеев

Наружные номерные знаки он мог замазать чем-нибудь, номер на щитке закрыл тряпкой. И все же последняя цифра известна. По ней машина и будет найдена. В этом Митин не сомневался. Правда, предстояла кропотливая работа — осмотреть все таксомоторы светлой окраски всех московских парков, номера которых кончаются семеркой, но иного пути он пока не видел. Если в машине, по словам потерпевшей, происходила борьба, то в ней обязательно должны остаться следы: царапины, может быть, порванная обшивка, кровь или отпечатки пальцев.

Забинтованная шея… Интересная и важная подробность, но тут еще надо подумать. Предусмотрительно закрытый тряпкой номер говорит о том, что преступник не забывал об осторожности — и в то же время забинтованная шея… Такая броская, легко запоминающаяся примета! Неужели он этого не учел? Странно. Скорее всего, мысль об ограблении пришла в его дурную голову по дороге в гостиницу неожиданно, и он забыл, что шея у него забинтована. Значит, надо искать шофера с забинтованной шеей или если он снимет повязку, то со следом пореза после бритья или от фурункула. Да, но тут противоречие! Если номер на щитке был закрыт умышленно, значит, грабеж был задуман шофером раньше, а не по дороге в гостиницу, возможно, еще на стоянке, когда он поджидал пассажиров.

Значит, надо искать в таксомоторных парках. А если он бросил работу? Мы будем искать его в Москве, а он в это время мчится в купе скорого поезда в неизвестном направлении. Впрочем, если он не дурак, то скорее всего должен остаться на месте. Все обошлось, свидетелей не было, женщина не кричала, номер он закрыл тряпкой. Прошло, что называется, чисто. Значит, можно отработать смену, утром сдать машину и спокойно отправиться домой. Кстати, почему я упорно считаю его дураком? За то, что избрал такой грубый способ грабежа? А какой менее грубый? Грабеж есть грабеж.

Алексея Бабина Митин застал в следственном отделе. Тот поджидал его, сидя в буфете в компании двух молоденьких сотрудниц. Увидев следователя в дверях, он оставил собеседниц и пошел к нему.

— Были угоны? — спросил Митин.

— Ни одного. Ни вчера, ни раньше. Последний угон был дней десять назад, но машину сразу нашли. Я знал, что вас это больше всего интересует.

— Еще бы! Как гора с плеч. — Сергей Петрович не скрывал облегчения. — Знаешь, какая морока могла быть! Список машин привез?

— Из-за этого и задержался. Хотите кефиру? Ведь ничего не ели! Как пострадавшая? Я лишнюю бутылку для вас взял. Прошу!

— Спасибо, Алеша, я уже перекусил. Ешь сам.

Оба сели за столик. Девушки тотчас упорхнули.

— Проделал эксперимент, — продолжал Бабин, прихлебывая кефир. — Все совпадает. Дальневосточный экспресс прибыл вчера в двадцать три часа, ноль десять минут. Пока от перрона дошел до стоянки такси, пока постоял там, прошло двадцать минут. Засек время. Водитель или добросовестный попался, или понял, что шляпу везет — доехали до Клушина переулка быстро, за пятнадцать минут.

— У них глаз наметанный, пиджак от шляпы тотчас отличают, — улыбнулся Митин, подразумевая, что таксисты между собой приезжих называют «пиджаками», а москвичей «шляпами».

— Время, как видите, примерно, совпадает. Ребята нашли ее около двенадцати. В Клушин переулок мы въехали тоже со стороны Петрушевского, Луков тогда правильно прикинул. А у вас, Сергей Петрович, что хорошего?

Митин подробно рассказал о своей беседе с Укладовой.

— А свою фотокарточку он не подарил ей на память? — усмехнулся Бабин, услышав, что у грабителя была повязка на шее.

Следователь взял у него список машин и поморщился:

— Семьдесят две… ну и ну!

— Хорошо, что столько! Могло быть и больше. Всего в эту ночь на линии было около двух тысяч машин. Я выбрал те, что были с семерками. Я же не знал, что она светлая. Здесь и черные могут быть и зеленые.

— И правильно сделал. Будем осматривать все. Начнем, конечно, со светлых.

То, что Укладова назвала машину светлой, еще ничего не значило: бывали случаи, когда пострадавший или свидетель называли одни цвет машины, а на поверку он оказывался совершенно другим. Объяснялось это условиями освещения, психическим состоянием человека в тот момент или особенностями его зрения.

Николай Андреевич Владыкин не встал из-за стола, когда к нему в кабинет вошли Митин и Бабин. Здороваясь с ними, он лишь чуть приподнялся из кресла. Подчиненные знали, что вставать каждый раз из-за тучной комплекции ему трудно, и охотно прощали нарушение общепринятого этикета.

Владыкин внимательно посмотрел на осунувшееся, с запавшими глазами лицо друга.

— Признайся, во сколько сегодня встал? — спросил он.

— В начале второго. — Сергей Петрович кивнул на Бабина: — В одно время нас с ним подняли.

— По нему не заметно — огурчик! Впрочем, в его годы я сам по трое суток не спал, и хоть бы что! Постой, постой, я от тебя вчера во сколько ушел? В половине двенадцатого? Значит, ты всего часа полтора спал?

— А, пустяки! — отмахнулся Митин.

— От таких пустяков до инфаркта один шаг. — Владыкин взял со стола протокол. — Значит, имеем ночной разбой с попыткой убийства? Ну и почерк у этого Позднякова! Разговаривал с пострадавшей? Как она? Были на месте? Нашли что-нибудь?

Сергей Петрович стал рассказывать. Свои сомнения, варианты и догадки, которые у него то и дело возникали, он оставил при себе и поделился лишь тем, что видел на месте преступления и получил от допроса Укладовой.

Во время его рассказа начальник следственного отдела рисовал на перекидном настольном календаре фигуры фантастических зверей. Это означало, что он слушает внимательно. Когда Митин закончил, он пририсовал зайчонку слоновий хобот и сказал:

— Что ж, я считаю, все не так уж плохо. Семерку и забинтованную шею нам тоже не каждый день на блюдечке подают.

— Я тоже так считаю.

— План работы я у вас не спрашиваю, — продолжал Владыкин. — По-моему, все ясно и так: осмотр машин, поиск шофера по приметам и так далее. Путь, конечно, элементарный, но…

— Сергей Петрович, мы будем искать шофера с забинтованной шеей? — спросил Бабин.

— А ты думаешь, что он снимет бинт? По идее, конечно, должен бы снять. Но ведь след-то у него все равно какой-нибудь будет на шее. Ну там от пореза в парикмахерской или от фурункула. Должен быть, во всяком случае. Для чего же он тогда шею бинтовал?

— В том-то и дело! А если ни бинта и ни каких следов на шее у него не будет?

— То есть?

— А что, если он нарочно шею платком завязал, сам себе дал особую примету, чтобы пассажирка ее запомнила, понимаете, и чтобы мы потом искали шофера с этой приметой? Тогда как? Мог он такое придумать?