Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр велел показать ему усыпальницу и некоторое время задумчиво стоял у этой почитаемой могилы, изглоданной временем и непогодой; на ней еще можно было различить знаки древнейших надписей, но они были совершенно неразборчивы. Каллисфен услышал, как Александр шепчет стихи Гомера – призывы ликийского героя к своим воинам перед последней битвой, в которой пал мертвым:
Друг благородный! когда бы теперь, отказавшись
от брани,
Были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны,
Я бы и сам не летел впереди перед воинством биться,
Я и тебя бы не влек на опасности славного боя;
Но и теперь, как всегда, неисчетные случаи смерти
Нас окружают, и смертному их ни минуть, ни избегнуть.
Вместе вперед! иль на славу кому, иль за славою сами![32]
Потом, обернувшись к Каллисфену, царь сказал с глубокой печалью:
– Думаешь, он повторил бы эти слова, если бы дано ему было снова говорить?
– Кто знает? Никто еще не возвращался из царства Аида.
Александр прижался к гробнице руками и лбом, словно прислушивался к какому-то еле слышному голосу, доносящемуся сквозь столетья. А потом повернулся и зашагал на свое место – во главу колонны.
Они спускались по реке, пока не достигли устья, откуда открывался вид на порт Патары, самый значительный в Ликии. В городе были красивые постройки в греческом стиле, и жители одевались по-гречески, но говорили они на древнем эллинском диалекте, так что без помощи толмача их было не понять. Царь расположил войско на постой и объявил отдых на несколько дней, надеясь за это время получить известия от Пармениона, который сейчас должен был находиться на плоскогорье в глубине материка. Однако о нем ничего не было слышно. Зато прибыл корабль из Македонии, последний до наступления зимы.
Капитан избрал трудный, мало исхоженный маршрут, чтобы не столкнуться с флотом Мемнона. Он привез доклад Антипатра о ситуации на родине и о резких конфликтах с царицей-матерью Олимпиадой.
Александра это встревожило и раздосадовало, но он оживился, увидев свиток с печатью царя молоссов и почерком своей сестры Клеопатры. Царь вскрыл его не без некоторого опасения и стал читать:
Клеопатра, царица молоссов – Александру, царю македонян
Здравствуй!
Мой обожаемый брат, прошло уже больше года с тех пор, как я обнимала тебя последний раз, и не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе и не скучала по тебе.
Эхо о твоем походе достигло и моего дворца в Бутроте и наполнило меня гордостью, но эта гордость не может возместить мне твоего отсутствия.
Мой муж и твой зять Александр, царь молоссов, собирается в поход в Италию. Он собрал большое, почти двадцатитысячное войско из доблестных воинов, хорошо обученных по македонской методике, как учил наш отец Филипп.
Александр мечтает завоевать великую державу на западе и избавить всех греков от угрозы со стороны варваров, живущих в тех землях, – карфагенян, бруттиев и луканов. Но я останусь в одиночестве.
Наша матушка ведет себя все более странно, она раздражительна и капризна, и я сама всеми силами избегаю встреч с ней. Насколько знаю от других, она день и ночь думает о тебе и приносит жертвы богам, чтобы богиня Тихэ была к тебе благосклонна. Мне остается лишь проклинать войну, которая удаляет от меня тех, кого я люблю больше всех на свете.
Береги себя.
Стало быть, западный поход тоже должен был вот-вот начаться. Другой Александр, почти его зеркальное отражение, связанный с ним крепкими дружественными и кровными узами, собирался в поход в направлении Геркулесовых столбов, чтобы завоевать все земли, простирающиеся до реки Океан. И когда-нибудь они встретятся – возможно, в Греции, или в Египте, или в Италии… И в тот день мир увидит зарождение новой эры.
Александр воспользовался днями отдыха, чтобы послушать, что пишет Евмен в своих «Дневниках»: царский секретарь заносил туда записи обо всех текущих происшествиях, сведения о пройденном расстоянии, о нанесенных и принятых визитах, о высказываниях на заседаниях высшего командования, а также о состоянии финансов.
– Неплохо, – признал царь, прослушав несколько отрывков. – Описания обладают определенным литературным изяществом, но надо бы переработать эти отчеты в правдивую историю о нашем походе.
– Нельзя сказать, что я этим не занимаюсь, – ответил Евмен, – но пока что ограничиваюсь регистрацией фактов, соразмеряясь с имеющимся у меня временем. Для истории есть Каллисфен.
– Верно.
– Да и не он один. Ты знаешь, даже Птолемей пишет отчеты об этой экспедиции. Он не давал тебе читать?
– Пока что нет, но было бы интересно взглянуть.
– И еще продвигается труд Неарха, твоего адмирала.
– Похоже, все пишут про этот поход. Интересно, на кого можно положиться больше всех. И все-таки я по-прежнему завидую Ахиллу, у которого был Гомер, чтобы воспеть его подвиги.
– То было иное время, друг мой. Зато Неарх проводит большую работу по установлению отношений с разными общинами, живущими в этих краях. У него здесь много знакомств, и его очень уважают. Кстати, недавно он изложил мне свою точку зрения на наш поход. Он говорил как моряк.
– И что он сказал?
– Он убежден, что тебе нельзя оставаться без флота и нужно собрать другой. Очень опасно, что на море полностью господствует Мемнон.
– А ты сам что думаешь? Ведь это вопрос денег, если не ошибаюсь.
– Возможно, теперь, с теми деньгами, что добыли в Сардах и Галикарнасе, мы можем позволить себе траты.
– Тогда позаботься об этом. Договорись с Неархом, согласуй вопрос с афинянами. Пусть захваченные нами верфи и порты вновь заработают. Теперь можно и рискнуть.
– Я встречусь с Неархом на его судне, и мы прикинем что и как. Я понятия не имею, сколько стоит один боевой корабль и сколько нам их понадобится, чтобы затруднить жизнь Мемнону. Мне также надо знать, какие у тебя планы на ближайшую зиму.
Александр выглянул в окно и посмотрел на вершины гор, уже покрытые снежными шапками.
– Мы пойдем дальше, пока не найдем дорогу, ведущую вглубь материка. Нужно как можно скорее встретиться с Парменионом и объединить наши силы. Меня это очень заботит, Евмен. Если один из наших двух контингентов будет уничтожен, у второго не
