Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том III - Яков Иванович Бутович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дунаев сам был охотником до лошадей и имел небольшой рысистый завод. Этот завод вместе с Тарыговым купил Расторгуев и сейчас же приступил к возведению соответствующих построек, большей запашке, организации хозяйства, травосеянию и прочему. Расторгуев вложил в это имение большие деньги и превратил его в прелестный и чрезвычайно уютный уголок.
При въезде в Тарыгово со стороны Царицына был разбит беговой круг – необходимейшая принадлежность каждого рысистого завода, где разводят призовых лошадей. Круг в Тарыгове всегда содержался превосходно, так как Расторгуев принадлежал к числу тех коннозаводчиков, которые серьезно занимались тренировкой молодняка.
Несколько правее бегового круга стояла церковь, был погост, дома причта и роща. Это составляло приятную для глаза сельскую картину. Превосходный парк вековых лип спускался к проточному пруду. По преданию, парк разбил Антиох Кантемир, сын молдавского господаря. Впрочем, ко всякого рода подобным преданиям следует относиться с большою осторожностью. Бывая часто в подмосковных имениях, я несколько раз слышал, что и там парки были разбиты по приказу Кантемира. Можно было подумать, что этот выдающийся сатирик и дипломат времен Петра I только и занимался тем, что насаживал парки под Москвой. Подобно тому как тарыговский и другие подмосковные парки приписывали делу рук Кантемира, у нас, в Тульской губернии, во многих помещичьих имениях указывали на какой-либо многовековой дуб и говорили, что под этим дубом отдыхал Дмитрий Донской. В имениях Смоленской губернии под такими дубами отдыхал, по словам их владельцев, Наполеон… Конечно, путь Дмитрия Донского, когда он с русским войском направлялся на Куликово поле, лежал через Тульскую губернию, а путь Наполеона на Москву – через Смоленск, но допустить, что в стольких имениях эти два полководца только и делали, что отдыхали под дубами, никак нельзя. Впрочем, такие рассказы никому не вредили, доставляли большое удовольствие владельцам имений и придавали им своего рода историчность.
Дом в Тарыгове был удобный и хороший. Через дорогу стоял флигель, построенный уже Расторгуевым и не лишенный дачных причуд и разных архитектурных затей. Место здесь было превосходное: все выглядело спокойно, приветливо и уютно. Несколько в стороне от большого дома и неподалеку от флигеля, на просторном, большом дворе, были выстроены покоем конюшни и скотный двор. Это были еще дунаевские постройки, которые переносили посетителя в сердце русской деревни, где царят домовитость и трезвая хозяйственная деятельность. Расторгуев возвел конюшни другого характера. Они обошлись ему в 22 000 рублей – для 1880-х годов сумма внушительная. Конюшни стояли на высоком кирпичном фундаменте, были сделаны из крупного соснового леса и крыты железом. Построенные по плану известного архитектора, они были красивы как в своих пропорциях, так и в деталях. Громадный входной зал был одновременно и выводным залом, он соединялся с хорошим большим манежем. В выводном зале находилась изразцовая печь. Когда мне приходилось зимой бывать в Тарыгове, я всегда обращал внимание на ровную температуру и сухой воздух конюшни. С другой стороны был пристроен склад для упряжи и прочего инвентаря. В выводном зале происходила запряжка лошадей. Направо и налево от него в строго симметричном порядке располагались две конюшни по 12 денников каждая. Денники разделял широкий коридор. Внутренняя отделка конюшни была очень богата: дверные замки, решетки вороненой меди, запоры и т. д. Все было красиво и прочно. Денники для кобыл были тех же размеров, однако без решеток, что вполне целесообразно. В конюшнях Расторгуева всегда царил образцовый порядок: штат прислуги был достаточный и умело подобранный, наездник всегда знающий, режим ухода и содержания лошадей раз и навсегда строго установленный.
Я знал Тарыгово 18 лет. Знал это имение в пору если не полного расцвета, то полного благополучия; знал и тогда, когда дела Расторгуева пошатнулись и в Тарыгове все стало приходить в упадок; знал и тогда, когда там воцарилось запустение. На моих глазах замирал завод и спортивная деятельность Расторгуева. После грандиозного краха торгового дома Расторгуевых Тарыгово было распродано под дачные участки и Расторгуев сохранил за собой лишь флигель, конюшни, ипподром и очень незначительное количество земли возле завода. В то время и завод значительно сократился, но всё же до самой революции Дмитрий Алексеевич сохранял эту свою базу и имел лошадей. Там проводила лето его многочисленная семья, туда ежедневно ездил Расторгуев, закончив в городе свои дела. Воронежское имение Стебаево было продано, но завод все же там остался и содержался на покупном корму. Он таял постепенно, медленно, но верно и неуклонно, по мере того как таяли и уменьшались личные средства Расторгуева, в то время уже очень небольшие. Из Стебаева неизменно приводился молодняк в Тарыгово. Это были уже не прежние знаменитые ставки Кряжей, но всё же еще хорошие лошади, и Тарыгово оживало, пока Расторгуев распродавал лошадей. Последние десять-пятнадцать лет Расторгуев жил на средства, выручаемые от удачных продаж лошадей.
Д.А. Расторгуев как спортсмен и призовой охотник был очень привлекательной фигурой. Он вел охоту широко и, когда был богат, не преследовал никаких коммерческих целей. После разорения он вынужден был ликвидировать призовую конюшню и оставил только конный завод. С тех пор лошади его завода бежали уже в других цветах. Он оставил по себе хорошую память. Впервые лошади Расторгуева появились на бегу 15 января 1884 года. В этот день в Москве, на Пресне, гнедой жеребец Полкан пришел первым в 5.33½. Ехал на нем В.П. Мосолов. Выигрыш первого приза молодым охотником был как бы счастливым предзнаменованием его выдающейся спортивной карьеры. Помимо Полкана, в том же году бежали две расторгуевские пары с пристяжкой – Рындёнок и Марс, Старина и Марс. Летом в Москве появился серый Удалой, который в Воейковском призе, несмотря на секунды 5.20, остался за флагом. Это был единственный в том году бег столь известного впоследствии призового жеребца. На лошадях Расторгуева ездил Е. Тюрин, который служил у него городским кучером. Расторгуев очень осторожно и нерешительно начал призовую охоту. Рассказывая мне об этом периоде
