Беззвездный Венец - Джим Чайковски

– Что здесь делает варгр? – выдохнула Ллира.

Райф окинул взглядом женщин, обступивших Шийю.

«Это они каким-то образом позвали чудовище нам на помощь?»

И тут же появился ответ на его не высказанный вслух вопрос. Из залитой светом факелов корчмы вышла девушка в сопровождении своих спутников. Она запела, обращаясь к собравшимся на площади, и ее голос присоединился к голосам туземок, сливаясь с ними в единую гармонию.

Райф тщетно силился понять, кто она такая.

Но Пратик, похоже, догадался.

– Ду’а та! – в благоговейном почтении пробормотал он.

Глава 47

Никс пела, обращаясь к зверям на площади. Девушка добавляла свой голос к голосам женщин, в то же время впитывая в себя их нити. Она опиралась на эти нити, словно паук, танцующий на своей паутине, осторожно, неуверенно, по-прежнему сомневаясь в своем даровании.

Никс узнала Шан по звучащим у нее в голосе серебряным нитям, Дэлу – по пламени молодости. Остальные кефра’кай добавляли силу с каждой нотой. Кое-где Никс даже улавливала напевную мелодию колыбельной.

Однако во всем этом переплетались тонкие нити из бронзы, настолько древней, что, казалось, она была покрыта зеленым налетом. Краем глаза Никс заметила источник этих нитей – женщину с выкрашенной в бронзовой цвет кожей. Похоже, она была ранена и держалась из последних сил. И тем не менее в ней было что-то странное. Поглощенная другим, Никс решила пока что не задумываться над этим.

Она сосредоточилась на том, что казалось ей наиболее знакомым, – на сердце кровожадного зверя, укрощенного лишь теплом стаи.

Призыв Аамона разнесся над площадью. От этого негромкого рычания, наполненного высокими пронзительными нотками, у Никс пробежали мурашки. Однако песнь варгра в своей дикой красоте не уступала любой благозвучной мелодии.

Признав это, девушка добавила к ней свое пение. В одно мгновение их сердца слились воедино, позывы и устремления стали общими. Никс увидела окружающий мир глазами Аамона.

Она вспомнила, как испытывала то же самое с Баашалийей, и ее захлестнула глубокая скорбь.

«Сейчас на это нет времени…»

Вместо этого Никс насладилась вкусом крови во рту, дрожью мышц. Она окинула взглядом черную шерсть, желтые глаза, длинные клыки, услышала шипение огромной кошки, свистящее, дикое, полное злобы на все и вся, – но также обнаружила в нем боль и отчаяние.

Девушка попыталась впитать в себя песнь серпозуба, одновременно посылая ему нити своего пения, – но наткнулась на диссонанс стали, остановивший ее.

Глазами Аамона она увидела шлем на голове серпозуба.

«Вот в чем дело…»

Свирепая кошка присела, готовясь прыгнуть.

Рядом с Никс возник Канте. Подняв лук, принц приготовил стрелу.

– Не надо! – предупредила его девушка.

С другой стороны к ней подбежал Фрелль.

– Ждать больше нельзя! Нужно укрыться в подвале!

Но Никс сделала еще шаг вперед, выходя на площадь. Она испугалась, что прикосновение алхимика заставит ее потерять темп и ритм переплетенного пения, понимая, что ей потребуется каждая нота.

Еще когда они сегодня только подходили к «Золотому суку», Никс уловила первые слабые отголоски этого хора. Пение звучало далеко, в чаще леса, но постепенно приближалось. Фрелль и Канте хотели увести девушку вниз, в винные погреба, но она противилась, боясь потерять эти ноты. Дойдя до лестницы, ведущей в подвал, Никс остановилась. Оставаясь здесь, она могла бы бежать, спасаясь от опасности, но в то же время ей по-прежнему была слышна приближающаяся песнь.

Когда хор оказался прямо перед трактиром, пение на мгновение оборвалось – и тотчас же зазвучало снова, наполненное настойчивостью, не замечать которую было нельзя. Девушку неудержимо потянуло к нему, словно обузданного зверя. Вот только для нее в песне не было никакого повелительного приказания. Это была мелодия мольбы, просьбы и надежды.

Никс не могла перед ней устоять.

Ее спутники, и Джейс в том числе, попытались остановить ее, но Аамон, грозно оскалившись, заставил их отступить, и им не осталось ничего другого, кроме как последовать за ней.

Когда девушка вышла на площадь, огромная кошка скосилась на нее. Никс посмотрела прямо в злобные желтые глаза. Серпозуб напрягся, у него из груди вырвался вой.

Но прежде чем он прыгнул, Никс вплела в свою песнь голоса других женщин – серебро, огонь, бронзу и даже колыбельную, – обращая ее против зверя. У нее не было желания пленить кошку, подчинить ее себе. Она просто оплела этими нитями стальной шлем, изучая защитную преграду, вставшую у нее на пути.

В школе им говорили про подобную алхимию. Никс знала, как ковались такие шлемы. Провожатый пел обуздывающую песнь остывающей стали, и та, затвердевая, впитывала в себя интонации его голоса.

Сознавая это, девушка закрыла глаза и затянула еще одну песнь, самую первую, какую узнала. У нее из горла вырвался тихий скорбный плач, напрягающий голосовые связки. Испуская эти ноты, она ощутила вкус теплого молока, вспоминая, когда пела эту песню в последний раз, подкрепленная силой тысячи летучих мышей. Тогда, выплеснув объединенную мощь, Никс смогла разглядеть прожилки в листьях на деревьях и даже отдельные кости в телах своих спутников. И хотя сейчас этой силы у нее больше не было, песнь оставалась в ней, высеченная у нее в сердце, ставшая неразрывной ее частью.

Вобрав в себя энергию остальных, Никс запела с новой силой. Как это уже случалось, ее взор обрел небывалую остроту. Она различила каждую крупинку металла шлема, каждую частицу железа, соединенную с частичкой угля, – чем-то это было подобно прожилкам листка. Прочитав код замка, скрытого в стали, Никс использовала свои нити в качестве ключа. Отперев замок, она пропустила нити сквозь железо – добираясь до измученного, озлобленного животного, заключенного внутри.

– Сюда приближаются лошади! – окликнул ее Джейс, едва не разорвав сплетенную ею паутину контроля.

– Это рыцари, – поправил Канте.

Не открывая глаз от серпозуба, Никс продолжала петь с то же самой силой, изменяя рисунок шлема-поработителя, поворачивая частицы железа, подобные магнитным полоскам в тысяче путеводов, навсегда изменяя их сочленение. Освобожденная, кошка оказалась неподвластна ничьей воле, в том числе своей собственной. Никс вспомнила ярость тайгра, встреченного несколько дней назад, который пытался напасть на всякого, кто хотел подчинить его себе.

«Я не стану повелителем этой кошки».

Вместо этого девушка поделилась с серпозубом последним даром.

Она показала ему, кто его истязал, подчиняя себе.

Открыв глаза, Никс увидела объятую яростью кошку. Однако теперь эта безумная злоба была обращена не на нее. Сзади послышался стук копыт трех приближающихся лошадей. Верхом на них сидели рыцари в доспехах. Следом за ними спешили провожатые и следопыты, сидя на лошадях по двое.

Зарычав, огромная кошка развернулась и набросилась на воинов легиона. Ее грозный рык перешел в клокотание крови, хруст переломленных мощными челюстями костей и вырвавшиеся из глоток крики.

Песнь Никс оборвалась, нити энергии угасли, оставив ее опустошенной и обессиленной. Перед глазами все померкло, словно она вернулась к прежней слепоте. Окружающий мир превратился в пятна света и тени.

Канте подхватил ее.

Аамон также