Великая. История «железной» Маргарет - Маргарет Тэтчер

В ноябре президент Рейган и господин Горбачев впервые встретились в Женеве. Эта встреча не была особенно содержательной, но между двумя лидерами (но не их женами) быстро возникли хорошие личные взаимоотношения.

В течение 1986 года господин Горбачев продемонстрировал удивительную тонкость, играя с общественным мнением западной публики, когда он выдвигал заманчивые, но неприемлемые предложения по контролю над вооружениями. В конце года было согласовано, что президент Рейган и господин Горбачев вместе с министрами иностранных дел должны встретиться в Рейкьявике (Исландия), чтобы обсудить реальные предложения.

Оглядываясь назад, очевидно, что саммит в Рейкьявике в те выходные 11 и 12 октября имел совсем другое значение, чем в то время отмечало большинство комментаторов. Советский Союз в ходе встречи пошел на неслыханные уступки, впервые согласившись, что британские и французские сдерживающие факторы нужно исключить из переговоров по ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД); и что сокращения стратегического ядерного оружия должны оставить каждой стороне равное количество. Они также пошли на значительные уступки по цифрам РСМД.

Когда саммит подходил к концу, президент Рейган предложил соглашение, по которому весь арсенал стратегического ядерного оружия (бомбардировщики, крылатые ракеты большой дальности и баллистические ракеты) будет сокращен вдвое через пять лет, а наиболее мощные из этих орудий, стратегические баллистические ракеты, будут уничтожены через десять лет. Господин Горбачев шел еще дальше: он хотел уничтожения всех стратегических ядерных орудий к концу десятилетнего периода. Но внезапно в самом конце ловушка захлопнулась. Президент Рейган признал, что обе стороны должны в течение десятилетнего периода не выходить из Договора об ограничении ПРО, хотя развитие и испытания, разрешенные договором, будут приемлемы. Господин Горбачев сказал, что все зависит от того, чтобы СОИ не выходила за пределы работы в лаборатории. Президент не принял предложения, и саммит прервался. Его неуспех широко описывался как результат глупого упрямства престарелого американского президента, одержимого несбыточной мечтой.

В действительности отказ президента Рейгана от близкой и непременной реализации своей мечты о свободном от ядерного оружия мире в обмен на СОИ имел решающее значение в победе над коммунизмом. Он не верил Советам, считая, что с их стороны это был блеф. Может быть, когда переговоры провалились, русские одержали сиюминутную победу, но они проиграли матч. Ведь к тому времени они должны были понять, что не могут рассчитывать достичь уровня Соединенных Штатов в соревновании за военное и технологическое превосходство, а уступки, сделанные ими в Рейкьявике, невозможно было отыграть.

Я испытала потрясение, узнав, как далеко готовы зайти американцы. Вся система ядерного сдерживания, которая сорок лет сохраняла мир, была близка к отмене. Если бы предложения президента прошли, они тоже практически уничтожили бы Трайдент{ Именно это подтвердил бывший высокопоставленный советский чиновник в феврале 1993 г. на конференции в Принстонском университете, посвященной окончанию холодной войны (Прим. автора).}, вынуждая нас установить новую систему. Каким-то образом я должна была вернуть американцев на твердую почву. Я организовала поездку в Соединенные Штаты для встречи с президентом Рейганом. Готовясь к этому визиту, я впервые осознала, как много зависело от моих взаимоотношений с президентом. Я прилетела в Вашингтон после обеда 14 ноября. В тот вечер я репетировала свои аргументы на встречах с Джорджем Шультцем и Кэпом Уэйнбергером. На следующее утро я встретилась с Джорджем Бушем за завтраком и затем поехала в Кэмп-Дэвид, где меня ждал президент Рейган.

К моему большому облегчению, я отметила, что президент понял, почему я была так глубоко озабочена случившимся в Рейкьявике. Он согласился с черновым вариантом заявления, который мы подготовили за день до этого, после беседы с Джорджем Шультцем, и с которым я впоследствии выступила на пресс-конференции. Вот что в нем говорилось: «Мы считаем, что приоритеты должны быть следующие: соглашение по ракетам средней и меньшей дальности, с ограничениями на системы меньшей дальности; сокращение США и Советским Союзом стратегического наступательного оружия на 50 % в течение пяти лет; и запрет на химическое оружие. Во всех трех случаях обязательной будет эффективная проверка. Мы также считаем, что нужно продолжать исследования по программе СОИ в рамках Договора об ограничении систем противоракетной обороны. Мы подтверждаем, что стратегия прямой защиты и гибкого реагирования НАТО будет и впредь требовать эффективного ядерного сдерживания. С ядерным оружием нельзя иметь дело изолированно, все время нужно стабильное общее равновесие. Мы также считаем, то эти вопросы должны продолжать быть предметом закрытых обсуждений в блоке».

Президент подтвердил намерения Соединенных Штатов продолжать программу модернизации, в том числе «Трайдент», в той части, которая затрагивала интересы Великобритании. Такой результат меня полностью удовлетворял. Нетрудно представить, как было воспринято кэмп-дэвидское заявление в Москве. Оно положило конец надеждам Советов достичь своей цели по созданию в Европе зоны, свободной от ядерного оружия, что сделало бы нас открытыми для военного шантажа. Оно также показало, что я имею влияние на президента Рейгана по важнейшим вопросам политики.

Так что у господина Горбачева было столько же причин иметь дело со мной, сколько и у меня с ним. Поэтому неудивительно, что меня вскоре пригласили в Москву. Я подготовилась очень тщательно. 27 февраля 1987 г. в Чекерсе я провела семинар по Советскому Союзу. Я детально изучила речи господина Горбачева, длинные и беспорядочные, которые он произнес за последнее время, и обнаружила для себя в них что-то новое. Я ехала в Москву не как представитель Запада, но считала нужным проинформировать других лидеров о линии, которой я буду следовать, и заранее выяснить их настроения. Я знала мнение президента Рейгана и поэтому ограничилась тем, что послала ему длинное сообщение. Я также организовала 23 марта встречу с президентом Миттераном, а затем с канцлером Колем. Президент Миттеран думал, как и я, что господин Горбачев готов пойти на многое, чтобы изменить систему. Но французский президент также знал, что Советы уважают жесткость. Он сказал, что мы должны сопротивляться попытке превращения Европы в зону, свободную от ядерного оружия. Я выразила согласие. Не оказалось разногласий у меня и с канцлером Колем.

Моим последним публичным высказыванием о Советском Союзе до отъезда была речь на заседании Центрального совета Консервативной партии в Торки 21 марта. Мне было бы нетрудно смягчить критику советского режима, но я не собиралась этого делать. Слишком часто в прошлом западные лидеры ставили стремление к надежным отношениям с иностранными диктаторами выше слов простой правды.

Я сказала: «В речах господина Горбачева мы видим явное признание того, что коммунистическая система не работает. Вместо того чтобы догнать Запад, Советский Союз отстает. Мы слышим, что их лидеры заговорили по-новому, привлекая узнаваемые нами слова, такие как «гласность» и «демократизация». Но означают ли они то же, что вкладываем в них мы? Некоторые из тех, кто сидел в тюрьмах по политическим или религиозным убеждениям, освобождены. Мы это приветствуем. Но остаются другие заключенные, остаются те, кому не дают разрешения эмигрировать. Мы хотим видеть их свободными или воссоединенными со своими семьями за рубежом… Когда на следующей неделе я встречусь в Москве с господином Горбачевым, целью переговоров будет мир, основанный не на иллюзии и капитуляции, а на реализме и силе… Мир требует безопасности и доверия между странами и народами. Мир означает конец убийствам в Камбодже, конец резне в Афганистане. Он означает выполнение обязательств, которые Советский Союз добровольно принял на заключительном акте в Хельсинки в 1975 г. относительно основных прав человека… Мы будем оценивать не слова и обещания, а действия и результаты».

Я сидела за столом в Кремле напротив господина Горбачева, а между нами стояла высокая ваза с цветами. Меня сопровождали только один член моего коллектива и переводчик. Стало ясно, что господин Горбачев собирается выговорить мне за мою речь на заседании Центрального совета Консервативной партии. Он сказал, что, когда советские лидеры изучали ее, она напомнила речь Уинстона Черчилля в Фултоне (о «железном занавесе») и доктрину Трумэна.

Я не извинялась, а сказала, что есть еще один пункт, который я не упомянула в своей речи, но упомяну сейчас. Речь шла о том, что у меня нет свидетельств, что Советский Союз отказался от цели добиться мирового господства коммунизма. Мы на Западе наблюдаем советскую подрывную деятельность в Южном Йемене, в Эфиопии, в Мозамбике, в Анголе и в Никарагуа. Мы видели, как Советский Союз поддерживает Вьетнам в его завоевании Камбоджи. Мы видели оккупацию Афганистана советскими войсками. Естественно, мы поняли, что мировой коммунизм все еще следует своей цели.