Мечи легиона - Гарри Тертлдав

Он говорил, подумал Марк, как Цинциннат или какой-то другой из героев легендарного прошлого ранней Римской республики. Все они думали сперва об интересах своего отечества и только потом — о безопасности своей семьи. Но гражданская доблесть не спасла от гибели древних героев, и трибун понимал, что нечто подобное может случиться и сейчас.

Жестокая схватка была хорошим лекарством от горьких мыслей. Марк бросился в бой. Он заметил наконец Виридовикса и горько рассмеялся — кельт, похоже, тоже разыскивал его. Марк начал пробиваться к Виридовиксу, но неожиданно всадник преградил ему путь.

— Эй, мы удержимся? — спросил всадник по-гречески.

К удивлению Марка он машинально ответил тоже на греческом языке:

— По-моему, нет.

Горгид шумно, протяжно вздохнул. Он был встрепан, шлем криво сидел на голове, пот, пыль и кровь запачкали бороду; щеки ввалились от усталости. Щит, который дал ему Виридовикс, был изрублен. Грек мотнул головой, указывая влево, и перешел на латынь:

— Все решается там, не так ли?

Шум, доносившийся до них с этого участка битвы, нес недобрые вести. Иезды все сильнее теснили имперцев. Степняки чувствовали приближение победы и дико улюлюкали, точно уже победили.

Но у Скавра был на это только один ответ:

— Все куда хуже.

Марк был на целую голову выше Горгида и мог видеть сражение намного лучше. Трибун знал, какой ужас несет с собой приближающееся облако пыли. И объяснил Горгиду, что оно означает.

Слишком усталый для того, чтобы ругаться, Горгид только печально взглянул на римлянина, и его плечи осели под тяжестью нового груза.

— Что ж, тогда во всем случившемся не было большого смысла, -проговорил он. Мысль об этом была для него очень тоскливой.

Как врач и историк, Горгид постоянно искал причинно-следственные связи. Он стремился изучать природу вещей, он желал осознать смысл всего, что происходит вокруг. События последних нескольких лет теперь сошлись воедино, сложившись, как кусочки мозаики, и создав картину страшной гибели Авшара -неожиданную для всех.

А сейчас сравнительно небольшой отряд с запада исключительно благодаря несвоевременному появлению сотрет в пыль такое важное событие. Чистая случайность — но она принесет Авшару пусть посмертную, но победу.

Крики ужаса и отчаяния сказали греку о том, что имперцы тоже заметили приближение свежих сил противника.

— Держитесь до последнего! — Голос Туризина Гавра был сорван, но в нем не слышалось обреченности, которой Император не счел нужным скрывать перед Скавром. — Бегство не поможет! Вас зарубят со спины! Хотите спастись — бейтесь до последнего!

Это был толковый совет, который младший офицер дал бы своим солдатам. Простые слова Туризина смогли убедить людей лучше самой цветистой риторики.

Марк уже различал сквозь клубы пыли знамена йездов. При виде этого зрелища Марку уже не стало хуже — ведь он заранее знал, чьи это бойцы. Сверкнули наконечники опускающихся копий — свежий отряд перешел в галоп. Макуранцы, тупо подумал трибун. Они пробьют ряды имперской пехоты, как каменная осыпь, разрушающая деревянную изгородь.

Шум столкновения был подобен концу света. Люди против людей, лошади против лошадей; звон оружия и треск ломающихся копий, вопли ужаса и боли, стоны умирающих, крики бьющихся в агонии лошадей…

Но… кричали в отчаянии не имперцы, а их враги! Атака вновь прибывшего отряда обрушилась на незащищенный тыл армии Авшара. Марк замер как вкопанный. Он был совершенно ошеломлен случившимся.

Затем новый боевой клич эхом пронесся по полю, достиг ушей Марка, и трибун тоже завопил от радости, как одержимый:

— Вулгхаш! Вулгхаш! Вулгхаш!

С сумасшедшей улыбкой Горгид прокричал:

— Все сходится! Все сходится! — Грек обнял Скавра проплясал три па безумного танца. Трибун почти машинально отогнал вражеского пехотинца, который бросился было на ополоумевшего от радости грека.

Но если для Горгида логическая цепь была завершена, то для людей, которые следовали за Авшаром, ее финальный вывод был гибелью. Хаос волнами пробежал по рядам йездов и макуранцев, когда они услышали имя кагана. Некоторые сами подхватили его как боевой клич. Но нашлись и другие — кто сохранил верность Авшару до конца. Возможно, они всего лишь боялись мести Вулгхаша. Эти люди атаковали солдат, которые всего лишь за секунду до этого были их товарищами.

Началась сумятица. Братоубийство раздирало йездов и макуранцев. Теперь они не могли даже надеяться одолеть имперцев, какими бы усталыми те ни были. Если сейчас нанести им удар…

Туризин Гавр решил воспользоваться смятением, царящим в рядах противника, и тут же атаковать его. Трубы и дудки видессиан повторили приказ Императора:

— Вперед! На этот раз они сломаются!

И они в конце концов действительно сломались. Как это обычно делают кочевники, йезды рассыпались в разные стороны, растекаясь по равнине, точно капли ртути. Видессиане не стали преследовать бегущего врага; имперские солдаты и так еле держались на ногах.

Туризин же слишком хорошо знал, как легко отступающие кочевники могут вернуться и вновь осыпать стрелами своих врагов. Поэтому Гавр вместо того, чтобы преследовать бегущего врага, бросил все свои силы против макуранцев Норгаза. Тяжеловооруженные копейщики не могли отступать так быстро, как йезды. Им оставалось только сражаться до последнего или сдаться в плен.

На милость Туризина, впрочем, сдались лишь немногие. Большинство с отчаянной отвагой отбивали натиск за натиском. Но воины, выкликавшие имя Вулгхаша, сражались с отчаянной яростью.

Сам каган возглавлял атаку. Вулгхаш был старше, чем большинство его солдат, но все еще оставался могучим воином, и если уступал кому-либо из них в силе, то возмещал этот недостаток опытом. Гнев вел Вулгхаша, когда он прорубил страшную просеку в рядах воинов, которых считал предателями.

Норгаз встретил Вулгхаша в центре своего отряда. Голова макуранца была забинтована, но мысли оставались ясными и рука по-прежнему была сильной и уверенной. Однако теперь ничто не могло его спасти. Вулгхаш обрушил на изменника град ударов тяжелой булавы. Он разбил на куски щит макуранца и выбил обломки из его руки. Еще один сильный удар — и голова Норгаза треснула, как глиняный горшок.

Но лишь когда Норгаз мертвым свалился на землю, его солдаты наконец признали, что игра проиграна. Один за другим макуранские офицеры снимали гордые, украшенные плюмажами шлемы, сдаваясь Вулгхашу.

Осталась всего лишь сотня человек, решивших сражаться до конца.

Макуранцы сдавались охотнее имперцам, нежели Вулгхашу. Принимая шлем признавшего свое поражение знатного макуранца, надменного даже в унижении, Марк подумал, что он тоже, наверное, скорее сдался бы противнику, нежели бывшему повелителю, от которого отрекся.