Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Феллини растерян, но он не был бы Великим Режиссером, если бы не попробовал третьего, последнего (по его словам) дубля. На этот раз Лоран поменял камеру, и все сработало блестяще. Очень естественно в этой сцене выглядел Этьенн, который, представляя мои скрюченные над примусом ноги, в ответ на мое приглашение произносил свою коронную фразу: «Спасибо, в другой раз!»

После съемок киногруппа во главе с режиссером дала в нашей палатке обед в свою честь, который был прерван шумом моторов «Твин оттера». Истосковавшийся по полетам и посадкам Брайтон очень мягко посадил машину прямо рядом с нашей палаткой. Кроме Брайтона и Эрика, на борту находились два тележурналиста с немецкого телевидения, снимавших старт экспедиции «Поларкросс», и шесть собак, весьма недовольных столь коротким отдыхом в базовом лагере. Один из журналистов передал мне подарок Месснера — тюбик с кремом для защиты от обморожений. От гусиного жира он отличался только необычайно приятным запахом. Я вспомнил, как Месснер спросил у меня, когда мы пили с ним кофе накануне нашего старта с холмов Патриот, чем я пользуюсь, чтобы предохранить кожу лица от обморожения. Я ответил, что использую старинное русское средство — жир гуся. Наверное, плачевный вид моих щек не убедил Месснера в действенности этого средства, и он послал мне этот подарок. Я пользовался этим тюбиком до самого Полюса и всякий раз, когда встречный ветер щекотал мои ноздри приятным запахом крема, с благодарностью вспоминал Месснера.

Быстро погрузив оборудование киногруппы, мы предприняли несколько попыток загрузить снегоход, но нам не удалось этого сделать, поэтому пришлось оставить снегоход здесь в надежде на то, что Майкл или Роб смогут забрать его отсюда, ведь до базового лагеря по прямой было около 40 миль. Да, вот с таким скромным итогом мы закончили первые четыре дня путешествия к Южному полюсу.

Во время вечернего сеанса связи я услышал Восток и, что самое интересное, Восток услышал меня, и это с моим двадцативаттным передатчиком при связи через Южный полюс и расстоянии между нами около 2300 километров! Однако побеседовать не удалось. Пока мы искали частоты, на которых будет получше слышно, прохождение пропало.

Самолет улетел около 6 часов вечера. Мы простились с Лораном и ребятами до Южного полюса. Брайтон, наверное, по просьбе Лорана сделал несколько заходов над лагерем, и самолет ушел в сторону видневшихся на северо-востоке гор. Уилл устроил по этому поводу небольшой коктейль в своей палатке. У него было немного виски, а мы с Этьенном принесли московской водки — приз за лучшее исполнение истинно мужской роли во время съемок эпизода со снегом.

Какими, наверное, одичавшими снежными людьми показались мы помощникам Лорана, попавшим в Антарктиду прямо с Елисейских Полей! Каким суровым, наверное, показался им наш быт, холод по утрам в палатке, полное отсутствие туалетов, однообразная пища и никаких удовольствий, кроме сна. Но мы чувствовали себя здесь уже как дома и почти не тяготились ни бытом, ни отсутствием досуга, ни белым однообразием окружавшей нас ледяной пустыни.

Вернувшись в палатку, мы с Этьенном закусили сыром и остатками лосося. Лагерь в тех же координатах. Завтра в путь, а впереди Полюс!

Ну как тут не вспомнить классика: «А пока мы прохлаждались, пал туман и оказались в гиблом месте мы». Действительно, пока мы прохлаждались вчера весь день в ожидании самолета, стояла отменная ясная ветреная погода, а сегодня, когда мы выступили в путь, переменная облачность с утра сменилась густым туманом и белой мглой, видимость упала до 100 метров, ветер продолжал упорно дуть нам навстречу и в дополнение ко всему начались заструги, а их-то как раз только и не хватало в такую погоду. Поупражнявшись на застругах часа полтора в далеко не классическим русском балете, я уступил место Тьюли, которая чувствовала себя намного увереннее на своих четырех ногах, а сам откатился к нартам Уилла. Нарты отбрасывают хоть рассеянную, но все-таки тень, которая делала поверхность снега рядом с ними немного рельефнее, да и они сами, раскачиваясь на застругах, предупреждали о том, что тебя ждет впереди — во всяком случае за 4,5 метра, — поэтому идти рядом с нартами в такую видимость было все же полегче. Уилл, сняв лыжи, бежал рядом, держась за стойку нарт и иногда вспрыгивая на облучок. Теперь у нас в каждой упряжке было по десять собак, и поэтому нарты шли очень ходко, особенно здесь, по застругам, когда поверхность соприкосновения полозьев со снегом сокращалась и, соответственно, уменьшалось трение. Некоторое время мы двигались достаточно быстро, несмотря на плохую видимость, но вскоре попали в зону таких огромных застругов, что нарты стали переворачиваться одни за другими. Первыми перевернулись нарты Джефа, а следом — нарты Кейзо. Мы вынуждены были остановиться и снять лыжи, с тем чтобы удобнее поддерживать нарты с обеих сторон и предохранять их от опрокидывания. Темп движения несколько снизился, зато до самого обеда мы шли без приключений.

Эскимосские нарты Уилла с более длинной базой оказались устойчивее на застругах, чем нансеновские нарты, поэтому наши с Уиллом нарты ни разу не перевернулись, хотя всякий раз, когда передок нарт задирался в небо и зависал над невидимым провалом очередной ледяной ямы, я думал, что вот сейчас мы и перевернемся. Однако нарты с грохотом опускались вниз, рукоятка стойки вырывалась из рук, и я чуть ли не повисал на ней, чтобы не свалиться и не отстать. К обеду нам был предложен сильный снег, который вкупе с ветром сделал наш короткий привал совершенно безрадостным. Перепаковав и связав покрепче нарты Джефа и Кейзо, мы тронулись дальше. Во время обеда Джеф подошел ко мне и аккуратно спросил, не хотел бы я возглавить гонку после обеда. Очевидно, одного переворота ему было достаточно.

Все четыре с половиной часа после обеда шли по застругам, падали, поднимались, снова шли. Когда заструги были особенно крутыми, так что мне приходилось прежде, чем двинуть лыжину вперед, аккуратно ощупывать поверхность впереди себя, собаки догоняли меня и я слышал за спиной их дыхание, но не оборачивался, чтобы не упасть. И все же на более ровных участках мне удавалось поддерживать необходимый темп. Когда пробил желанный час и я остановился, то, обернувшись, увидел, что Джеф делает мне какие-то знаки. Я подъехал к нему. Оказалось, что если мы пройдем еще примерно три минуты, то это составит 24 мили дневного перехода, или, по расчетам Джефа, ровно 20 минут широты. Именно такой темп нам и надо было выдерживать в среднем, чтобы прийти на Полюс к 15 декабря.

Немного позже, когда я совершенно случайно подсчитал, сколько минут составят 24 мили, то обнаружил, что это будет чуть менее 21 минуты. Мне стоило большого труда убедить Джефа в том, что это именно так — он не отступал даже перед цифрами.