Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Вторую половину дня занимались подготовкой нарт и сортировкой продовольствия. У нас с Этьенном праздник: новые нарты нансеновской конструкции с нормальными стойками и не слишком новый примус, доставшийся нам в наследство от Джефа с диагнозом «Негоден к эксплуатации». Я заменил «больному» генератор — тонкую трубочку специальной конструкции, по которой топливо подается к горелке, и примус сразу же весело запел. Теперь и мы с Этьенном сможем, как все люди, готовить одновременно и первое, и второе. На радостях, прежде чем идти на ужин, мы устроили себе небольшой праздник. Среди прочих подарков, привезенных нам Лораном, были шесть удивительно красивых прозрачных конвертов с огромными тонкими нежно-розовыми пластами лососины. Все было оформлено так красиво, что можно было есть эту чудную рыбу прямо с упаковкой. Мы начерно закусили балыком с водочкой, а затем пошли на ужин.

Роб приготовил отварное мясо с рисом и овощами, а на десерт подал торт и вино. Так как DC-6 вместо того, чтобы лететь, достаточно подло отсиживался в Кинг-Джордже, мы остались без смены белья, одежды и спальников. Единственное, что мы смогли сменить, так это перчатки, в огромном количестве привезенные Джоном Стетсоном. Спальные мешки удалось за эти два дня хорошенько просушить на солнышке, а что касается одежды, то, по всем экспедиционным канонам, она была еще вполне сносной.

Мы собирались оставить в базовом лагере пять собак из тех, кто имел наиболее серьезные проблемы со здоровьем. Это были Рэй, Бьелан, Кутэн, Джей-Би и Брауни. Последний, правда, был оставлен главным образом из-за нерадивого отношения к служебным обязанностям, поскольку явных медицинских противопоказаний к работе не имел. Спиннер находился уже на Кинг-Джордже и был вне опасности. И только Одэн, помещенный в ветеринарную лечебницу в Пунта-Аренасе, был еще, по словам Джона, в тяжелом состоянии. Бедняге пришлось ампутировать лапу из-за опасности распространения начавшейся гангрены.

Поздно вечером в палатку заглянул Роб и спросил, не желаем ли мы к завтраку чего-нибудь этакого. Мы попросили его, если не трудно, усилить овсянку яичницей и с приятными мыслями о завтрашнем дне заснули.

Впервые за всю экспедицию я проспал сегодня и вместо 6.00 открыл глаза в 6.35. Солнце заливало палатку, и стояла такая тишина, что у меня сразу же сложилось впечатление, что проспал не я один. Для начала я убедился в том, что Жан-Луи на месте, и быстро его растолкал, затем выскочил из палатки и увидел Кейзо в полной амуниции, медленно бредущего со стороны кают-компании. «Завтрак кончился, — подумал я. — Вот это да!» Но первые же слова Кейзо меня несколько успокоили. Он сообщил, что в каюте никого, плита холодная, а Роб вместе с нашими заказами на завтрак где-то скрывается. Но уже к 7 утра все участники экспедиции и даже некоторые корреспонденты, начинающие понемногу ощущать себя заложниками компании «Адвенчер», стали подтягиваться к кают-компании.

Роб наверстывал упущенное время, разбивая по два яйца одновременно и кидая их на шипящую сковородку. Позавтракав напоследок в человеческих условиях, мы уже собрались было уходить, как вдруг Уилл остановил меня и заявил, что мне следует оставить термостат вместе с озонометром и барометром здесь, в базовом лагере. «Впереди трудная поверхность, — сказал Уилл, — и мы должны максимально разгрузить нарты и оставить в лагере все, что можем, для того, чтобы сохранить силы собакам». По мнению Уилла, этим всем была именно моя аппаратура. Я, естественно, возразил, поскольку считал, что эти 12 килограммов, особенно с учетом того, что нарты будут становиться легче день ото дня, не слишком большая нагрузка для собак, тем более что наблюдения за озоном будут значительно ценнее, если их выполнить по всему маршруту. Однако это был глас вопиющего в пустыне. Уилл довольно категорично заявил, что его собаки ЭТО не повезут. «Может быть, твои согласятся?» — обратился он к Кейзо тоном учителя, говорящего с провинившимся учеником. Кейзо, потупив глаза, сказал, что нет. Джеф промолчал, но видно было, что он тоже склоняется к такому мнению. Я рассвирепел и поставил вопрос на голосование. Результат был предопределен: четыре за, один против и один воздержался. Махнув рукой, я пошел собирать палатку.

Окончательно проснувшиеся к этому моменту корреспонденты снимали чуть ли не каждый момент, причем иногда нам приходилось повторять некоторые действия по нескольку раз. Так было, например, с палаткой. Не успели мы с Этьеном ее сложить, как появился оператор французского телевидения и попросил установить и собрать ее снова. Месснер стоял поодаль и внимательно наблюдал за всеми нашими манипуляциями. Покончив с палаткой, мы упаковали нарты и занялись вместе с Кейзо составлением нашей упряжки. Когда было закончено, Месснер подошел ко мне и спросил: «И так каждое утро? Очень много работы». Я ответил, что практически каждое, правда, когда нет киносъемок, работы несколько поменьше, но мы уже привыкли, а возня с собаками по утрам поднимает настроение.

Закончив сборы, мы с Этьенном решили пойти попить еще кофе на дорогу, справедливо полагая, что имеем для этого достаточно времени, так как видневшаяся вдали палатка Уилла (верный своей традиции, он разбил палатку метрах в двухстах от остальных) была еще не собрана. Вскоре к нам присоединились Джеф и Кейзо. В освещенной солнцем кают-компании, сидя за столом, накрытым красивой клетчатой скатертью, и держа в руках чашечку ароматного кофе, я совершенно расслабился. Не хотелось думать ни о застругах, ни о встречном ветре, поджидающих нас за тонкими стенами палатки, ни о длинном пути впереди. У меня возникло такое ощущение, что, несмотря на все эти ожидающие нас трудности, мы завершили очень важный и, может быть, во многом решающий этап экспедиции.

Состояние эйфории нарушил появившийся в дверях запыхавшийся Джон Стетсон. «Вот вы где!» — завопил он с порога так, как будто бы это не его, а кого-то другого мы безуспешно пытались разбудить всего какой-то час назад, обнаружив его отсутствие на завтраке. «Уилл ждет всех и очень нервничает, — продолжал Джон уже более спокойно, видя наше недоумение. — Он не может прийти сюда, так как боится оставить собак без присмотра — они очень возбуждены и рвутся в бой». Я вспомнил Горди и его боевой настрой и сразу живо представил Уилла, держащего упряжку. «А как же палатка? — спросил я. — Ведь он до сих пор не собрал ее!» — «А он не собирался ее брать с собой», — побил Джон наш последний козырь.

Я занял свое привычное место впереди, упряжки выстроились следом, телеоператоры, зайдя со стороны солнца, расположились невдалеке от места старта, Лоран с камерой выбрал позицию метрах в пятистах впереди и попросил меня провести упряжки между камерой и холмами Патриот. Я отвечал, что если хватит сил лидировать первые несколько минут после старта, то непременно выполню его просьбу. Сейчас, стоя впереди, я с тревогой посматривал на скулящих от нетерпения, рвущихся из постромок собак и представлял, с какой скоростью они бросятся вслед за мной. Лоран выбрал позицию на пределе моих возможностей, а хватило только на то, чтобы добежать до кинокамеры, упряжка Джефа меня достала, а самая неистовая, состоящая более чем наполовину из свежих собак упряжка Уилла догнала собак Кейзо, и Горди принялся планомерно крушить побежденных. Все смешалось. Я понял: единственное, что может охладить боевой пыл Горди, так это постромки и первая непогода, все остальные меры бесполезны.