Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Сегодня вечером, пока я наговаривал дневник на свой диктофон, Этьенн, уже удобно разместившись в спальнике, вслух строил планы следующей экспедиции. Идея была красивой: Этьенн хотел спуститься в кратер вулкана Эребус со специальной кинокамерой, позволяющей снимать панорамное кино. В Париже около музея науки и техники «Ла Виллет» есть удивительный кинозал, напоминающий по форме огромный шарик от пинг-понга. Внутри этот зал разделен на две части: одна полусфера — это гигантский экран, а вторая — поднимающиеся амфитеатром кресла для зрителей. Когда смотришь фильм в таком зале, то оказываешься как бы внутри кадра. Очень сильное впечатление. Так вот Этьенн мечтал снять действующий вулкан Эребус, находящийся вблизи американской станции Мак-Мердо, с помощью специальной камеры и показать фильм в этом кинозале. Он пригласил меня в эту экспедицию, и я, конечно, согласился. Стоял чудесный тихий вечер, располагавший к подобным мечтаниям. Лагерь в координатах: 81,9° ю. ш., 82,6° з. д.

Туман, туман, когда же ты кончишься?! С утра уже было ясно, что только не сегодня, к тому же и ветер стих, а заструги за ночь размножились. Поверхность тоже не подарок: участки бесснежного льда, перемежающиеся хаотическими снежными надолбами. Добавьте к этому, что не было видно ничего: ни куда идем, ни откуда пришли, ни что над головой, ни что под лыжами. Несколько раз я персонально получал возможность детальнее ознакомиться с состоянием поверхности — иными словами, падал ничком, отчего поверхность приближалась к моим глазам на расстояние вытянутого носа. Один раз падение было столь стремительным, что у меня отстегнулась и умчалась вперед лыжа, к счастью, недалеко. Естественно, не только я испытывал такого рода затруднения. Нарты Джефа переворачивались дважды. Чувствовалось, что ребята тоже устали: всякий раз, как собаки, догоняя меня, останавливались, они тут же присаживались отдохнуть. Тем желаннее был наступивший обеденный отдых, на который мы в этот раз расположились со всем возможным комфортом — еще бы, ветер совершенно стих. Этьенн, закрыв глаза, мечтал о том времени, когда в жаркий летний день он, сидя в высокой ароматной траве на берегу тихой речки, слушая щебетание птиц и попивая легкое вино, будет вспоминать об антарктических обедах, причем тоже с закрытыми глазами (с открытыми это просто невозможно представить). «И, знаешь, что самое приятное было бы для меня в этих мечтах?» — спросил он меня, полуобернувшись, но не открывая глаз. «Наверное, чтобы рядом была Сильви», — брякнул я, не подумав. Ни один мускул не дрогнул на лице французского мечтателя. «Нет, — сказал он медленно, — самым приятным был бы момент, когда я открыл бы глаза и понял, что антарктический пикник мне приснился». С этим нельзя было не согласиться.

Преодолев после обеда два больших подъема, к концу дня пришли на третий и поставили лагерь, пройдя 21 милю. К вечеру опять выглянуло солнце и осветило — уже в общем-то и ни к чему — неровную поверхность, с которой мы боролись сегодня весь день.

В тоне радиосвязи явно прослушивались нотки панического настроения в базовом лагере. Там ситуация не изменилась, то есть все журналисты в полном сборе интервьюировали друг друга, осматривали соседние вершины и слали длинные корреспонденции в редакции с просьбой продлить командировку по независящим от них обстоятельствам. От кого зависели эти злополучные обстоятельства, было неясно, но самолет DC-6 по-прежнему сидел на Кинг-Джордже в ожидании двух бочек бензина (!), а кроме этого самолета, никто не мог помочь попавшим в беду корреспондентам. Я думаю, что они теперь надолго запомнят Антарктиду и не скоро появятся здесь снова.

Обсудили с Этьенном идею идти на Мирный прямо с Южного полюса, минуя Восток. Это, по нашим грубым оценкам, должно было дать экономию около 200 километров или восемь-десять дней, что было весьма существенно. Но это все впереди — во всяком случае, решили попросить Крике подсчитать разницу в расстояниях поточнее с использованием «Аргоса». Этот теплый день был ознаменован еще одним примечательным событием. Мы с Этьенном сначала услышали о нем, а затем и увидели воочию. Кейзо, самый молодой и отважный среди нас, сегодня впервые в столь высоких широтах принял снежный душ. При этом он кричал так громко и жалобно, что некоторые собаки не выдержали и в унисон завыли. Когда мы с ним позже встретились, он сказал мне со смущенной улыбкой: «Бикта, я так не могу, как ты, молча — я обязательно должен кричать, чтобы себя подбодрить». Я сказал, что он все делает совершенно правильно, поскольку при таком обтирании закаляется не только тело, но и дух, что неизмеримо важнее. Лагерь в координатах: 82,1° ю. ш., 83,2° з. д.

«Слепой ведет слепых», — так можно было бы коротко описать наше сегодняшнее продвижение. Несмотря на всю похожесть последних дней с их непрекращающейся белой мглой и сильным встречным ветром, день сегодняшний можно было бы выделить по какой-то особенно коварной поверхности. Вместо обычных застругов из плотного снега появились большие бугры голого льда, взбираться на которые, равно как и съезжать с них, было одинаково трудно. Не проехав и ста метров, перевернулись нарты Джефа, некоторое время спустя вновь опрокидывание — никаких контрастов, продвигались на ощупь и медленно. До обеда прошли всего девять миль вместо обычных одиннадцати-двенадцати. Это, конечно, немного, но все же лучше, чем ничего.

После обеда Тьюли вытеснила меня с лидирующей позиции, очевидно, не в силах более смотреть на то, что я вытворял на лыжах с одной только мыслью удержать равновесие. Я вновь откатился к нартам Уилла и пошел рядом с ними. После двух особенно энергичных прыжков нарт на ледяных ухабах, когда мне только чудом удалось не упасть, я снял лыжи совсем и побежал рядом. Собаки тянули хорошо, и нарты прыгали по ледяным огромным волнам, как скутера. Ведомые не знающей устали Тьюли, мы пошли быстрее и после обеда преодолели еще 11,5 мили, выйдя к концу дня на неплохой для этих условий результат — 20,5 мили.

Вечерний сеанс радиосвязи удался не совсем. Станция Русская, которая удовлетворительно слышала нас вчера, сегодня молчала, так что поговорили только с базовым лагерем. Получив, как обычно, наши координаты, Этьенн нанес их на карту, чтобы посмотреть, как пойнтмен держит направление. Сейчас, после выхода с холмов Патриот, ближайшим заметным ориентиром для нас были находящиеся впереди пример, но в 200 милях горы Тил, поэтому было особенно важно чаще контролировать направление, чтобы не слишком сильно отклоняться от курса. Соединив полученную на карте точку с точкой, отмечавшей нашу вчерашнюю позицию, Этьенн удовлетворенно крякнул и перебросил мне карту через стоящий на примусе чайник. «Ай да Джеф, ай да навигатор, — с некоторой завистью в голосе произнес Этьенн. — Сумел все-таки найти управу на русский левый уклон! Взгляни, как ты исправно уходишь все дальше и дальше вправо!» Действительно, линия, обозначавшая наш путь, имела явную тенденцию к отклонению вправо, то есть к западу от линии, соединявшей горы Тил с холмами Патриот. «Надо немного уменьшить поправку на склонение», — подумал я. Карты, которыми мы пользовались, были изданы в 1982 году, и такими же старыми были нанесенные на них изолинии магнитного склонения. Я обычно вносил поправку в эти данные по солнцу, но последнюю неделю солнце не слишком нас баловало, поэтому я и не мог скорректировать наш курс. Лагерь в координатах: 82,4° ю. ш., 83,7° з. д.