Долгая ночь (СИ) - Юля Тихая

Я обернулась. Чуть в стороне стояла, улыбаясь, Матильда, — идеальная и одухотворённая; она притащила от другого стола стул и, не спросив разрешения, села к нам третьей.

— Вообще-то, мальчик, я могла бы рассказать ей всё самостоятельно, — укорила она.

— Вы не очень-то торопились, — возразила я, украдкой пнув зарозовевшего Ардена под столом.

Матильда улыбнулась хищной улыбкой.

— Ты настоящая ласка, Кесса. Ласка живёт в тебе, и наша клятва продолжается в твоей крови. Ты ведь помнишь нашу клятву? Великую клятву убить Крысиного Короля?

Я нахмурилась.

— Но при чём здесь…

Я не договорила. Потому что я вспомнила, и я поняла.

Зачем бы могло понадобиться участвовать в Охоте одиннадцать раз? Зачем отказываться от зверей, зачем убивать свою пару, зачем из года в год ездить в города зенита под разными именами? Чем так уж плох тур — отличный, могучий зверь, — что можно убедить свою пару броситься с моста, лишь бы остаться однодушником?

За что можно заплатить такую цену?

Его родители были крысы, Арден упоминал это давным-давно, когда только начиналась вся эта история. Они переехали в столицу из глуши, дали сыну отличное образование, и даже нашли в себе мужество приехать на арины похороны.

Я их почти не помнила. Они стояли в стороне: безликие тёмные фигуры.

Мы думали, его ждёт большая судьба, — потерянно сказал его отец, когда моя мама кричала над завёрнутым в холстину телом моей сестры.

— Он хочет поймать Крысиного Короля, — шёпотом проговорила я.

— Он хочет поймать Крысиного Короля, — повторила, всё так же страшновато улыбаясь, Матильда. — Но на нашей земле нет больше места Крысиному Королю. Мы давали клятву. Крысиный Король больше никогда не придёт в Лес, даже если ради этого кому-то придётся умереть.

lxxiv

Иногда все дороги ведут в Бездну.

Так бывает, говорят, на пороге мировых потрясений, когда невидимый мир, в котором лежат наши дороги, вдруг накреняется и встаёт на дыбы. Ты идёшь, как привык; ты шагаешь своими путями; ты выбираешь изо всех сил, и бежишь, и борешься, и рубишь стиснув зубы вымахавшую по плечи крапиву, — но что ни делай, как ни старайся, никакие пути не ведут туда, где тебе понравится.

Так бывает, говорят, и в обычные времена, безо всякой большой драмы. Мир велик, вселенная огромна, и с каждым днём она расширяется. Ты проходишь огромные расстояния по изменчивым дорогам, и лишь от тебя и вросшего в тебя пути зависит, где ты окажешься, — и вместе с тем есть места, в которые никак нельзя попасть.

Есть места, в которые не ведёт никакая дорога. Есть места, которых вовсе не существует. Есть, в конце концов, навсегда закрытое, навсегда недоступное прошлое, но есть и сотни вариантов будущего, которые никак больше не могут сбыться; но хуже того — ты никогда не можешь отличить возможное от невозможного, существующее от несуществующего, достижимое от смешной детской мечты.

Всё, что у тебя есть — глупая вера, будто, выбирая между тропой через сухой ельник и мостом над молочной рекой, ты выбираешь между счастьем и несчастьем. Всё, что у тебя есть на самом деле, это точка; это момент; это ощущение ветра на лице, пряный запах иголок, влажный речной дух и шанс хотя бы попробовать сделать правильно.

Где она, эта граница между виной, ответственностью и случайностью?

Это был не мой выбор. Это не я придумала, что артефакт может убивать зверей, не я вложила страшные слова в руку отчаявшейся Трис, не я заставила Конрада ползти по полу, выламывая ногти. Я — лишь одно из звеньев этой цепи; я лишь кусочек этой истории. Я и не могла, наверное, решить тогда по-другому, потому что мой хребет обвила собой отравленная лоза моей дороги.

Но не значит ведь это, что я совсем ничего не могу?

И когда Арден заговорил вновь, — о том, что меня никто не может заставить, — я только покачала головой.

— Ласки могли бы…

— Арден. Я и есть ласка, ты не забыл?

У него были больные глаза, и в них плескался дремучий, ядовитый страх.

По правде говоря, мне не предлагали ничего особенно опасного; я была так, деталью сложного плана, запасным предохранителем в отлаженной системе.

Огиц кишел полицейскими, и, хотя Охота считается не гражданским делом, а мистерией, Летлима распорядилась проводить в несколько этапов досмотры ещё на подходе к храму. Весь следующий день резиденция стояла на ушах, и внизу гремело, — это артефакторы расконсервировали в бункере охранные системы, заточенные под разрушение маскировочных чар самого разного профиля.

В самом храме, в тени гобеленов, должны были дежурить лисы, и Арден на правах обладателя феноменального нюха записался в этот отряд.

Наконец, есть ровно одно место, которого Вердал никак не мог избежать — это чаша Принцессы Полуночи. В ней — вода из священного источника; она, по преданиям, была когда-то кровью нашей прародительницы, хранительницы Леса, но то было ещё до начала времён. Глоток этой воды позволяет человеку вознестись на призрачную дорогу сияющих огней, и там попробовать поймать за хвост свою судьбу.

Моя задача была — улыбаться. Стоять там, на возвышении, под открытым зимним ветрам окном в небо, и позволять желающим пить из моей чаши; если же один из них окажется Вердалом, активировать заготовленные обездвиживающие