Убийца Шута - Робин Хобб

Потрепанная старая псица с белой мордой, отвисшими сосцами и порванными ушами. Она уставилась покрасневшими глазами на качающуюся голову быка и, вздрагивая, побежала за ней. Люди начали подходить ближе. Кто-то крикнул у двери таверны, и через мгновение оттуда вывалилась толпа мужчин.

— Взять, зараза! — закричал мужчина, и старая собака рванулась вперед. Высоко прыгнув, она вцепилась в нос быка и повисла на нем, не разжимая зубов. Мужчины, подошедшие ближе к тележке, одобряюще взревели. Кто-то подбежал и сильно пнул бычью голову. Собака закачалась вместе с ней. Человек в тележке закричал:

— Ничто не ослабит хватку! Ее бодали и топтали, но она никогда не отпускала! Берите щенков ее последнего помета!

К моей огромной досаде толпа у тележки росла.

— Мне ничего не видно, — пожаловалась я отцу. — Давай подойдем ближе?

— Нет, — коротко сказал Риддл.

Я посмотрела вверх и увидела, что его лицо потемнело от гнева. Я перевела взгляд на отца, и вдруг рядом со мной оказался Волк-Отец. У него не вытянулась морда и не выросли на лице волосы, но глаза были жестокие и дикие. Риддл взял меня на руки, чтобы отнести, но вместо этого мне снова открылось представление. Возчик вытащил из-под пальто огромный нож. Он шагнул вперед, схватил свою старую собаку за загривок. Та громко зарычала, но не разжала зубов. Он усмехнулся, обводя толпу взглядом, а затем резким движением отсек ей ухо. Ее рычание стало неистовым, но она не ослабила хватку. По ее бокам побежала алая кровь и дождь из красных капель растопил снег.

Риддл повернулся и быстро зашагал прочь.

— Уходим, Фитц! — сказал он низким грубым голосом, твердо, будто позвал собаку.

Но команда не могла остановить Волка-Отца. Он стоял еще мгновение, и я успела увидеть, как напряглись его плечи под зимним плащом, когда нож мужчины взметнулся, упал и вновь взлетел, окровавленный. Я уже не могла ничего рассмотреть, но, судя по реву и крикам зевак, собака так и не отпустила нос быка.

— Всего три щенка на продажу! — кричал мужчина. — Всего три щенка суки, которая позволит мне выпустить ей кишки и сдохнет, болтаясь на быке! Последний шанс принять участие в торгах за этих щенков!

Но он не ждал, чтобы кто-нибудь предложил деньги. Он знал, что сам будет выбирать из предложений, как только закончит с кровавой бойней, которой она алкали. Риддл обнимал меня, и я знала, что он хочет унести меня отсюда и опасается оставить отца одного.

— Проклятье, где эти Шан и Лант! Сейчас от них была бы польза, — проворчал он, ни к кому не обращаясь. Он посмотрел на меня дикими черными глазами. — Би, если я поставлю тебя на землю, ты останешься… нет. Тебя могут растоптать. О, малышка, что твоя сестра скажет мне?

А потом отец вдруг рванулся вперед, будто лопнула цепь, сдерживавшая его. Риддл бросился за ним, пытаясь поймать его за плащ. Окровавленный нож снова поднялся. Я видела его над головами зрителей, пока, толкаясь и рассыпая проклятия, Риддл протискивался сквозь толпу, собравшуюся, чтобы посмотреть на смерть собаки.

Впереди нас кто-то гневно закричал, когда отец оттолкнул его с дороги. Нож человека упал, и толпа закричала в одну огромную глотку.

— Эту кровь я видела во сне? — спросила я Риддла, но он не услышал.

Что-то дикое клубилось вокруг меня. Кровавое бешенство толпы было похоже на запах, который забил мои ноздри. Я чувствовала, что он хочет оторвать, освободить меня от моего тела. Риддл держал меня у левого плеча, а правой рукой пробивал себе путь за отцом.

Я поняла, когда отец достиг убийцы собаки, по громкому треску, как будто кость попала в кость, а затем толпа заревела на другой ноте. Риддл протиснулся к самому ее краю. Одной рукой отец держал мужчину за горло. Вторую руку он отвел назад, и я увидела ее рывок, похожий на полет стрелы, покинувшей лук. Его кулак ударил в лицо мужчины и тот обмяк. Отец отшвырнул этого человека в сторону, бросил его в толпу с треском, как волк, ломающий шею кролику. Я никогда не догадывалась об истинной силе моего отца.

Риддл попытался прижать мое лицо к своему плечу, но я вывернулась. Псица все еще висела на носу быка, но ее серо-бело-красные внутренности вывалились, растянутые и окутанные паром в зимнем воздухе. Отец достал нож. Он обнял собаку и бережно перерезал ей горло. Когда ее сердце вздрогнуло в последний раз и челюсти расслабились, он опустил ее тело на землю. Он молчал, но я услышала, как он обещал ей, что жизнь ее щенков будет легче, чем ее. Не мои щенки, сказала она ему. Никогда не встречала таких мастеров, как ты. Она была поражена, узнав, что бывают такие люди.

Потом она исчезла. На дубе осталась голова мертвого быка, чудовищное украшение Зимнего праздника, да убийца собаки катался по окровавленной земле, хватившись за лицо, выплевывая кровь и проклятия. Окровавленная тряпка в руках отца больше не была собакой. Он отпустил тело и медленно встал. Люди отпрянули в стороны. Они отступили от его черного взгляда. Он подошел к человеку на земле, поднял ногу и, поставив ее ему на грудь, прижав мужчину к земле. Убийца собаки прекратил ныть, и все затихло. Он смотрел на моего отца, будто увидел саму смерть.

Отец молчал. Когда молчание затянулось, человек на земле убрал руки от разбитого носа.

— Вы не имели права… — начал он.

Отец сунул руку в кошель. Он бросил одну монету на грудь человека. Это был большой серебряный. Его голос был похож на звук меча.

— За щенков.

Он посмотрел на них, а затем на бедное костлявое животное, запряженное в тележку.

— За телегу и осла.

Круг зевак расширился. Он медленно оглядел их и указал на высокого подростка.

— Ты, Джеруб. Поедешь на тележке со щенками в Ивовый лес. Привезешь их в конюшни и отдашь человеку по имени Хантер. Затем найдешь дворецкого Рэвела и скажешь, чтобы он дал тебе два серебряных.

Последовал небольшой вздох. Два серебряных за один день работы?

Отец повернулся и указал на старика.

— Руб? Серебряный, если уберешь голову быка отсюда, и накидаешь чистого снега на это месиво. Оно не станет частью Зимнего праздника. Неужели мы — чалсидианцы? Хотим ли мы, чтобы в Приречные дубы вернулся королевский круг?

Возможно, некоторые и хотели, но под осуждающим взглядом отца не признали этого. Улюлюканье и аплодисменты толпы напомнили, что они мужчины и способны на лучшее. Толпа уже начала расходиться, когда человек на земле хрипло пожаловался:

— Вы обманули меня! Эти щенки стоят гораздо больше, чем то, что вы бросили мне!

Он двумя руками сжимал монету. Отец повернулся.

— Она не мать этих щенков! Она была слишком старой. Просто она больше не могла драться. Все, что осталось у нее — сильные челюсти. И ее сердце. Ты просто решил заработать на ее смерти.

Человек на земле уставился на него.

— Вы не сможете доказать это! — крикнул он голосом, выдавшим в нем лжеца.

Мой отец уже забыл про него. Он вдруг понял, что мы с Риддлом стоим и смотрим на него. Его плащ был залит кровью старой собаки. Он увидел меня, глядящую на него, и молча расстегнул пряжку, роняя окровавленную ткань на землю. Он не хотел замарать меня кровью, взяв на руки. Но Риддл не отдал меня. Я молча смотрела на отца. Он встретил взгляд Риддла.

— Я думал, ты унесешь ее отсюда.

— А я думал, что толпа может пойти против тебя и понадобится кто-нибудь, чтобы прикрыть тебе спину.

— И внести мою дочь в самую гущу?

— С того момента, как ты решил вмешаться, любой выбор был плох. Извини, если тебе не понравилось мое решение.

Я никогда не слышала, чтобы Риддл говорил так холодно, и не видела, чтобы они смотрели друг на друга как два рассерженных незнакомца. Я должна была что-то сделать, сказать что-нибудь.

— Мне холодно, — сказала я в никуда. — И я хочу есть.

Риддл посмотрел на меня. Напряженная тяжесть момента прошла. Мир снова сделал вздох.

— Я умираю от голода, — сказал он тихо.

Мой отец посмотрел на свои ноги.

— Я тоже, — пробормотал он.

Он вдруг наклонился, зачерпнул чистого снега и стер кровь с рук. Риддл наблюдал за ним.

— На левой щеке еще, — сказал он, и не было ни следа гнева в его голосе. Только странная усталость. Отец кивнул, все еще не поднимая глаз. Он сделал несколько шагов туда, где чистый снег цеплялся за верхушку куста, взял две горсти и умылся им. Когда он закончил, я вывернулась из рук Риддла. Я взяла холодную мокрую руку отца, молчала и только смотрела на него. Я хотела сказать ему, что увиденное не причинило мне боли. Может быть, немного, но не по его вине.

— Давайте съедим что-нибудь горячее, — сказал он мне.

Мы пошли в таверну мимо человека в переулке, блестящего так, что его трудно было разглядеть. Дальше по улице сидел серый нищий. Когда мы прошли, я оглянулась на него. Он смотрел на меня невидящим взглядом, его глаза были пустыми и серыми, как оборванный плащ на его плечах. У него не было чаши для подаяний, он просто держал на коленке руку. Пустую руку. Он не просил у меня денег. Я знала это. Я могла видеть его, а он не мог видеть меня. Все было не так, как должно было быть. Я резко отвернулась, уткнувшись лицом в руку отца, а он толкнул дверь.