Порок - Илья Райх

Житомирский промолчал, но Станиславский, слушавший с немалым интересом – он подзабыл о казни и не торопил Фаю, пришедшую за Евгением – спросил:

– И что же?

– Все эпизоды, когда с упорством крохобора полковник выжимал последнее с людей. Он испугался, что не только последний его аморальный поступок, но и все предыдущие эпизоды станут достоянием гласности. Этот страх и служил ему на какое-то время иммунитетом от последних искушений подзаработать.

– Ловко и тонко вы, Евгений Андреевич, рассказали о нашем друге – Александре Федоровиче.

– Попал в точку, – воскликнул Воинов.

У всех на лицах, кроме Фаи – в силу личностных обстоятельств она не понимала о чем идет речь – образовалась улыбка.

– Всем смешно! – полковник не мог оставить без внимания реакцию окружающих, он не любил шутить, а тем более – быть объектом насмешек. – Но скажи мне, Евгений, мне очень любопытно, что пробежало перед глазами твоей возлюбленной, когда ты ее застукал лично за фактом измены?

– Браво, мой друг, и вам не чужд дух импровизации, – Станиславский слегка похлопал в ладоши, окатив Житомирского оценивающим взглядом.

– То же, что и у вас – все сцены измен, морального надругательства над собственным достоинством.

– Нами движет не собственная совесть, а совесть окружающих нас людей, – вставил Воинов. Он посмотрел в глаза Евгения в надежде прочитать страх. Но взгляд бывшего следователя был непоколебим.

– Я думаю, что между нами все без обид? – спросил Воинов.

– Без обид? – Евгений возмутился.

– Вы получили заказчика, как мы и договаривались.

– Жанну?! – засмеялся Евгений. – Ты меня развел!

– А что вы хотели, мы же оппоненты.

– Да, поэтому, если я выберусь живым, то первым делом засажу тебя! – вскричал Евгений.

– Главная причина ваших неудач то, что вами изначально двигали личные мотивы, – резюмировал Воинов, – но у меня не было другого выхода. Или Игорь, или вы.

– Этот бред мне больше не хочется слушать, – Евгений медленно поднял левую руку, свободную от наручников, сигнализируя Фае, что пора делать анестезию.

Фая, оглядываясь то на Воинова, то на Станиславского, словно ожидая, что кто-то из них одернет ее от указаний пленника, неуверенным шагом подошла к Евгению. Но первым к ней обратился Житомирский:

– Он сгорит заживо!

– Нет, он должен уснуть, – вмешался Воинов.

– Марк, я смотрю, все забыли, кто тут главный и кто дает указания?

– Слышь, следак, ты не в управлении, – Воинов поднял глаза на Житомирского. – Он уснет.

– Хорошо, хорошо, будь по-вашему, – Житомирский поднял руки, развел их в стороны. Но в следующее мгновение он уже стоял с пистолетом в руке:

– Вы что, уроды, что-то попутали?! – резко закричал страж порядка. – Фая, бегом заковала этого говоруна в наручники и связала ноги. И по-быстрому отвезла в топку. Совсем охренели!

Фая подбежала к Евгению, слету надела на левую свободную руку наручник, тем самым Евгений вновь оказался прикован к каталке обеими руками, еще одним движением рук она попыталась уложить Евгения на эту самую каталку, но он вывернулся из грубых конечностей санитарки.

– Игорь, ты думаешь, я последний? Твоя любимая тетя Алла Давидовна на очереди, ее убьют как свидетеля… – Евгений продолжал отбиваться от рук Фаи, на помощь коллеге подоспел краснолицый привратник.

В конце концов, им вдвоем удалось уложить на каталку Евгения, но единственное, что они не могли сделать – заткнуть ему рот.

– А как ты думаешь, кто умертвил твою маму в больнице?!

– Заткните его! – закричал Станиславский. – Не слушай его, Игорь! Он лжет!

– Пусть говорит! – завопил Игорь и преградил путь каталке.

– Ты же знаешь, что твою мать заказал отец, – оправдательным тоном произнес Станиславский.

– Да, верно, но ни одно событие в психушке не проходит без ведома твоего мнимого отца, Игорь! Он здесь бог и царь! И спроси, сколько денег отвалил ему твой настоящий отец за убийство матери?

– Не слушай его, Игорь, он врет, он пытается внести распри между нами, мы большая семья, мы едины, мы все тебя любим – Александр, я, – нервно заговорил Станиславский и подошел к Игорю, обнял его.

Игорь с растерянной физиономией вглядывался в лица окружающих, он не знал, кого слушать и кому верить. Тут свое веское слово сказал Житомирский, он направил пистолет на Игоря и приказал ему отойти в сторону.

– Пусть проедут, слышь, что стоишь как вкопанный? Марк, оттащи его в сторону.

– Станиславский шантажировал твоего отца, ведь на убийства своих подружек из прошлой жизни он тебя отправил, когда твой родной отец окончательно отказался платить ему за твое содержание. А деньги, я думаю, немалые! Ты просто разменная монета! Они шантажировали его! – это последнее, что сказал Евгений перед тем, как его выкатили из комнаты.

– Это правда? – спросил Игорь.

– Нет! Никогда не верь служителю закона! – пытался успокоить его Станиславский.

– С этим бардаком надо кончать! – завопил Житомирский, ему явно не по душе пришлась последняя фраза Станиславского. – Я не хочу из-за твоих отпрысков лишиться всего – уважения, семьи, работы… Этого наркомана надо было давно замочить, – Житомирский вновь навел дуло пистолета на Игоря.

– Что ты делаешь, – закричал Станиславский, – не смей его трогать!

– Столько трупов, а денег мы не получили… – вопил Житомирский.

– Не двигайся, продажный урод! – в руках Воинова щелкнул затвор.

Он держал в руке наградной пистолет, именно его два года назад Житомирский в торжественной обстановке, от лица комитета, вручил главному врачу психбольницы за вклад в сотрудничество последнего с правоохранительными органами региона.

– Опусти пушку, сопляк! – закричал ему Житомирский.

Евгения везли вдоль темных коридоров, время от времени прорезался тусклый свет, он исходил от уличных фонарей на территории больницы. Евгений не ощущал холода ночи, наоборот, его жег подступающий страх перед мучительной смертью, – что-что, а человек боится боли, плотских мучений. По дороге к смертному одру он предощущал, как одновременно тысячи колющих огневых стержней врезаются в тело, как по маслу беспрепятственно проходят насквозь, вглубь тела, испепеляют его.

Перспектива превратиться в пепел не пугала, пугал сам процесс, как пережить те несколько секунд, когда он в полном сознании и в муках начнет заживо превращаться в золу. Но одновременно с чувством страха его пронзил стыд. Это была реакция мужчины, ведь негоже в последние минуты жизни думать о себе, рассуждать о мучительной казни. А как проживут без него те, кому он дорог? Он вспомнил о матери, брате, о своих племянниках, которых практически не видел и всегда путал их имена. А о ком еще он хотел бы вспомнить перед смертью? О Марии. Той самой Марии, готовой пойти с ним хоть на край света. И это единственные люди, кому он дорог. И больше никому. А он пренебрегал ими, разменивал их на тех, кто его предал, врал ему, преследуя меркантильные интересы. Он немного успокоился, страх отступил, но где-то в глубине души он терзал себя, что вся его небольшая жизнь понапрасну растратилась на поиски объектов низменных желаний:

– И вспомнить нечего, никчемная жизнь, – выговорил он вслух.

– Что? – переспросил краснолицый верзила, кативший каталку вместе с Фаей.

Евгений открыл глаза, над ним усмехалась мерзкая физиономия привратника. Они вкатились в корпус, по обдавшему его жару Евгений понял, что это – конечная остановка в лабиринте корпусов. Они въехали в котельную диспансера. Жар подступал все ближе. Евгений поднял голову, тусклый свет от голой лампочки на потолке не отдавал бликами на простенках комнаты. Углы утопали во мраке. Они встали около печи. Состоящая из огнеупорного кирпича, печь занимала половину котельной. Свирепый вой гулял по чреву неукротимого огнедышащего пожирателя.

Краснолицый верзила приоткрыл металлическую крышку, густой зловещий жар беспрерывным потоком хлынул на Евгения, массы обжигающего воздуха не грели, а жалили все тело. Привратник, немного поковыряв кочергой, опустил металлическую крышку и тихо произнес:

– Все готово.

В комнату, еще недавно служившую операционной, ворвался еще один привратник из числа санитаров псих-лечебницы с перепуганными глазами. Он держал в руке винтовку с оптическим прицелом:

– Нас окружили!

– Что ты несешь, – взъелся Житомирский, – кто нас мог окружить, больные психопаты?

Но санитар не ошибся, корпус лечебницы, где недавно предали экзекуции Николу Демского, действительно окружили бойцы ОМОНа.

– Это что за хрень, я не с вами, это недоразумение! – кричал в истерике Александр Федорович. Он искал взглядом своего друга Станиславского, но от того и след простыл. Никто не заметил побег Станиславского, он умел стать незаметным, раствориться…

Александр Федорович Житомирский, человек, который приехал в клинику с одной лишь целью – убедиться, что Евгений, как и многие другие, замешанные в этой истории, бесследно исчезнет, пребывал в горьком отчаянии. Он побагровел, опустил пистолет, посмотрел на Воинова и промолвил: «В этот раз я проиграл», но затем, резко подняв пистолет и приставив его к груди Баумистрова-младшего, схватил его и потащил к двери. На предостережения Воинова остановиться и опустить пистолет он не реагировал и скрылся за дверью.