Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона - Данил Корецкий

Маховик правосудия раскручивался неспешно и обстоятельно. Несовершеннолетнего Хуареса подвергли психолого-психиатрической экспертизе и тщательному медицинскому обследованию, социальные работники и педагоги внимательно изучили его прошлую жизнь, в которой были тяготы, лишения, хорошие оценки в пуэрториканской школе, недоедание, отсутствие надлежащего воспитания и родительского контроля, но были угон мотоцикла, кража в «Макдоналдсе» и драки, причем две – с применением холодного оружия. Была даже условная судимость… Взвесив все обстоятельства, жюри присяжных постановило – судить его, как взрослого.

Процесс «Соединенные Штаты против Мигеля Хуареса» начался почти год спустя и длился две недели. История с Николасом Кроу и стрельба у крокодильего болота не попали в поле зрения правосудия. Подсудимому вменялся в вину лишь один преступный эпизод: проникновение с целью ограбления в дом Джона Хеннета, с последующим расстрелом самого Джона и его жены Джессики. Но этого оказалось вполне достаточно. Вторжение в чужое жилище и расправа над хозяевами признается убийством первой степени, а Соединенные Штаты отнюдь не склонны снисходительно относиться к убийцам своих граждан. Поэтому никого не удивило, что Хуарес был приговорен к смертной казни.

Адвокаты, как и положено, подали апелляции, которые в порядке общей очереди были неспешно и обстоятельно рассмотрены Верховным судом. Приговор остался неизмененным, но последовало прошение о помиловании и выступления правозащитных организаций в защиту несчастного пуэрториканского мальчика, с которым так немилосердно обошлась жестокосердная Америка. Не обошлось без пикетов и демонстраций перед тюрьмой и канцелярией губернатора, но убийство мужа на глазах жены в собственном доме перевесило прекраснодушные рассуждения абстрактных «гуманистов». Прошение о помиловании отклонили, и через пять лет маховик правосудия провернулся в очередной раз – последний по данному делу.

В особорежимной тюрьме штата Флорида Мигеля Хуареса крепко привязали к электрическому стулу, надели на лицо кожаную маску, призванную скрыть ужасающие последствия экзекуции, пристегнули один электрод к ноге, а другой нахлобучили на бритую голову. Шериф, прокурор, начальник тюрьмы, помощник губернатора и два журналиста – из дневной и вечерней газет – наблюдали через стеклянную перегородку за конечным этапом исполнения правосудия. Родственники погибших Хеннетов тоже имели право убедиться в неотвратимости приговора, но они этим правом не воспользовались.

Ровно в полдень три исполнителя одновременно подняли рукоятки трех рубильников, из которых только один замыкал цепь, а остальные избавляли от угрызений совести, ибо никто точно не знал, кто именно отправил приговоренного на тот свет.

Поток электронов движется со скоростью света, поэтому от рубильника до прижатого к голове электрода смертельный удар должен был дойти мгновенно. Но мысль оказалась быстрее тока, и в последний миг существования Мигель Хуарес увидел благостную картинку своей несбывшейся мечты о семейном счастье: он работает пистольерос в родном Пуэрто-Рико, зарабатывая немалые деньги, и содержит семью в довольстве и достатке, а прекрасная Оксана нянчит их шестерых смуглых ребятишек. Сколько среди них мальчиков, а сколько девочек, он рассмотреть не успел, потому что разряд в двенадцать тысяч вольт сразу сжег его мозг. И следующие обязательные три минуты его тело сотрясалось и дымилось уже без всяких мыслей и ощущений.

7 июля 2007 года, Москва

На месте вырванного из челюсти Тверской улицы тусклого стеклянно-бетонного зуба «Интуриста» теперь стоит фешенебельный отель «Ритц-Карлтон», дворцовый фасад которого излучает запах роскоши и бешеных денег. Местные такси – черные удлиненные «Ауди А-8», терпеливо томятся в длинной очереди за отъезжающими гостями. Вместо мордоворота-отставника Василь Палыча, в потертом швейцарском мундире, отгоняющего приближающихся прохожих с яростью цепного пса, под длинным навесом дежурят серьезные рослые джентльмены вполне британского вида – в длинных плащах и английских шляпах. Они почтительно провожают выходящих и приветливо приглашают войти каждого, кто приблизится к высоким вращающимся дверям.

Если пройти через наполненный деликатными звуками фортепьяно просторный вестибюль – мимо толстых колонн из черного, в белых прожилках мрамора, с тяжелой золотой отделкой, под такими же помпезными черно-золотыми люстрами, мимо неожиданно аскетичной стойки рецепции, потом подняться в бесшумном дубовом лифте с зеркальными дверьми, хрустальной люстрой и вогнутыми хромированными кнопками, перемигивающимися красной светящейся окантовкой, на двенадцатый этаж, то окажешься в остекленном баре «О2 LOUNGE» с креслами-ракушками и огромной открытой верандой.

На веранде, погрузившись в мягкую подушку большого белого дивана, сидел человек и меланхолично ел суши под саке, разглядывая великолепную панораму российской столицы. Он смотрел на узорчатые башенки и золотые купола собора Василия Блаженного, рубиновую звезду и часы Спасской башни, сверкающее на солнце золото кремлевских соборов, зеленые крыши административных зданий Кремля, трепещущие на ветру трехцветные флаги и главный флагшток над куполом Сената, похожий на изящную, салютующую небу шпагу. Сейчас ее острие было пустым, свидетельствуя о том, что Президента в резиденции нет.

Человек ловко орудовал не слишком удобными остроконечными палочками, отправляя в рот морские деликатесы. Дальневосточный краб, тунец, лосось, желто-хвостая лакерда, сладкая креветка, осьминог… Рисовые пышки здесь лепили не очень плотными, и, когда он пытался пропитать их получше соевым соусом, изрядно сдобренным васаби, некоторые распадались. Это раздражало, но не сильно: у человека были тренированные нервы и желудок – он мог есть все, причем сырую рыбу не только без риса, но и без соуса, острого имбиря, резкой зеленой горчицы и теплой рисовой водки. Кроме того, когда он был в Москве тридцать пять лет назад, японской кухни здесь не было вообще. Зато ему пришлось три года питаться гороховыми супами, макаронами и кашами, на которых он даже прибавил в весе. Так что прогресс налицо, и поводов для раздражения нет…

Человеку было за шестьдесят, но широкие плечи, ровная спина и живые блестящие глаза свидетельствовали, что он в отличной физической форме. Волевое лицо с квадратным подбородком, выступающие скулы, уверенный, с легким прищуром взгляд делали его похожим на Клинта Иствуда. Он прожил несколько жизней, и одна была тесно связана с Москвой. За треть века здесь многое изменилось, и сейчас он поворачивал короткостриженую седую голову справа налево, рассматривая могучие, но аскетичные сталинские высотки и копирующие их современные новоделы с баснословно дорогими пентхаусами, ряды старых, потускневших от времени и явно требующих ультразвуковой чистки «зубов» Нового Арбата, голубоватые, похожие на стаканы для коктейлей небоскребы новейшего времени, красное с белым здание «Президент-отеля», гравированный купол храма Христа Спасителя, железную мачту скульптурного фрегата и поднятую руку Петра I… Он видел три полукруглые, похожие на ангары, галереи ГУМа и парящих над ними золотых двуглавых орлов… Слева он видел заурядное, ничем не привлекающее внимание иностранцев, но обязанное быть важным и значимым для российских граждан здание Государственной думы. Для человека, похожего на Клинта Иствуда, Дума никакого интереса не представляла. Он был американцем, и в одной из прошлых жизней его звали Кертисом Вульфом.

Человек доел суши и допил саке. Официант почему-то не появлялся. Несмотря на высокий класс отеля и умопомрачительные цены, обслуживание здесь оставляло желать лучшего. Может быть, потому, что «Ритц-Карлтон» открылся только шесть дней назад и персонал не успели вышколить. А может, потому, что русский сервис почти никогда не соответствует московским ценам. Но бывший Кертис Вульф никуда не спешил. Он закурил сигарету, откинулся на спинку дивана, глубоко затянулся и продолжал смотреть по сторонам. Он видел многочисленные строительные краны и красно-белые трубы на горизонте, видел огромный крутящийся знак «Мерседеса», рекламы «БиЛайна» и «Мегафона»…

А на забранном зеленой сеткой здании, строящемся на месте бывшей гостиницы «Москва», видел огромный плакат, призывающий москвичей покупать «Роллексы». Отовариться швейцарскими часами в русской столице было чрезвычайно просто: накануне в подземном переходе он видел «Омеги» по сто долларов, «Роллексы» по сто двадцать и даже «Патек Филипп» и «Вашерон Константин» по двести! Если бы владельцы и менеджеры известнейших в мире швейцарских мануфактур узнали, что их торговая марка продается как минимум в сто раз ниже реальной цены, они бы поседели, а может, и начисто лишились волос. Как может наглое пиратство столь откровенно процветать в центре столичного города, под самым носом у властей, человек понять не мог. В его прошлый визит ничего такого здесь не было. Да и быть не могло. Зато в церкви он по-настоящему влюбился, церкви необыкновенно красивые… Жаль, пленку отняли, можно было действительно прекрасный альбом сделать! И «Пентакс» отобрали, с длиннофокусным объективом и просветленными линзами. Им бы сейчас такие фото снять! Убрал резкость, слегка сбил фокусировку, изменил ракурс – и вот обычные предметы получают на снимке необычный вид…