Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона - Данил Корецкий

Семенов опрокинулся на спину, но продолжал что-то кричать. Атлет повернулся и, расстегивая куртку, бросился бежать по пустынному переулку, туда, где свет фонарей заканчивался и начиналась спасительная тьма. Юра бросился было следом, но понял, что в поединке с офицером ЦРУ Биллом Джефферсоном его ждет судьба самонадеянного щенка, вступившего в схватку с матерым волком. Он остановился, будто ударившись о стену, посмотрел на Ремнева, поза которого не оставляла иллюзий того, что он еще жив, и услышал отчаянный крик Семенова:

– Шмаляй его, чего ждешь?! Шмаляй! Шма-а-а-ля-я-яй!

Хорошо, что он переложил пистолет в карман, но на темном фоне переулка мушки не было видно, а надо было стрелять, во что бы то ни стало стрелять и обязательно попасть… Эта задача непосильна даже для профессионального мастера практической стрельбы, а Юра в Академии редко стрелял на «отлично» – в основном на «четверку».

Японское боевое искусство кю до – стрельбы из лука – исходит из того, что успех достигается отнюдь не точным прицеливанием. Просто стрелок сливается с луком, а стрела становится продолжением его мысли, именно поэтому она точно попадает в мишень. Европейцу очень трудно постигнуть такую философию, но сейчас, сжав двумя руками мокрую рукоятку и намертво сцепив челюсти, Юра выстрелил наугад, всей силой своей души направляя пулю в цель. Яркая вспышка осветила переулок, грохот эхом отразился от близких фасадов, и это окончательно деморализовало молодого капитана, потому что стрельба в тире – это одно, а стрельба на московских улицах – совсем другое.

– Шмаляй, шмаляй, уйдет! – продолжал кричать Семенов, но что-то в окружающем мире изменилось, и Юра интуитивно понял – что именно.

Больше никто никуда не бежал. Метрах в тридцати, сразу за последним фонарем, на снегу что-то темнело. На негнущихся ногах, выставив вперед оружие, он подошел ближе. Опытный агент, выполнивший множество специальных заданий в разных уголках земного шара, «ликвидировавший», «терминировавший» или «стеревший» одиннадцать человек, лежал ничком, уткнувшись окровавленным лицом в холодный московский снег. В откинутой руке зажат пистолет с глушителем, которым он не успел воспользоваться и теперь уже не воспользуется никогда, потому что пуля начинающего контрразведчика вошла ему в затылок и, судя по расползающемуся темному пятну, вышла через лицо. Но, на всякий случай, Юра ногой отбросил пистолет в сторону, хотя и опасался, что мертвец схватит его за ботинок. Потом еще раз посмотрел на убитого. Темное пятно стало больше и выпустило щупальца. Его вырвало. Шатаясь, как пьяный, он отвернулся, отошел в сторону, постоял несколько минут, глубоко дыша низом живота, обтер лицо снегом.

Потом, подняв пистолет агента, Юра вернулся к «Пиццерии». Несколько человек в белых халатах обступили Ремнева, кто-то шарил по шее, нащупывая пульс, кто-то давал советы и комментировал – все как в кино.

– Да нет, уже холодный. Звоните в «скорую» и милицию, скажите – человека застрелили… А этот, второй, очухался!

Семенов действительно медленно поднимался на ноги.

– Ну что? Готов? – с жадным ожиданием спросил он.

Юра ничего не ответил.

Приземистый парень в поварском колпаке уставился на опущенные к земле пистолеты в его руках и громко крикнул:

– Вот этот стрелял! Он его убил!

У Юры не было сил ни объяснять, ни оправдываться. Зато у Семенова были.

– Спокойно, граждане! – уверенно и властно сказал он, как говорил когда-то, давным-давно, еще в прошлом веке. – Мы из ФСБ. Прошу всех соблюдать спокойствие и порядок. Лучше зайдите в помещение, чтобы не затоптать следы.

Как ни странно, его послушали.

А в кармане Евсеева зазвонил телефон. На связь вышел оживленный Кастинский.

– Это самый обычный сантехник! – доложил он. – Никакого отношения к нашей ориентировке. Даже близко не похож. Идиоты! Как там у вас дела? Ремнев проснулся?

Виктора всегда называли по фамилии. А отчества его Евсеев не мог вспомнить, как ни старался. Знал только, что он разведен, живет, а теперь уже жил, в общежитии какого-то завода и очень мечтал получить квартиру. Да и завести нормальную семью хотел.

Объяснять ничего не хотелось, и Юра отключился. Все нужные звонки сделал Семенов.

Вечером Юра вырвался пораньше, чтобы забрать Марину с занятий и поужинать вместе. Давно обещал, а вот никак не получалось. Трясясь в метро, он пытался вспомнить, когда они виделись последний раз. Неделя. Может, больше.

Когда работаешь без выходных, трудно вести счет времени. Марина звонила каждый день, но все как-то не вовремя, так что и разговоры эти постепенно ужимались до «привет – как дела – ну ясно, пока». И голос ее со временем как-то тускнел. Да. Сегодня, похоже, его последний шанс.

Он вышел на «Фрунзенской» за пять минут до окончания последней лекции, бежал бегом. Успел. В вестибюле толпились, одевались, галдели студенты… хотя по большей части все-таки студентки, ребят было заметно меньше. Зато все как на подбор – рослые, ухоженные гренадеры. «Их бы в нашу Академию, на факультет кремлевской комендатуры!» – внезапно подумал Юра.

Вот и Марина появилась в компании какого-то симпатичного скандинава в пальто из верблюжьей шерсти, поверх которого с истинно богемной небрежностью был наброшен длинный шарф. У Юры засосало под ложечкой. Все-таки они здорово смотрелись, ничего не скажешь: Марина с ее идеальными пропорциями, яркая и спортивная, и этот парень со стальными глазами.

Но тут же он забыл обо всем. Увидев его, Марина расцвела в улыбке, подбежала и неожиданно поцеловала его в щеку.

– Привет, – сказал Юра.

– Привет.

Скандинав проплыл к выходу, вежливо качнув свежевымытой шевелюрой.

– Это просто ухажер один, не обращай внимания, – сказала Марина уже на улице. – Любитель взглянуть, как выглядят балерины без пачек. Нормальный парень, в принципе. Но зануда, как и все здесь.

– А я думал, танцоры того… – сказал Юра. – Без четкой ориентации.

– Разные есть! – рассмеялась Марина. – Ты какой-то смурной… Случилось что-то?

– Да, на работе были сложности…

– Куда пойдем?

Они приземлились в кафе, название которого Юра даже забыл рассмотреть. Прикончив основательную порцию картофельных оладий со сметаной, Марина допила второй стакан чаю.

– Что так смотришь? – усмехнулась она. – Прикидываешь, сможешь ли прокормить такую жену?

Юра поднял глаза. Это была не шутка. В первую секунду он не знал даже, как отреагировать. Он смотрел на красивую стройную девушку, будущую приму… или просто будущую балерину, он всегда знал, что такие экзотические цветы взращиваются в тихих интеллигентных семьях в районе Садового кольца, знал, что они питаются йогуртом и фруктами, живут по расписанию, дружат с тихими мальчиками из таких же семей, тайно и безнадежно влюбляются в какого-нибудь лохматого и плоскостопого гения-пианиста с трудновыговариваемой фамилией, говорят голосом тихим и бесцветным, сексом они занимаются…

Занимаются ли они вообще сексом? Юра не знал. По крайней мере не знал до последнего времени. Но вот такая девушка сидела сейчас перед ним, только что с удовольствием прикончив плотный «фермерский» ужин и выпив двойную порцию чая. С таким же, если не с большим, удовольствием она предавалась любви, а если говорить шире, то и жизни вообще. Вдобавок ко всему она только что со свойственной ей прямотой заявила, что не прочь связать свою жизнь не с тихим мальчиком-гуманитарием и не с плоскостопым гением, а – с капитаном ФСБ. Правда, сомневается только, сможет ли он удовлетворить ее жизненные аппетиты.

Марина смотрела ему в глаза и улыбалась.

– А ты такого мужа вытерпишь? – в тон ей ответил Юра. – Который появляется дома поздно вечером и не каждый день? Правда, у меня скоро будет орден!

Марина отодвинула стакан и сказала:

– Ну, раз орден… Все вытерплю. Вот увидишь. Я буду классной комитетской женой. Как твоя маман… Хоть она меня и невзлюбила.

– Зато отец в восторге.

– Это у нас взаимно, – кивнула она.

Юра замолчал. Перед глазами все еще мелькали лица Мигуновых, расползающееся темное пятно под головой Джефферсона, изломанная фигура Ремнева. Жизнь изобилует случайностями. Если бы Кастинский благородно не поехал разбираться с сантехником, то погиб бы именно он. А если бы Семенов не бросился на шпиона, то и сам Евсеев не сидел бы здесь, а лежал в холодной сырой яме… Брррр!

Почему-то страшно хотелось спать. Он просто забыл, что бывает другая жизнь. Он даже радоваться разучился.

– А как же твой балет? – спросил он. – Как международная карьера и плотный гастрольный график?

– Никакой карьеры не будет, – сказала она спокойно. – Эстрада, подтанцовки, что-нибудь такое… Преподы говорят, что с моей фигурой только в стриптиз-баре выступать. Для хорошей балерины чуть-чуть не хватает плоскости.

– Насчет стриптиз-бара я, честно говоря…