Рок-н-ролл под кремлем. Книга 3. Спасти шпиона - Данил Корецкий

– Насчет стриптиз-бара я, честно говоря…

– Я тоже, – со смехом перебила она. – Только если под сенью домашней люстры. Перед мужем.

– Тогда, может, я буду чаще появляться дома? – впервые за последнюю неделю улыбнулся Юра.

Эпилог

17 августа 2003 года, Дайтона-Бич, США

Изрядно подержанный «Форд» медленно выкатился на нужную улицу. За рулем сидел двадцатипятилетний аспирант МГИМО Петр Малютин, прибывший по научному обмену в университет Майами. Приближение завершающей стадии операции заставило его сердце учащенно забиться. Хотя ему ничего не грозило. Американские законы не запрещают передавать письма землякам. Тем более от родной матери.

«Форд» ехал по аккуратной, тщательно убранной улице с ухоженными зелеными газонами и очень скромными, по российским меркам, домами. Ни одного белокаменного особняка в три-четыре этажа: одно-двухэтажные коттеджи из прессованного картона, иногда отделанные сайдингом, ровно подстриженные деревья, свежая краска на невысоких хлипких штакетниках.

«Бедненько, но чистенько» – эта расхожая шутка была бы здесь вполне уместна.

У Малютина вспотели руки, и он принялся успокаивать сам себя. Легенда у него железная: он действительно аспирант, действительно стажируется в Майамском университете, родом действительно из Тиходонска и действительно привез землячке письмо от матери! Да это и не легенда вовсе, это его жизнь…

Правда, ехать должен был Васька Астахов, сын замминистра внешней торговли, а в последний момент направили его, и именно потому, что он из Тиходонска. Но об этом можно никому не говорить. А несколько дней назад его нашел Иванов – высокий худощавый парень из российского посольства, преодолевший почти две тысячи километров от Вашингтона, и попросил передать обычное письмо обычной бывшей российской гражданке. Даже не попросил, а поручил. Или приказал. Но об этом тоже никто не знает, поэтому смело можно утверждать, что письмо ему дала в родном Тиходонске мама Оксаны Моначковой, по мужу Кудасовой, а теперь Джефферсон. И про свои подозрения об истинной профессии Иванова можно никому не говорить. И никто об этом не узнает.

Если, конечно, не применят «детектор лжи» и «сыворотку правды». Про эти вещи Петр читал только в шпионских триллерах и предпочитал не знакомиться с ними в реальной жизни. Если бы было можно, он бы отказался от этого гнилого поручения. Но тогда на загранкомандировках можно было бы поставить крест. А так «представитель посольства» обещал содействие и работу в ООН, торгпредстве или еще где-нибудь… Вот поэтому он едет по чистенькой, но бедненькой улице, вглядываясь в цифры, нарисованные на торцах вынесенных к дороге почтовых ящиков.

Вот и номер пятьдесят восемь. Ящик тронут ржавчиной, краска на штакетнике давно выгорела и облупилась, да и сад довольно запущен. Видно, бывшая землячка не очень хозяйственная женщина.

Стажер Петр Малютин остановил машину, приготовил письмо и на всякий случай паспорт гражданина России и по узкой асфальтовой дорожке направился через газон к забору. Было жарко, душно, высокая влажность затрудняла дыхание. Сердце колотилось так, что могло выскочить через астматически открытый рот. Господи, как проводят свои операции настоящие разведчики!

Кнопка звонка имела такой вид, будто безнадежно заржавела, и действительно, с трудом поддалась нажиму. Раз, другой, третий… Ничего не происходило. Не раздавались мелодичные трели, не распахивались окошки, не открывалась дверь, не стучали каблуки по ступенькам крыльца. Да и вообще дом имел нежилой вид. Петр пока– чал калитку. Она была незапертой, но входить без разрешения на частную территорию он не собирался. Тем более что две штакетины были перетянуты желтой липкой лентой с какой-то надписью. Похоже, вход опечатан…

Стажер осмотрелся. На соседнем участке стоял худощавый, дочерна загорелый старик с машинкой для стрижки газонов. Но работать почему-то не начинал и явно чего-то ждал. Широко улыбаясь, Петр направился к нему.

– Здравствуйте, прекрасная погода, не правда ли? – Он старательно демонстрировал все тридцать два зуба.

Подчиняясь американскому ритуалу, старик в ответ продемонстрировал свои – ровные и жемчужно-белые. Явно очень дорогие. Эти зубы характеризовали его материальное благосостояние в гораздо большей степени, чем дешевые джинсы, майка и достаточно скромный дом.

– Великолепная! Только очень жарко. Похоже, будет дождь, – он доброжелательно и заинтересованно смотрел на незнакомца.

Говорить с улыбкой до ушей Малютин не научился, поэтому пришлось несколько уменьшить оскал.

– Я аспирант из России. Привез письмо Оксане Джефферсон. От матери. Вы не подскажете, как я могу ее увидеть?

Старик перестал улыбаться.

– Она исчезла. Уже давно.

– Как исчезла? Уехала?

Он покачал головой и вздохнул. Даже неопытный стажер Малютин заметил, что заинтересованность пропала, да и доброжелательности поубавилось.

– Нет, просто исчезла. Никто не знает, куда она делась. Все вещи остались в доме, в том числе и новая, очень дорогая одежда. Полиция составила опись, опросила соседей, но ясности не достигла…

– А мистера Джефферсона можно увидеть? – проявил инициативу Петр. Спрашивать про мужа ему не поручали.

– Он тоже исчез, еще раньше. Уехал по делам и не вернулся. Странная семья. Но мы их плохо знаем: они недавно приехали сюда…

Старик включил газонокосилку. Рев мотора наглядно дал понять, что разговор окончен.

Прибыв в Майами, Петр Малютин вернул письмо «представителю посольства» и рассказал о результатах поездки.

Четыре раза рассказал. Под диктофонную запись. Вспоминая мельчайшие детали и точные слова диалога.

Затем столь же подробно изложил все письменно и даже дал подписку о неразглашении. Потом Иванов собрал в черную кожаную папку все бумаги, крепко пожал Петру руку и уехал, а стажер, как ему настоятельно рекомендовалось, постарался забыть об этой истории. И вспомнил Малютин о ней только через два года, когда совершенно неожиданно получил распределение в Комитет по культуре ЮНЕСКО.

А «Иван Иванович Иванов», вернувшись в посольство, доложил собранные материалы резиденту, закончив доклад словами:

– Так что привлечь к сотрудничеству Моначкову-Джефферсон не представляется возможным! Жаль, мы думали, она окажется перспективным агентом…

Резидент озабоченно кивнул.

– Я заподозрил нечто подобное после того, как пропал этот… Бабиян. ЦРУ не прощает предательства. И, кстати, правильно делает!

12 мая 2004 года, Париж

– Очень удачно, что мы так неожиданно познакомились, Боб. Для меня сейчас это особенно важно…

– Любая неожиданность, Родион, чаще всего является проявлением закономерности. Я не удивлюсь, если судьба и сейчас взяла верх над случайностью…

На Монмартре, как и положено, пахло жареными каштанами. Было ощутимо прохладно, и многочисленные ту– ристы, позирующие знаменитым французским художникам, нахохлившись, как воробьи, сидели на раскладных стульчиках перед мэтрами, сосредоточенно колдующими над своими холстами. И настоящие воробьи присутствовали здесь в изобилии: скакали по мостовой, выклевывали начинающую пробиваться между холодными серыми булыжниками чахлую городскую зелень, лакомились крошками от дешевых бутербродов живописцев, которые, вопреки глупым заблуждениям романтиков, увы, не могли обходиться только духовной пищей.

Надо сказать, что, опять-таки вопреки распространенным представлениям о Монмартре, здесь было не много знаменитых художников, а точнее, совсем не было. И с французскими мастерами кисти тоже выходила напряженка: за мольбертами сидели Самвел из Еревана, Виктор из Ленинграда, Ахмед из Измира, Салим из Триполи и прочие ингредиенты многонационального коктейля под названием «Найти счастье в Париже»…

Раскаленные жаровни с каштанами и газовые обогреватели на открытых площадках возле многочисленных кафе притягивали десятки озябших гостей Вечного города.

Два молодых человека, дружески беседующих за крохотным столиком уличного кафе «На Монмартре», сидели достаточно далеко от обогревателя, а потому грели ладони о кофейные чашечки.

– Я ведь оказался оторван от дома, а здесь очень трудно найти отзывчивого человека. Да и никто не любит выслушивать чужие проблемы, – покусывая губу, говорил младший, которого собеседник называл Родионом. Он был высок, строен, с длинными, до плеч, волосами и пушистыми бакенбардами. Свободная одежда студиозуса, круглые очки в проволочной оправе. Он походил на француза и прекрасно говорил по-французски. А еще больше он был похож на своего отца в молодости. Только для полного сходства ему следовало снять очки, сбрить бакенбарды и привести прическу в соответствие с уставной нормой.

– Возвращаться назад я не хочу, а здесь возникли неожиданные сложности… Даже не сложности, а шероховатости…