Оружие юга - Гарри Тертлдав

И вдоль реки Огайо белые люди с ружьями разворачивали рабов назад. Стоя на берегах Кентукки, они твердили: — Это не ваша страна, — и открывали огонь, если негры не хотели вернуться. Южные газеты сообщали о всех злодеяниях, о каждом таком случае в США в мельчайших подробностях, как бы предупреждая черных, чтобы они не ожидали теплого приема на севере.

Израиль тяжело вздохнул.

— Как же нелегко быть ниггер, независимо от того, где ты есть.

Это уж точно, подумал Коделл, тут нет сомнений. Израиль поставил графин с виски и пошел обратно в дом. Коделл отхлебнул из своего стакана и закашлялся. Огонь прокатился по горлу и превратился в приятное тепло в животе — тепло, которое начало распространяться по всему его телу. Плезант поднял свой бокал.

— За свободный фермерский труд.

— За свободный фермерский труд, — повторил Коделл. Он снова выпил; тепло в теле усилилось. И посмотрел вокруг. Ферма производила впечатление.

— За свободную ферму, которая принесет хороший доход.

— Если погода не подведет и цены не упадут, я его получу, — ответил Плезант. Он был новичком в сельском хозяйстве, и энтузиазм в его голосе звучал слишком уж оптимистично. Он продолжил: — Судя по прессе, дальше на юге и западе погода гораздо хуже. Я не желаю кому-либо худа, но это играет мне на руку.

— Сколько человек работает у тебя?

— Семеро — из них три свободных негров, два ирландца…

— Я видел одного из них в огороде. — Коделл понизил голос. — Мне кажется, ты должен знать, что он дезертир из моего полка.

— Кто, Джон? Вот как? — Плезант нахмурился. — Что ж, закрою глаза на это. До сих пор у меня с ним не было никаких проблем. Кроме того, у меня работает несколько местных белых мужчин здесь, а Том — один из черных — выкупил свою жену Хэтти из рабства пару лет назад, и теперь она готовит для нас.

Как бы комментируя его слова, из задней части дома начал набирать силу гомон собравшихся людей. Плезант усмехнулся.

— Время обедать. Пошли, Нейт.

Обед, состоявший из жареной ветчины, сладкого картофеля и кукурузного хлеба, был подан на открытом воздухе, за кухней. Хэтти, очень крупная и очень коричневая женщина, казалось, принимала за личное оскорбление, если кто-нибудь за столом не наедался до того состояния, пока не в состоянии был двигаться. Коделл также постарался не разочаровывать ее. Наевшись до отвала, он откинулся на спинку скамейки и присоединился к беседе Плезанта с наемными рабочими.

Кроме ранее виденного Джона Моринга, Коделл также знал Билла Уэллса, пополнившего их роту незадолго до начала кампании в прошлом году. Уэллсу было тогда только восемнадцать; двадцатилетний теперь, он все еще выглядел гораздо моложе.

— Теперь вам не послать меня таскать фляги, господин старший сержант, сэр, — сказал он с усмешкой.

— Я попрошу Генри, чтобы он нашел тебе сейчас занятие потяжелее, — ответил Коделл, и Уэллс изобразил утку, счастливо избежавшую попадания из ружья.

Муж Хэтти Том, Израиль и еще один цветной по имени Джозеф, скучковались вместе. Они вели себя тише, чем белые, и вели свой негромкий разговор — будучи свободными, они тем не менее старались не выделяться на общем фоне. Но когда Израиль начал хвастаться, что он собирается учиться арифметике, Том приподнял бровь и сказал: — Если ты, Израиль, будешь тот человек, кто считать мой плата, я буду пересчитать это дважды, когда получать ее.

— Ты не сможешь подсчитать ее и один раз, ниггер, — заявил Израиль высокомерно.

— Масса Генри, я знаю, что он заплатит мне правильно, — сказал Том. — А вот ты…

Многозначительная пауза повисла в воздухе.

Немного спустя Генри Плезант посмотрел на свои карманные часы и сказал: — Пора на работу.

Рабочие встали и направились к полям, минуя вышку, которая раньше была местом для надсмотрщика за работами. Джозеф протянул руку и прихватил с собой сладкий картофель, чтобы было что пожевать на случай — маловероятный, как казалось Коделлу — если он проголодается в течение дня.

— Прекрасно, Генри, — сказал Коделл, когда Хэтти убрала посуду. — Как всегда, ты затеял хорошее дело.

Вместо удовольствия, похвала привела Плезанта в грустный вид. Он вздохнул, посмотрел на дощатый стол, провел рукой по своим темным и волнистым волосам. Затем тихим голосом сказал: — Если бы только Салли видела эту ферму.

— Салли?

Коделл посмотрел на своего друга. За все время, что он был знаком с Плезантом, он никогда не слышал, чтобы тот упоминал имени женщины. Он попытался выяснить, в чем тут дело и выбрал, по его мнению, наиболее вероятную причину: — Разве она не хочет приехать к тебе на юг, Генри?

Плезант взглянул на него; боль в его глазах сразу сказала Коделлу, что он допустил ошибку.

— Она бы поехала со мной куда угодно. Но-о, ах, черт! — Плезант покачал головой. — Даже сейчас, как это тяжело. Мы поженились, Салли и я, только в начале шестидесятых годов, и я готов поклясться, мы были самой счастливой парой в Потсвилле. К Рождеству у нас мог быть ребенок.

— Мог быть? — Коделл почуял неладное. Осторожно, он спросил: — Ты потерял ее при родах, Генри?

— Это случилось еще раньше. — В глазах Плезанта заблестели слезы. — Она вдруг начала стонать — ей богу, такие ужасные стоны! Надеюсь никогда не услышать такое еще раз! — это произошло в октябре однажды утром на рассвете. Она вся горела, словно в лихорадке. Врач жил всего в паре кварталов от нас. Я побежал в темноте к его дому, вытащил его буквально в ночной рубашке. Он сделал все, что мог, я знаю, но Салли… Салли умерла в тот же день.

— Она отправилась в лучший мир, я уверен.

Слова Коделла прозвучали пустыми и банальными, но у него не было других. Врачи могли так мало, но он подумал вдруг, что люди из Ривингтона могли бы спасти ее.

Плезант сказал: — Она была лучшей христианкой, чем я могу когда-либо надеяться стать, поэтому я уверен в этом, конечно. Но понадобилось четыре больших сильных горняка, чтобы удержать меня от прыжка в могилу вслед за ее гробом. Без нее мир стал пустым и холодным, жить не хотелось… После событий у форта Самтер моя тетя Эмили спросила, думал ли я когда-нибудь о поступлении на военную службу. Я понимал ее… Она должно быть, думала, что это поможет мне забыться, впрочем, я и сам так подумал.

Коделл знал, что тот еще не закончил.

— И что было дальше?

— Если хочешь знать, Нейт, я надеялся, что меня убьют. Что может быть лучше, чтобы стать свободным от моей печали, боли и безнадежности? Я выжил, как ты видишь, но это был, по-видимому, дар от Бога в тот день у Рокки Маунт. Потом я хватался за любой повод, чтобы не возвращаться в Потсвилл, как нетрудно догадаться.