Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

В продолжение целого дня все генералы успели по нескольку раз переменить места за столом. Успели даже за этим же самым столом пообедать, а вопрос, ради которого собрались, не подвигался.

Сен-Сир и Периньон советовали возвратиться к Генуе и ждать там, когда Альпийская армия Шампионэ откроет военные действия.

Моро поддерживал их, но в то же время резонно подчеркивал, что для отступления очень мало дорог: позади центра и правого крыла – две, а за левым – только одна.

И лишь начальник штаба, круглоголовый здоровяк Сюше, убеждал стоять на месте. Он доказывал, что их позиция на невысоком, но крутом гребне гор неприступна и что у Суворова большая часть войск австрийцы, которых нечего бояться.

Сам Жубер не знал, к кому примкнуть.

Он был моложе всех, но неглуп и понимал опасность создавшегося положения: французская армия неожиданно оказалась перед сильнейшим противником. Атаковать Суворова с меньшими силами – безрассудно. Отступать – не позволяло самолюбие.

До назначения сюда он командовал уже в Голландии и в Майнцской армии, покрыл себя славой в битве при Риволи. В Париже все надеялись на него, двадцатидевятилетнего выдающегося генерала. Назначили вместо Моро, а он в первом же деле – отступать. Кроме того, прощаясь с молодой женой, с которой он обвенчался накануне отъезда в Геную, Жубер при всех поклялся ей победить или умереть.

И теперь окончательно потерялся: он то соглашался с Сен-Сиром и Периньоном, то опять склонялся к мнению своего начальника штаба Сюше.

Генералы устали.

Моро, втайне довольный затруднениями Жубера, сидел в кресле и курил. Сюше, нагнувшись над картами, все что-то вымеривал карандашиком и высчитывал. Периньон со скучающим видом смотрел в окно, жуя сливу. Сен-Сир, в прошлом художник, рисовал на бумажке воображаемый портрет Суворова. Суворов выходил у него курносым, с широкими скулами.

А сам Жубер, высокий и худой, нервно покашливая, ходил по комнате.

Мысли мешались. Если бы кто-либо из присутствующих мог прочесть их, Жубер смутился бы: военные соображения, невеселые думы о предстоящем бое перебивались радужными мыслями о молодой жене. Ему казалось, что кто-то другой решит за него все, а он может думать о золотистых волосах, о родинке на щеке…

И он шагал и шагал.

– Надо ехать к войскам – уже вечер, пора отдавать какие-либо приказания на завтра! – поднялся сумрачный Периньон.

– Да, пора к нашим ребятам, – поддержал Сен-Сир, комкая бумажку с рисунком. – Что же решаем?

– Простите, господа… Сегодня как-то не узнаю самого себя… Я не знаю сам… – начал он.

Все присутствующие знали: Жубер – храбрый, решительный и талантливый генерал, недаром же его так хвалил сам Бонапарт; но оратор он – никудышный, никогда не умел связать двух слов, хотя отец готовил его в адвокаты. В этом Жуберу не помог даже Дижонский университет.

– Оставлять молодую жену ради победы опасно: победа ведь тоже женщина, – поняв невысказанные мысли Жубера, язвительно пошутил Периньон.

– Отступление иногда побеждает женщину быстрее, чем атака, – улыбнулся Сен-Сир.

Жубер чуть вспыхнул:

– Как ни печально, а надо отходить. Часа через два я пришлю диспозицию к общему отступлению, – твердо сказал главнокомандующий.

Жубер сидел один за столом. Вытянув длинные ноги и упершись плечами в спинку кресла, он смотрел на пламя свечи. Было десять часов вечера.

Никакой диспозиции к отступлению он, конечно, не написал. Когда все генералы ушли, Жубер опять взвесил все и решил: отступать, имея одну-две дороги и такого сильного противника позади, более опасно, чем оставаться на месте. Отступать он не будет. Сюше прав: позиция у него прекрасная. Пусть же этот старик Суваров попробует ее взять!

К нему снова вернулась его всегдашняя решимость.

С этим он отпустил своего начальника штаба Сюше укладываться в соседней комнате спать, а сам сидел, думая о другом.

И вдруг в раскрытое окно донесся какой-то стук.

Жубер вытянул шею: где-то, должно быть внизу, тарахтели колеса.

Жубер вскочил с места и высунулся из окна. Ночь была светлая, лунная.

– Что там, Тарро? – спросил он у адъютанта, стоявшего на крыльце возле часовых.

– Колеса стучат.

– Где, в Нови?

– Нет, у них, в долине. Не удирает ли наш Сувара?

Жубер встрепенулся.

А может быть, прав этот Тарро? Может быть, Суваров, увидев неприступную позицию французов, в самом деле отходит? Ведь сегодня утром Суваров сам выезжал за передовую цепь, – Жубер и генералы видели его; Моро и Сен-Сир сразу узнали Суварова. И если у Суварова преимущество в силах, почему же он не подумал наступать сегодня? Ведь целый день прошел только в пустяковой ружейной перестрелке. Нет, Жубер еще себя покажет! Он сдержит слово: победит или умрет! Конечно, победит!

Умирать не хотелось, умирать было некстати.

В окна светила полная луна. Александр Васильевич ходил по комнате от красного угла, в котором висело распятие, до порога.

В переднем углу, на широкой скамейке, разметавшись во сне, лежал Аркаша. Наездился верхом, намаялся за целый-то день. Вояка. Приехал учиться.

Ничего, парень не трус. Пулям уже не кланяется – только ядрам. И как увидал первого убитого, еще в Сан-Джиованни, – побледнел. Ну да это закон природы. Конь увидит мертвого коня – тоже храпит, косит глазом, страшится…

У порога, на кошме, как-то свернувшись калачиком, храпел во всю ивановскую Прошка. Александр Васильевич немного не доходил до него, а когда, задумавшись, упирался в Прошкины ноги, то крутил головой, торопливо отходил прочь. И тотчас же брался за табакерку – нюхал табак.

На столе горела свеча. Лежал план Нови и окрестностей, старательно вычерченный австрийскими офицерами (вот на это они мастера!), черновик давешнего письма генералу Краю.

Французы не поддавались на удочку: сами не атаковали, не спускались в долину. Целый день войска простояли на месте.

Ждать больше нечего. Завтра на рассвете Суворов сам атакует Жубера. А то еще удерет в горы или, чего доброго, начнет укрепляться здесь. Позиция у него превосходная, удобная для обороны. Ну, да не из таких еще выкуривали! Не такие крепости брали!

Главное направление удара должно быть на правое крыло французов, – тут ключ позиции. Против правого крыла и против центра – городка Нови – Суворов потому и поставил свои, русские, части.

Австрийский барон Край хоть и хвастунишка, а все-таки храбрый и дельный генерал. Будет со своими дивизиями Отта и Бельгарда справа.

В резерве – оба ненадежные, оба «высокопревосходительные» – Розенберг и папа Мелас. Чтоб не обидно было обоим!

На этот раз Суворов решил схитрить. Общей диспозиции к завтрашнему бою он писать не хотел: войска все под руками, он сам в центре, сам и будет всем командовать. Чтоб нихтбештимтзагеры не напортили, как при Треббии…