Песнь жизни - Александра Лисина

– Это осталось от Талларена, вот это была моей… да, я помню. Она еще теплая.

– Погодите-ка, Таррэн… так это и есть ваш Ясень?!! – неожиданно громко возопил Вал. – Вот ЭТО?!! Такой маленький?! Я думал, он в Роще стоит, за семью замками! Громадный и вообще… а оно… Таррэн, это не смешно!

– Я и не смеюсь, – рассеянно отозвался эльф, бережно гладя живую древесину, которую сам когда-то ранил. – Мы никогда не показывали этого смертным. Никто на Лиаре не знает, что на самом деле Ясень – это не дерево. Вернее, не просто дерево, а все вокруг: наш Лес, Чертоги, стены и листья… он везде, в каждом корне и каждом листке, что растет на севиллах, в каждом цветке, что распускается по утрам. В звуках дождя и пении ивовой лурски… он – это мы, Вал. Он – средоточие нашей силы. Наша колыбель, наша родина, наш Великий Отец, которому все мы обязаны жизнью. Именно поэтому ни один эльф не срубит живую ветку, не ранит коры и не сорвет красивый цветок. Мы едины с ним, слились, а он чувствует и понимает нас. Просто у магов общаться с ним получает гораздо легче, чем у всех остальных. Для этого, собственно, и нужны Хранители: они черпают в Ясене силу и возвращают ее обратно всякий раз, когда отпускают свой Огонь на свободу.

– А ЭТО? – ошарашено моргнул Вал, непонимающе глядя на скромную, но величественную ветвь, осеняющую деревянный трон, будто роскошной короной.

– Это всего лишь мой Род, – коротко отозвался Таррэн. – Все мужчины, что рождались на свет после смерти Изиара. Древо жизни, если хочешь. Силы в нем никакой нет, но по нему легко можно проследить всю нашу династию. Вот тот участок, что обгорел, принадлежал моему брату, а этот… его я срезал сам, когда отрекался от Рода.

Неожиданно решившись, эльф закатал рукав и несильно полоснул по запястью ножом. Там немедленно выступило несколько капелек крови, которые он осторожно подхватил и бережно втер в обрезанный под самый корень ствол.

Некоторое время ничего не происходило.

Однако через бесконечно долгую минуту, в которой все присутствующие с замиранием сердца следили за неподвижной веткой, по Чертогам прошел странный гул. Сперва несильный, почти незаметный, неуверенный. Его бы и не заметили, если бы в зале не царило напряженное молчание и если бы все без исключения уши не были повернуты в ту сторону. Но гул постепенно нарастал, становился явственнее, сильнее. Потом ощутимо задрожал пол, по густой листве на стенах прошло странное волнение. Трава под ногами испуганно прижалась, как от сильного ветра. Черные макушки эльфов взъерошил невесть откуда взявшийся вихрь, а потом, наконец, деревянный трон дрогнул.

Таррэн удивленно отступил, когда на безупречно ровном спиле, сделанным им более двухсот лет назад, неожиданно появился крохотный зеленый росток. Поначалу маленький, неуверенный, но с каждой секундой он набирал силу и быстро вытягивался в сторону своего вернувшегося хозяина. Затем он потолстел, покрылся прочной корой, удлинился до размеров эльфийского клинка, на короткое мгновение замер. А потом вдруг разом распустился ярким зеленым цветом многочисленных листьев – свежих, чистых, будто солнцем умытых. Победно горящих изумрудными ребрышками и гордо красующихся под восхищенными взглядами Темных.

– Он тебя принял, – улыбнулся Владыка Л'аэртэ. – Ты снова Дома, сын мой. Я рад за тебя. Добро пожаловать в Род.

Таррэн бережно коснулся своей новой ветви и благодарно прикрыл глаза, всем существом чувствуя, что его действительно приняли, простили, обласкали, как блудного, но любимого сына. Признали, наконец. И это принесло в его душу долгожданный покой, которого, как оказалось, там так не хватало.

– Можно, я тоже попробую? – шепотом спросил Тир, выжидательно глядя на отца и деда.

Тирриниэль с улыбкой кивнул и с нескрываемой гордостью осмотрел вторую ветвь, немедленно отросшую на Ясене у основания той, что была заново дарована его сыну. У Тира оказалась более тонкая основа, чем у блаженно жмурящегося отца, но Владыка хорошо знал, что с каждым прожитым годом она будет становиться сильнее и толще. До тех пор, пока мальчик, в конце концов, не достигнет своего пика. Не станет совершеннолетним дважды. Но и потом она будет украшать Древо Жизни его Рода, красноречиво демонстрируя, что Дом Л'аэртэ снова жив, снова могуч и что у него все же есть надежда на будущее.

Мелисса подошла к брату совсем неслышно и собралась уже попросить у него нож, но крови не потребовалось: едва ее пальчики коснулись шершавой коры, а губы беззвучно назвали чье-то имя, роскошная крона Ясеня снова заволновалась. Причем, если в первый раз это было пугающим, то сейчас все с нетерпением замерли, откуда-то зная, что случится нечто необычное, непредвиденное. То, чего еще никогда раньше не было.

И Ясень не обманул их ожиданий: под дружный вздох рядом с веткой Тира появился еще один скромный росток, такой же тонкий и трепетный. Вытянулся струной, неловко задрожал, прильнул доверчиво к отцовской ветви. А затем вся остальная крона, странно зашелестев, вдруг… раскрылась крупными, яркими, поразительной красоты цветами. Такими же белыми, как ее длинное платье. И такими же нежными, как ее чистая душа.

– Боже… – судорожно вздохнул Линнувиэль.

– Она наша, – вскинул странно блестящие глаза Тирриниэль. – Первая за девять эпох… НАША!!

Мелисса смущенно потупилась и торопливо юркнула за надежную спину отца. После чего совсем порозовела, стрельнула глазами по сторонам, но ощутила ласковое прикосновение к щеке и порывисто прижалась к Элиару. Наконец, окончательно успокоилась, просияла и доверчиво заглянула в его горящие обожанием глаза.

– Ты не против?

– Нет, конечно, – с улыбкой шепнул Светлый эльф, осторожно касаясь губами ее макушки. – Если тебе нравится быть в Роду, значит, и я не возражаю.

Она благодарно сжала его руку и лукаво покосилась на Белку.

– Мама, твоя очередь. Осталась только ты!

Таррэн и Тирриниэль дружно обернулись, Тир гордо выпрямился, точно зная, что ее тоже примут. Перворожденные нетерпеливо покосились, не смея нарушить воцарившееся молчание, в котором творились такие странные, но волнующие вещи. Элиар вообще перестал что-либо замечать – близость Мелиссы сделал его не только счастливым, но и на редкость невнимательным. И только Шранк слегка насторожился, чуя внутри смутное беспокойство, напрягся, подобрался, мысленно решив, что для его Вожака этот вызов может стать гораздо серьезнее, чем за все прожитые годы. И, как ни странно, оказался прав, потому что суровая и непримиримая Гончая неожиданно заколебалась.

Торк, а ведь дерево-то разумное! Чем-то похожее на родовые перстни эльфов – полное магии, силы, обладающее какой-то странное волей. Опасное, конечно же. Не для нее конкретно, а вообще. И делиться с ним самым ценным, что есть, может оказаться не самой разумной идеей. Белка слишком хорошо знала силу магии крови и именно сейчас, в этот самый миг, неожиданно поняла, что должна довериться чему-то непонятному. Должна доказать, что действительно достойна Таррэна, достойна называться его парой, достойна быть матерью его детей. Его опорой и надеждой. Его стаей. Его жизнью и вторым сердцем. И доказать это не только Ясеню, столпившимся позади Темным, их Владыке, но и… как ни парадоксально, себе самой.