Долина идолов - Михаил Веллер

Вот когда идея, внутреннее построение вещи родились – то ищешь адекватный материал для воплощения идеи в форме. Тут опыт помогает: среди знакомых реалий и находишь землю обетованную, которая становится родиной для твоего произведения.

– Ваши творческие планы?

– Завидую Шекспиру: писал в лучшие свои годы, а после умер на покое достойным частным лицом… Работать надо.

– Традиционный вопрос: почему Вы пишете?

– Это моя форма существования. В этом я нахожу максимальное применение всем силам ума и души. Знаниям. Желаниям. Это удовлетворяет мое честолюбие, в этом я самоутверждаюсь. К этому я, видно, наиболее пригоден. И еще это мне здорово нравится.

– Над чем Вы сейчас работаете?

– Никогда не спрашивайте о трех интимных вещах: с кем он спит, на какие деньги живет и что пишет. Если кто болтает об этом сам – дело его. (Чье-то ржание в зале).

– А как Вы сами оцениваете свое творчество?

– Это один из тех вопросов, на которые не существует верного ответа.

– Критики находят у Вас много недостатков; как Вы к этому относитесь?

– Есть старая цыганская пословица: «Удаль карлика в том, чтобы высоко плюнуть».

Гудение в кулуарах: дым сигарет, решение вопросов, бар, приветствия, мелькание лиц.

– Видал я высокомерность, но такую…

– Какова самоуверенность! Пророк Господен!

– Для самоуверенности есть другое имя – знание.

– Он в эстетике дикарь! Важно нам вещал букварь.

– Ну, критики дикари точно такие же; тот же уровень…

– Знаем мы это проведение кампании по добыванию Премии… этот у самого черта рога вытянет: умеет обделывать дела.

– …нет ничего в его книгах, по совести-то говоря.

– Просто ловкий шарлатан. Он же смеется над всеми!..

– Венчайте индюка королем – и получите портрет этого парня.

– И умрет он не от скромности.

– А кто от нее умирал?

– Э, сегодня у него День головокружения от успехов; пусть потешится.

– Да он всегда такой – нагл, как фараон.

– Не-е, когда-то он держался таким скромнягой. Тихоня ползучий, где – тихой сапой, а теперь – так просто танком прет. Вовремя его придавить надо было. Хитрюга поганый.

– Я помню, как он втирался к сильным мира сего. Без мыла! Виртуоз! Под-донок…

– Чего ты пыхтишь – он что, чье-то съел? И правильно делал. Теперь он – герой на белом коне, а мы – шавки.

– Меня попрошу с обществом не смешивать.

– Есть какие-то рамки приличий, нет? Одно самолюбование!..

– А, все писатели мнят себя гениями, так этот хоть не лицемерит. От собратьев он отличается лишь честностью. Дает заглянуть в их душу, открывает ее без прикрас и кулис: смотри, знай! В чем его обвинять – в откровенности?

– Знакомство-то полезно, да самообнажение неприлично…

– Привет ханжам и конформистам!

– Интересно, какую жену он благодарил: первую, вторую или третью?

– «Соблазнитель», видите ли… Он основательно предавался изучению описываемого предмета, говорят…

– Ему хорошо… Когда он писал все это – нищета, видите ли! – семью-то кормить не надо было…

– Вот в этом ему можно позавидовать.

– Но что удивительно: умудрился связать воедино все давно известные вещи и создать впрямь новую Библию. Которую читают – все! И черт знает какая мудрость в ней; душу он за нее продал, что ли?..

– Удачлив, сволочь. Только и всего. Где другие всю жизнь пахали – он пришел, копнул в сторонке, и пожалуйста. Дуракам всегда везет.

– Широкий успех – признак банальности общедоступной книги.

– Все понимаю – но почему он? Есть же действительно хорошие, настоящие писатели…

– М-да, не талантом входят в литературу, а пробивной силой…

– А куда входят не пробивной силой?

– А я вот никогда не умел идти по головам! И не хотел!

– Ну так и молчи теперь, чего ты дергаешься.

– Но как он многословен! Покрасовался, болтун. Самоучка.

– Так он ведь к самоучкам и обращался.

– Слишком заумно все это для газеты и читателей.

– Отредактируешь, адаптируешь, причешешь: а ты на что.

Толпа у входа. Бездельники в жизни – возбуждены страстью престижного зрелища: молодежь, взвинченные женщины, дамы старой полубогемы, пестро и буйновато.

– Как жить?

– Ходить по путям сердца своего: счастливо.

– А что такое счастье?

– Жить в полную силу своей души. Ничего не боясь.

– А Вы чего-нибудь боитесь?

– Нет. Мудрый человек может лишь чего-то хотеть, а чего-то не хотеть.

– Ваш главный жизненный принцип?

– Лучше сделать и раскаяться, чем не сделать и сожалеть.

– Каким должен быть идеал человека?

– Идеал человека – ангел… Наверное – нормальный здоровый человек, уверенный в себе, который хорошо делает все, за что берется, и никогда не хнычет. Вообще я вполне приемлю людей, какие они есть: правда жизни истиннее оценок и схем.

– Тогда почему Вы так высокомерны? (Замирает от дерзости).

– Я был скромен: мне норовили наступить на голову.

– Вы злой! Почему Вы злой? (Пытаются оттащить нахалку).

– Злой лучше работает. Злость помогает выстоять, она – резерв энергии, ищущей выхода. Злость – это запас силы.

– Разве доброта не лучше злости?

– Доброта – умение проникнуться нуждами другого; она позволяет понять другого. В действии она неспособна преодолеть встречное сопротивление, подавить чужой враждебный интерес, не поддавшись ему: это отсутствие сильных страстей и целей, слабость и безразличие души. Доброта – чтобы понять, злость – чтобы совершить.

– Писать ли мне?

– Если вы спрашиваете об этом – то нет.

– А Вы правда все знаете?

– Правда. Я говорю о качественном знании, а не о количественном. Как печь хлеб – расскажет любой пекарь, но смысл и всеобщие связи этого процесса ему неизвестны.

– А не скучно все знать? Не тяжело?

– Отнюдь. Необычайно интересно. Тяжела скорее чужая тупость.

– А Вы бы хотели снова стать молодым?

– Я достаточно уважаю себя, чтобы не желать ничего изменять в своей жизни.

– А в каком возрасте Вы бы остановились, если б пришлось выбирать?

– Тридцать два. Уже все знаешь, еще все можешь и хочешь.

– У Вас есть неисполненные желания?

– Нет. Но постоянно возникают новые.

– Вы во что-нибудь верите?

– В победу.

– Любой ценой?

– А разве бывает победа иной ценой?

– Вы сомневаетесь в себе когда-нибудь?

– Нет. Иногда сомневаются другие. Пусть не сомневаются.

– Как стать великим? Таким, как Вы?

– Кто спрашивает – не станет. Перечтите «Если…» Киплинга.

– Вы что, железный? Без слабостей и привязанностей?

– Да – так и тянет ответить в ваши восторженные глазки. Ерунда это все… Творят кумира, услаждая возбужденное воображение – это доступней и приятней, чем понять просто человека. Я из сплава покрепче, только и всего.

– Вы верите в любовь?

– Только убогий ДУШОЙ не знает ее.

– А что делать от несчастной любви?

– Добиться взаимности. Умереть. Хранить ее. Влюбиться снова. Но никогда не спрашивать совета.

– Вам нравится современная молодежь?

– Мне нравится и не нравится в ней то же, что и в обществе в целом: просто в молодежи все это ярче проявляется.

– А современные моды?

– Природа моды исключает споры: престижный момент, вечное обновление, условность дозволенного; все красиво по-своему.

– У Вас есть враги?

– Я не так ничтожен, чтобы не иметь их – и много.

– Что вы о них скажете?

– Дадим им копоти!

– Прощать ли врагам?

– Не считать их за людей. Давить при надобности и забывать. И обращать их действия себе на пользу.

– А нужно возлюбить врага?

– Сильного и умного врага уважаешь. Понимаешь его. Учишься у него. Можешь ему сочувствовать и даже его любить. Но это не должно помешать переступить через него – а лучше через его труп.

– А друзья у Вас есть?

– Поклонение не дает права на бесцеремонное копание в душе.

– А что, если друг стал врагом?

– Горе побежденным.

– А если побежден ты?

– Не скули и готовь реванш.

– Вы циник! (Настроение толпы меняется – она уязвлена).

– Я просто честен и умен.

– Вы жестоки!

– Я честен и силен.

– Вы эгоист!

– Я обязан делать свое дело. Кроме меня его не сделает никто.

– А кому оно нужно?

– Мне. Но и вам: у нас одна культура и история на всех…

– Ваше самолюбование мерзко.

– Так зачем вы на меня смотрите? Я не стыжусь себя: честно говорю то, что другие ущемленно и спесиво лелеют в тени своих липких душонок, боясь обнажить их хилое уродство.

– Что такое труд?

– Деятельность, имеющая результатом материальные блага.

– Благословите меня!

– Не блажите: рад бы в рай, да грехи не пускают.

– На Вашей совести есть грехи?

– Для начала тут надо иметь совесть… Есть. И много. Я не боюсь их. Хотя для таких, как я, грехи не существуют. Я прагматик. А истина вне морали. Есть лишь суть вещи, действие, следствие и плата.