Ванька-ротный - Александр Шумилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ординарец смотрел в бинокль и не дышал. Через бинокль он видел живую картину, видел и не верил своим глазам. Перед ним всплыли люди, среди них бурлили земные страсти.
До боли в висках напряг он слух и зрение, пытаясь всмотреться в лица картёжников, и уловить о чём они говорят.
— Что ни будь, увидел? Что там? Немцы ползут? — повернувшись на бок, спросил командир роты.
— Нет, товарищ лейтенант! У немцев всё тихо!
Он посмотрел в бинокль ещё раз и на расстоянии вытянутой руки увидел играющих.
Живые солдаты обычно играют на махорку, на сахар, на хлеб. А эти на что?
Может в банке у них стоит сияющий венец вечной славы? А может, они играют на неизвестные свои имена и могилы?
Убиты были в одном месте, а лежать на земле будут разбросанными по разным местам.
Домой им вышлют бумажки о гибели. Имена их будут помнить только матери старушки, пока ещё живы. Постарев от горя, они их навсегда унесут с собой в могилу. Вместе, с ними исчезнут из памяти реальные имена и когда-то живые люди. А разве важно знать эти имена через пятьдесят лет? Летчикам на могилы поставят пропеллеры, а пехоту вообще не присыпят землей.
— Ты чего там уставился? — спросил лейтенант.
— Да так, ничего особенного?
Ординарец ещё раз решил посмотреть на карточную игру. Приложил бинокль к глазам. Но небо в этот момент изменило свой свет и заметно просветлело. Сквозь серые облака на землю пробился солнечный луч. Он мелькнул перед глазами и сразу погас. Освещение снежного поля изменилось и теперь, сколько биноклем ординарец не водил, ему не удалось обнаружить группу убитых, играющих в карты.
— Что за чертовщина? — подумал он.
В душу его закралось сомнение. Появился какой-то непонятно-суеверный страх. Он опустил бинокль и больше в ту сторону не смотрел. Налетевший холодный ветер мурашками пробежал по спине.
К ночи связисты наладили связь. Проложили новый провод вместо изорванного на куски. Лейтенанту передали приказ перейти к обороне. Это значит, что нужно ещё глубже закопаться в земле, углубить воронки, превратить их в окопы. Теперь, когда в деревне появились немецкие танки, о наступлении роты на деревню не могло быть и речи.
С наступлением темноты старшина привёз продукты и взрывчатку. Явились два сапёра. Они должны были заложить заряды в воронках и взорвать их. Промёрзшую землю ни киркой, ни лопатой, ни руками не взять. На сухих и снежных местах почва промерзает не так глубоко. Взрывчатка, здесь работает с эффектом.
Не глубокий, по пояс, вырытый в мёрзлой земле, окоп защищает солдата надежно. Прямое попадание почти исключено.
Всю первую половину ночи на передовой громыхали раскаты взрывов. Перед утром ординарец и ротный пошли по окопам проверить солдат, как у них идут дела по углублению воронок.
Ещё с вечера командир роты приказал младшему лейтенанту выделить людей и убрать с передовой трупы убитых.
— Не очень высовывайтесь! — заметил ротный солдатам, проходя вдоль окоп.
Ординарец шёл за ротным чуть сзади. Они вышли на правый фланг. Здесь в неглубоком окопе находился младший лейтенант. Когда они с ротным спрыгнули в окоп, то рядом с младшим лейтенантом в окопе увидели полураздетого солдата.
— Думали, что его на куски разорвало! — кивнул головой в сторону солдата младший лейтенант.
— А он, вот явился живой!
— Два дня его во взводе не было. Говорит, что у немцев был.
— Как это у немцев? — переспросил ротный.
— Говорит, двое суток у немцев был. Вот только-что в сумерках явился.
— В самом деле, у немцев был? Может с перепугу, где в лесу отсиживался, а теперь сочиняешь?
Солдат низко опустил голову, зашмыгал носом и у него на небритых щеках, появилась слезинки. То ли они появилась от холода, то ли от обиды или жалости к себе, но две крупные слезинки быстро скатились по щекам.
— Нет, товарищ лейтенант. Я у них по правде в сарае сидел.
— А ты знаешь, что будет с тобой, если наши смержовцы узнают об этом?
— А я, товарищ лейтенант им ничего не сказал!
— Кому не сказал?
— Им, немцам! Когда был на допросе.
Ротный и взводный дружно засмеялись.
— О чём же они тебя пытали?
— Всякое спрашивали! — ответил солдат, вытирая вспотевшее от напряжения лицо.
— Били наверно?
— А чего меня бить? Я и так ничего не знаю.
— Спросили, какая часть, — Не знаю! Мы неделю, как прибыли с пополнением.
— А кто у вас командир роты? Знаешь?
— Знаю!
— Кто?
— Ротный!
— Они видно подумали, что это фамилия ваша такая, переводчик в блокнот записал и спрашивает:
— Он у вас украинец?
— Кто?
— Лейтенант Ротный?
— Потом ещё чего-то спросили. А чего я мог им сказать?
— После того меня увели в сарай и поставили часового.
— Я сидел внутри. Часовой снаружи ходил. Мне не видно его, а слыхать было. Он куда-то отходил. Потому, что когда возвращался всякий раз, что-то по ихнему бормотал и кричал мне через закрытую дверь:
— Иван, ду бист хир?
— Сам ты хир! — отвечал я ему.
Он опять чего-то бормотал и довольный уходил куда-то.
Каждый раз я слышал, как он топтался на месте, сморкался в тряпку и опять исчезал. Было слышно, как снег скрипит у него под ногами. Один раз я подошёл к самой двери и когда он ушёл, надавил на неё. Дверь оттопырилась, я выглянул наружу. Гляжу, нет никого. Тихо кругом. Я решил бежать.
Выбрался из сарая наружу, да головой зацепился за что-то в дверях. Дёрнулся вперёд, а шапка на двери осталась. Я побежал. Было некогда оборачиваться назад. А рукавички у меня немец отобрал, когда вёл в сарай с допроса.
Добежал я до оврага и прыгнул в снег под крутой берег, там решил отдышаться. Присел, забылся немного, а когда открыл глаза, было уже темно. Шинель на уши натянул, вот и сюда дошёл.
— А как ты к немцам попал?
— В тот день меня ранило, маленько. По каске осколком ударило. В глазах какие-то шарики и мушки летали. Товарищ младший лейтенант велел идти в деревню в санвзвод. Вот я и пошёл. Да только пошёл я в другую сторону. По дороге голова всё время кружилась. Зашёл в деревню, вижу в деревне немцы. Вот они меня и взяли.
Солдат почему-то всё время торопился, рассказывая свою историю. Он был рад, что снова вернулся к своим. Но, услышав замечание командира роты, на счёт контрразведки сник и задумался. Он понимал, что передай его ротный тыловым на допрос, те из него быстро сделают матерого шпиона. Открытое и доброе лицо его излучало растерянность и страх, а большие нескладные руки, подчиняясь внутреннему волнению, хаотично шарили по шинели, как будто искали порванную осколком или пулей дыру.