Вампир Лестат - Энн Райс

Позже горе ушло, но ощущение того, что я тону, вернулось вновь. Я чувствовал себя словно во сне, по которому плыл не по своей воле и которому не было конца.

Мне вдруг пришло в голову, что волосы ее можно сравнить с золотым дождем и что поистине, когда смотришь на того, кого любишь, все поэтические образы мира обретают смысл.

– Скажите, что вам еще нужно от меня, матушка? – спросил я, обратив вдруг внимание на то, что комната вновь приобрела цивилизованный вид: стол, лампа, стул…

Все мои ярко раскрашенные птички исчезли – должно быть, их отнесли на базар, чтобы продать. И серые африканские попугаи, способные прожить дольше, чем люди, – тоже. А Ники прожил всего тридцать лет.

– Вам нужны деньги?

Щеки ее вспыхнули, стремительно меняя цвет от голубого к фиолетовому. На какое-то мгновение мне показалась, будто в ней промелькнуло что-то человеческое. Как будто мы вновь стояли в ее комнате с сырыми стенами, множеством книг и ярко горящим в камине огнем. А была ли она человечной тогда?

Она наклонила голову, и поля шляпы полностью скрыли от меня ее лицо.

– Но куда же ты направишься? – неожиданно спросила она.

– В маленький домик на Рю-Дюмейн в старом французском городе, который называется Новый Орлеан, – холодно и резко ответил я. – А что я буду делать, после того как он умрет и навсегда обретет покой, не имею ни малейшего представления.

– Ты не можешь так думать и поступать! – воскликнула она.

– У меня уже заказан билет на ближайший корабль из Александрии. Я отправлюсь в Неаполь, потом в Барселону. Из Лиссабона отплыву в Новый Свет.

Лицо ее сделалось уже, черты лица стали резкими. Губы дрогнули, но с них не сорвалось ни слова. И вдруг я увидел, что к глазам ее подступили слезы, и почувствовал, что она хочет меня обнять или хотя бы прикоснуться ко мне. Но я отвернулся, сделав вид, что занят чем-то лежащим на столе, и стиснул кулаки, чтобы унять дрожь. Как хорошо, подумал вдруг я, что Ники унес с собой в небытие свои руки. Если бы он это не сделал, мне пришлось бы ехать за ними во Францию, прежде чем я смог бы продолжить свой путь.

– Не может быть, чтобы ты ехал к нему! – прошептала она.

К нему?! Как она смеет! Ведь он же мой отец!

– Какой смысл говорить об этом сейчас? Я уже еду! – ответил я.

Она лишь отрицательно качнула головой и подошла к столу. Походка ее была еще более легкой и неслышной, чем у Армана.

– Кто-нибудь из нам подобных отваживался совершать столь далекое путешествие и пересекать океане – спросила она.

– Мне об этом ничего не известно. В Риме говорили, что нет.

– А вдруг это вообще невозможно? Пересечь океан.

– Возможно. И ты это знаешь.

Ведь прежде мы переплывали моря в обитых пробкой гробах. И горе тому, кто посмеет меня потревожить.

Она подошла еще ближе и взглянула на меня сверху вниз. Она не в силах была и дальше скрывать боль, исказившую прекрасные черты ее лица. И несмотря на это, она казалась мне восхитительной. Почему прежде я одевал ее во все эти бальные платья, шляпы с перьями и заставлял носить драгоценности?!

– Ты знаешь, как связаться со мной, – снова заговорил я. Тон мой, однако, не был уверенным, и в голосе звучала горечь. – Вот адреса моих банков в Лондоне и Риме. Эти банки существуют на земле столько же, сколько и вампиры, наверное. Они и впредь останутся на своих местах. Впрочем, тебе это и так известно…

– Замолчи! – тихо вскрикнула она. – Не смей больше говорить со мной об этом.

Какая ложь и какое притворство! Она всегда ненавидела такого рода разговоры и никогда не заговаривала на подобные темы сама. Даже в самых фантастических снах мне не могло присниться, что когда-нибудь все будет происходить именно так – что мне придется холодным тоном говорить ей столь неприятные вещи и ей придется плакать. Мне казалось, что при известии о том, что она уходит, я буду дико вопить от боли, со слезами брошусь к ее ногам.

Мы долго смотрели друг на друга. Я видел, что глаза ее полны слез, а губы вздрагивают.

И в конце концов я потерял всякий контроль над собой.

Вскочив, я бросился к ней и обхватил руками ее хрупкое тело. Я не хотел ее отпускать от себя, как бы она ни боролась. Мы буквально слились в безмолвном крике и никак не могли оторваться друг от друга. Но я чувствовал, что она не подчинится, что она не растаяла в моих объятиях.

В конце концов она слегка отстранилась и стала гладить меня по голове обеими руками, потом наклонилась, поцеловала меня в губы и молча отошла.

– Вот и все, мой дорогой, – сказала она.

Я покачал головой. У меня на душе было столько невысказанных слов! Но они не были ей нужны, она никогда не нуждалась в моих словах.

Медленно и плавно, грациозно покачивая бедрами, она подошла к двери, которая выходила в сад, и посмотрела сначала на сияющие высоко в небе звезды, потом на меня.

– Ты должен пообещать мне кое-что, – промолвила она наконец.

Я видел перед собой благородного молодого француза, который с грацией, свойственной только арабам, спокойно передвигался по узким улочкам и темным закоулкам сотен городов и бесстрашно посещал такие места, где только отъявленные бандиты могли чувствовать себя в относительной безопасности.

– Хорошо, – ответил я, хотя дух мой был совершенно сломлен и никакого желания продолжать разговор не было.

Краски померкли. Ночь не казалась мне ни холодной, ни жаркой. Мне хотелось сейчас, чтобы она поскорее ушла, однако я не мог даже представить, что будет со мной, когда это действительно случится.

– Пообещай мне, что ни при каких обстоятельствах не попытаешься покончить со всем этим, предварительно не повидавшись со мной, не подождав, пока мы снова сможем быть вместе.

В первый момент я был настолько удивлен, что даже не нашелся, что ответить.

– Я никогда не решусь покончить с собой, – наконец ответил я, постаравшись вложить в свои слова как можно больше презрения. – А потому с легкостью могу дать тебе такое обещание. Но почему бы и тебе не пообещать мне кое-что? Например, что ты скажешь мне, куда направишься отсюда и где я смогу тебя найти… что не исчезнешь бесследно, как если бы ты оказалась плодом моего воображения…

Я замолчал, почувствовав в собственном голосе просительные и даже истерические нотки. Я не мог представить ее пишущей письмо и отправляющей его по почте, да и вообще делающей что-то такое, что свойственно обыкновенным смертным.

– Надеюсь, ты правильно оценил себя и свои силы, – сказала она.

– Я уже ни во что не верю, матушка, – произнес я. – Когда-то давно вы сказали Арману, что верите, будто бескрайние леса и джунгли дадут вам ответы на все вопросы, что звезды смогут наконец открыть вам истинную правду. А я не верю ни во что. И это делает меня гораздо более сильным, чем вы думаете.