Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ) - Радов Константин М.

Мужчин-пленников союзники собирались или отдать на выкуп (у кого родня сумеет оный собрать), или зарезать, принеся в жертву своим идолам. Рябов воспротивился, не желая поощрять столь изуверские формы язычества. Хотя вожди уверяли, что у них не принято употреблять в пищу мясо убитых врагов, мой капитан не вполне полагался на них в этом вопросе. Поставить пленников в работу? А как удержать от бегства, когда кругом лес, и украсть лодку в соседней деревне большого труда не составит? Отпускать тоже не годится: больно крутой народ, хлеще черкесов. Такие, выкупившись, не уймутся — продолжат нападения, с использованием всех знаний о наших возможностях и военных приемах, кои обрели в неудачном набеге и последовавшем плену. Решили запереть пока в трюме, а при скорой оказии отправить всех в другие колонии: часть в Африку, в Елизаветинский порт; часть — в Новую Голландию, на Таранданский берег. Так впоследствии и сделали. Только племя сие, как оказалось, совсем не переносит неволи. За не слишком длительное ожидание, половина крепких и свирепых воинов, Божиим попущением впавших в оковы, перемерла, как осенние мухи.

После доставки в колонии «Святым Иоанном» партии якутских лошадей, земледелие там сделало широкий шаг вперед. Половину коней отдали ландмилицким, сидящим на Бестужевском острове; другую — в Новый Петербург, староверам Харлампия. «Отца Харлампия», как он теперь себя именовал. Шарлатан сопливый, собакам бродячим он отец! Впрочем, дела мне до нравственных качеств бывшего ученика не было вовсе: хлеб местного сбора — вот все, что от него с приспешниками требовалось. Обыкновенно от пяти до десяти крестьян потребно, чтобы прокормить одного солдата, заводского работника, торговца или добытчика мехов. Отнимать более пятой части урожая… Кое-где, особенно на плодородном Востоке, берут у земледельца до половины — но это требует очень большого числа сборщиков и стражников, которые сожрут весь добытый излишек. Для носителей верховной власти польза от такой обдираловки сомнительна.

Коней, как и прочий инвентарь, харлампиевцам предоставили в долг: под отдачу с будущих урожаев. Вкупе с тем, что следовало за перевоз их самих, сумма казалась неоплатной. Вывернуться из кабалы невозможно, потому как железо, свинец, порох — откуда, кроме Компании, получить? Однако, самозваный духовный вождь выказал недюжинную изворотливость. Объявил, что вся община его сторонников — одна семья, и жить должна, как братья и сестры. Совместные трапезы, имущество, работа… В крестьянском хозяйстве ведь как бывает? Мужик сам определяет потребную меру своего труда из необходимо нужного для пропитания семьи, для уплаты оброков и податей, ну и для создания запасов на случай неурожая. Если, скажем, в силу каких-то обстоятельств прибудет сбор хлеба с десятины, или вдруг явится новый плуг, коим пахать можно быстрее, — он просто уменьшит время работы. Кто упрекнет его за это в лености — пусть сам попробует столько трудиться день за днем. Это на пределе сил человеческих. Особенно в России, где за четыре или пять теплых месяцев требуется столько же успеть, сколько в южных странах за целый год.

И вот, представьте, оказались русские мужички в таком краю, где привычной зимы вовсе нету. Земля даже в январе не промерзает; снег ложится от случая к случаю; на пашне работать можно хоть круглый год. Сено для скотины косить не требуется! Якутские лошади привычны к тебеневке: могут раскопать сугроб в пол-аршина, чтобы добыть из-под него траву. А здесь им и вовсе раздолье. Только стеречь надо от местных, чтоб не охотились на диковинных зверей. Словом, возможности по освоению девственных просторов оказались выше потребностей. Если бы крестьяне жили отдельными хозяйствами, то расчистили бы лядины в таком же, примерно, размере, как делают сие в русских лесах — и тем ограничились. Но тут «отец» стоит над душой… Не дает, проклятый, остановиться! Вместо привычных делянок, получилась плантация. Вместо урожая «сам-три», пойменные земли реки Стауло дали на подсеке «сам-двадцать». Хозяин староверской колонии никому не сказывал, сколько хлеба намолотил и свез в амбары — однако, уже на третий год после высадки полностью обеспечил им экспедицию. По цене привозного, доставленного через полсвета. И для торговли с туземцами нашел излишки, и даже винокурение завел! А уж под «огненную воду» договариваться с вождями стало куда проще и веселей. Кусок черноземной степи на острове Румянцева, на который при самом своем появлении колонисты бесплодно щелкали зубами, теперь достался в аренду чуть не даром: десятый сноп, и научить местных ставить бражку. Все туземные «большие люди» вдруг оказались у Харлампия в друзьях, а сам он — непременным медиатором при любых трениях с ними. Заместо кабального приказчика, явился этакий полунезависимый хлебный магнат. Ведь сумел, сукин сын, вкрадчивым словом привести подвластных к добровольной покорности, а затем удесятерить плодотворность их труда! Одним принуждением такого не добьешься; опыт же доморощенной теократии выдался неожиданно успешным.

ИМПРЕСАРИО БРОДЯЧЕГО ЦИРКА

— Долой Сатану и его генералов!

— В адский огонь философов, да здравствуют церковь и король!

— Жги чернокнижников!

Беснующаяся толпа вот-вот перехлестнет через ажурную ограду. Здесь не королевское владение, поэтому войсковой караул нам не положен. Хозяйская стража, вместе с моими слугами, на столь протяженном фронте орду lazzaroni не удержит. А дальше… Положим, ворваться во флигель под огнем — у этих не хватит воинского духа. Толпа же, не регулярное войско. Но вот подпереть двери, да запалить — вполне с них станется!

А так все хорошо начиналось…

Сразу по прибытии в Неаполь, после наилюбезнейшего королевского приема, мы воспользовались гостеприимством маркиза ди Валлелонга и разместились в его новопостроенном палаццо близ моря. Король предлагал свой старый дворец (тот, что возле Анжуйского замка), однако мрачноватая память о прятавшемся там от разъяренного батюшки царевиче Алексее побудила отклонить столь великодушное предложение. Нет, я не суеверен — но зачем тревожить тени прошлого? К тому же, мне требовалось место, где развернуть мастерскую; а сие строение как раз и было покинуто монархом по причине чрезвычайной тесноты, не позволяющей увеличить дворцовый парк без обиды для подданных. Кругом старинные кварталы; сплошная стена фасадов прорезана узкими кривыми средневековыми улочками (по южно-итальянской традиции, на каждом балконе сохнут обывательские подштанники). Мило, уютно — только совсем не отвечает современным понятиям о благородстве, красоте и величии. Сразу по восшествии на престол, Карл начал возводить новый дворец к югу от Неаполя, в городке Портичи; после же того, как британский коммодор Вильям Мартин навел на сию резиденцию тяжелые корабельные пушки, дабы подкрепить настоятельное требование воздержаться от враждебных действий противу Венского двора — оставил и его, избрав иное место для строительства, верстах в двадцати пяти от моря, куда заведомо не долетят ядра с бомбами, да и морской десант не доберется.

Словом, флигель в имении маркиза, с прилежащими хозяйственными постройками, показался мне гораздо удобней, нежели полуторавековой давности королевские палаты: прямое свидетельство новых успехов человеческого разума даже в столь древнем искусстве, как архитектура.

С полетами тоже все шло неплохо. Правда, Везувий с ходу в руки не дался. Проложенная по его склону тропа, при внимательном рассмотрении, для моих целей оказалась непригодна. Горы Латтари, что на южной стороне залива — столь же дики и плохо обжиты. Покуда королевские инженеры обдумывали, на которую из вершин дорогу проложить, чтобы не ради одной лишь забавы, а и в дальнейшем от этого возыметь какую-нибудь пользу — мои ребята летали с холмов Позиллипо и Камальдоли, что к норду и норд-весту от города. Не выше Леопольдовой горы близ Вены или Поссидимской в Крыму. Зато горячее медитерранское солнце к полудню так накаляло преданную его свирепству землю, что жар струился, как от хорошо протопленной печки. Легкий бриз, дующий с моря, упирался в крутые склоны и отклонялся кверху, нежно поддерживая храбрецов, осмелившихся вверить свои жизни его предательской ласке. Алеша почти сразу, со второй или третьей попытки, нащупал в небесной пустоте сию опору и пользовался ею с естественностью кружащего над лугом коршуна. Другие летуны, ему вослед, тоже учились ловить «вздохи Зефира» — но сильно уступали в искусстве. Погрешностей в управлении делали множество: слава Богу, никто не убился. Близость моря позволяла в любой момент взять к берегу и плюхнуться, коли нужда, на мелководье.