Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

И только когда меч не вошел в живое мясо, а провалился в пустоту, нурман понял, что допустил оплошность. Но исправить ее уже не мог. Меч, непонятно откуда взявшийся в левой руке славянского бонда, разорвал железную сетку кольчуги (откуда у землепашца меч, способный пробить добрую бронь?), разрезал нурманову печень. Викинг закричал…

Рузлай знал, что времени у него мало, потому что с двумя нурманами ему сейчас нипочем не справиться, поэтому он черпнул голой рукой из печи горсть угольев и метнул их наверх, в проем чердачного лаза. Там – сухое сено и связки меховых шкурок. Займется сразу. Должно заняться…

Проверить, так это иль нет, Рузлай не успел. Оба нурмана ворвались в дом через несколько мгновений после крика товарища.

Еще через несколько мгновений Рузлай был мертв. Бездоспешный старик не мог устоять против двух матерых викингов в полной броне и сам знал это. Утешало то, что умер он быстро и с мечом в руке. И душа его порадовалась, потому что бренное тело не было брошено на поругание крысам, а превратилось в прах в жарком пламени, как и положено телу уходящего в Ирий воина.

Нурманы, ругаясь, выскочили из пылающего дома. Ох и влетит им от хёвдинга за эту промашку. Но кто же знал…

Черный дым клубами поднимался в небо. И каждый, кто видел его, сразу и безошибочно понимал: беда!

Однако над градом Полоцком уже сгущались тучи. И несущий грозу Молниерукий Перун, многие лета даривший удачей князя Роговолта, в это лето встал на сторону его врага. Должно быть, жертвы ревнителя языческой веры молодого Владимира были обильней тех, что сулил Молниерукому старый варяг Роговолт.

Над Полоцком сгущались тучи, и в их клубах, в сумраке непогоды, потерялся страшный знак, поданный Рузлаем.

Предгрозовой сумрак лег на Полоцк. Серым стало все вокруг. Почернели воды Двины и впадавшей в нее речки Полоты. На пристани купцы поспешно прятали товары, а корабельщики накрывали суда просмоленными холстинами.

Однако надвигающаяся гроза мало кого смутила. И уж точно не могла помешать княжьей трапезе.

– Пиры и охота, – пообещал Савке Устах. – Успеешь еще в Новгород. Никуда он не денется. Чай, так и будет стоять, где стоит. А мы завтра с тобой на кабана сходим!

Глава восьмая

Битва за Полоцк

Владимиру гроза была сущим подарком. Привычному к морским бурям князю новгородскому нынешнее буйство стихии казалось теплым дождичком. Тетивы и стрелы защищены от влаги кожаными чехлами, а мечи, топоры и копья воды не боятся. Равно как и те, кто ими владеет.

– Добрый знак, – проворчал воевода Добрыня, глядя на низкие черные тучи.

– Тор нам благоволит, – ухмыльнулся ярл Сигурд.

– Тихо подойдем, – отозвался ярл Дагмар.

– Сцапаем Роговолта – как медведь тюленя, – ощерился рыжебородый нурман, ярл Торкель.

– Поучим полочан – навек запомнят! – изрек старшина новгородских ополченцев Удата.

Каждый говорил на своем языке, но понимание было – полное.

Смешанное воинство Владимира пряталось в соседнем леске, только вожди выехали вперед. Отсюда, с пригорка видна была черная Двина и вставший над ней город. Воеводы не беспокоились, что их заметят. Крупная сыпь дождя прятала все.

Лошади прядали ушами, фыркали, когда дождевая вода попадала в ноздри. Всадники дождя не замечали.

– Дагмар, пошли сотню… – начал Владимир.

Его перебил змеистый высверк. Молния ударила в одинокий дуб, раскинувший ветви шагах в ста от всадников. Вспыхнувшее было пламя тут же убила хлещущая с небес вода.

Владимир подождал, пережидая громовый раскат. Молний он не боялся.

Перун – на его стороне. Плевать, что Роговолт – природный варяг. Он – на стороне Ярополка, на стороне христианина, а значит – отступник!

За старых богов!

Струи текли по лицу князя, проникали под доспех, даря приятную прохладу. Когда отгремело, Владимир договорил:

– Дагмар, пошли сотню хирдманов. Пусть почистят дорогу. Медлить нельзя. Развезет – таран увязнет.

– А может – с наскока возьмем, княже? – азартно вмешался Удата. – Налетим из ненастья, ударим, захватим ворота… – и осекся, увидев ухмылки скандинавов.

– Ну я просто… Так предложил… – сконфуженно пробормотал новгородский боярин.

Новгородец в воинском деле был новичком. Если и воевал, то в основном на вече, дубиной. Это – в молодости. А нынче – исключительно глоткой.

Дагмар рявкнул по-свейски, подзывая одного из своих хёвдингов.

Не успел гром ударить дважды, как большая сотня свеев, растянувшись цепью, устремилась через ржаное поле к змеившейся вдоль Двины дороге. Серые панцирные спины у многих были прикрыты волчьими шкурами. Издали они и казались волками: ловкие, стремительно-хищные.

– Торкель, возьми своих. Зайди с пристани и затаись. Когда мы начнем бить главные ворота, выждешь, пока полоцкие стянут к ним все силы, и ударь.

Нурманский ярл мотнул рыжей бородищей: одобрил княжий замысел.

И Добрыня тоже одобрительно кивнул, хотя план этот они придумали вместе, заранее. Пусть думают, что князь все решил сам и прямо сейчас.

А с грозой очень хорошо получилось. Все видят: удача на стороне Владимира. А удача и победа, считай, одно и то же.

Киевские лодьи мокли под дождем, но товары были надежно укрыты. Сами купцы спрятались под кожаным пологом, пережидая буйство Сварога и подкрепляя силы вяленой рыбкой и густым свежесваренным пивом. Купцы умели постоять за себя. У каждого было оружие: у кого – меч, у кого – топор или копье. У всех – луки и стрелы. Однако у стен Полоцка торговые гости чувствовали себя в полной безопасности. И оружие их большей частью осталось на лодьях. Это в походе оно должно быть под рукой, а здесь их бережет сила полоцкого князя.

Не уберегла.

Нурманы возникли из завесы дождя так стремительно и бесшумно, как умеют только викинги. Искусство, отточенное в сотнях походов, в десятке поколений. Внезапность в набеге – это победа.

Пятеро хирдманов, слаженных в битве, как пальцы одной руки, набросились на девятерых киевлян, укрывшихся под пологом, и перебили их быстрее, чем дважды прокукует кукушка. Посекли, убедились, что живых не осталось, и устремились дальше. Убивать. Мужчин, женщин, детей. Всех.

Вскоре на полоцкой пристани не осталось ни одного живого человека. Только нурманы. Тихо и быстро. Кое-кто из убиваемых, правда, успел крикнуть, но крик потерялся в шуме ливня.

Хирдманы ярла Торкеля прикончили больше сотни человек. Никто из викингов не получил даже царапины.

Ярл с подозрением вглядывался на привратные башни. Оттуда могли что-то заметить… Но не заметили.

Будь ярл один, он рискнул бы и бросил хирд к доверчиво распахнутым воротам. Вдруг удастся успеть раньше, чем эти разини проснутся и запахнут тяжелые створы…

Но Торкель был не один. Сделав дело, нурманы рассредоточились и затаились. Их время еще не пришло.

Сначала хрипло взревели рога сторожи на башнях, потом подхватило медным лязгом било на рыночной площади, а уж вслед за ним зарокотал-загудел большой барабан Детинца, поднимая княжью дружину.

Тревога застала Славку в отведенной ему комнате-горенке на самом верху княжьего терема. Славка бросился к окошку и сразу все увидел: затворенные ворота, спешащих по дороге воев, пеших и конных. Чужих. Сквозь дождевые струи знамен было не различить. Видно лишь, что пешие бежали – кучей, а конные ехали ровно, не обгоняя и держа строй: вот она, добрая выучка.

Присмотревшись, Славка увидел больше. Увидел лестницы, которые несла пехота, увидел большие щиты, которые тащили бегущие в первых рядах. Если у кого и могли возникнуть сомнения, что к Полоцку подступает враг, то теперь уж никаких сомнений не осталось. Еще Славка увидел, как выбегают из Детинца дружинники, на ходу застегивая брони, а из ближайших домов выскакивают горожане – ополченцы. Эти – кто с чем – с топорами, с сулицами, иные и вовсе с мирной снастью: косами да цепами. С тем, что под руку подвернулось.

По Славкиной спине прошла знакомая дрожь: битва!

Мигом бросился он к сложенной на ларь броне. Прямо поверх мирной рубахи надел поддоспешную стеганку, потом – текучее серебро кольчуги, затем – блестящий от жира панцирь хитрой византийской работы – с упругими выпуклыми чешуйками и зерцалом, на котором мастер вызолотил скорбный лик какого-то ромейского святого. Встряхнулся пару раз, чтобы броня «села» как надо. Подпоясался, проверил, полон ли колчан, хорошо ли ходит сабля в ножнах (знал, что хорошо, но все делал, как учили, по верной воинской привычке), не болтается ли в кармашке «засапожник», на месте ли запасная тетива. Последние движения – нахлобучить на голову шлем с подкладкой из войлока и мягкой кожи, закрепить ремешок, натянуть рукавицы – и в бой.

Лестницей не воспользовался: прыгнул с разбегу на опорный шест, соскользнул вниз, едва не сев на плечи какому-то полоцкому отроку, рявкнул на него: «Шевелись, курица!» – и во двор. А там сразу увидел и князя, и Устаха.