Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

– Наши боги! Наши предки! Наша вера! – Голос Владимира гремел, как медное било. Волохи оживились, подошли ближе к краю, встали за спиной Владимира – как живая стена. Так и было задумано. Для того их и позвали. Чтобы народ видел тех, кто говорит с богами. От имени богов. Своих богов. Пусть своенравных, пусть жестоких – иногда, но зато – родных.

– Не дам! – в полный голос воскликнул Владимир, на миг покрыв ропот народа. – Не позволю никому, даже собственному брату! И не брат мне он, поднявший руку на собственную кровь! Преступивший законы рода! Клянусь Перуном, я остановлю зло! Клянусь всеми нашими богами: Сварогом и Родом, Волохом и Яруном! Всеми богами племен и всех языков! Я не дам отнять у вас веру пращуров!

Тут к князю подоспела пара гридней, подцепила монаха за капюшон древками копий, подняла повыше, как было заранее уговорено.

– Глядите на него! – закричал князь, показывая на дрыгающегося в воздухе монаха. – На кого он похож?

– Это на что он намекает? – нахмурился стоявший в первом ряду гридней Хривла. – Уж не на Одина ли?

– Дурень! – фыркнул Лунд (теперь уже – сотник Лунд). – Ну да, Один тоже одноглаз и тоже висел на древе. Но никогда Один не был похож на скоморошью куклу!

– Хотите стать такими? – кричал Владимир. – Хотите?

– Не-ет! – взревела толпа.

– Смерть отступнику от веры пращуров!

– Смерть!!! – выдохнуло вече.

– Смерть предавшему свою кровь!

– Смерть!!!

– Бросайте, – обычным голосом скомандовал Владимир гридням, и пауком растопырившийся монах полетел в толпу.

Разорвали его вмиг. Жрец Сварога одобрительно хмыкнул. Жрец Волоха недовольно поджал губы.

Народ, впрочем, на них не глядел. Сегодня гласом богов были не они, а Владимир. Это он принес жертву. Это он сказал Слово.

– Ай да князь! – крикнул в ухо (чтобы перекричать рев толпы) воеводе Добрыне воевода Сигурд. – Теперь Новгород у нас кулаке!

– Что Новгород! – закричал в ответ Добрыня. – Теперь за нас – все наши боги! И все, кто им верен! Считай – пол-Киева за нас! – И присоединил свой могучий голос к общему реву: – За веру пращуров!!!

Глава шестая

Стольный град Полоцк

Лодьи и струги киевского каравана вышли к Полоцку вскоре после рассвета.

Их уже ждали. Старшина каравана загодя отправил гонца в город. Мол, идут к вам торговые гости из самого Киева. Встречайте.

Купцов приняли торговые люди. Славку же встречал сам воевода полоцкий Устах.

Старый батин друг по-отечески обнял Славку. Отметил и стать, и крепость плеч, и то, что пояс на Славке золоченый, гриднев.

– Молодец, Богуслав Серегеич! Хоробр! Истинный варяг! Даже и без усов видать!

Славка смущенно потупился. Усов у него точно не было. Так, пушок белесый.

За спиной Устаха ухмылялись полоцкие отроки: румяные, здоровенные. Тоже – варяги и тоже – без усов. Однако поясов золоченых на них пока что не было. Не выслужили.

На других причалах суетились торговые люди, но от того, к которому пристала лодья Славки, полоцкие купцы держались поодаль. Ждали, пока воевода закончит дела и отъедет.

Старшина каравана кивнул холопу: тот подхватил сумы княжьего гридня и поволок на берег. Другой холоп осторожно свел по сходням Славкиного коня, боевого хузарского жеребца. Разбойника Славка оставил в Киеве. Решил: ни к чему здесь, в лесном краю, второй конь.

Хузарский жеребец тоже хорош. Белый, в яблоках, четырехлетка. Йонах его самолично выбирал. Княжий конь. И спускался по сходням по-княжьи, солидно: холопу внимания уделял не больше, чем лягушке. А вот холоп жеребца заметно побаивался.

Третий холоп снес на причал седло и упряжь.

Славка привычно и быстро взнуздал коня, сунул ему сморщенное прошлогоднее яблоко.

– Бронь надень, – сказал Устах.

– Бронь? – оживился Славка. – Биться с кем будем?

– Не сегодня, – разочаровал парня Устах. – Надевай да поехали. Роговолт ждет.

Полоцкий княжий терем стоял на холме внутри кремля, за крепкой стеной в два человеческих роста. Врата его, из крепкого дуба, сшитого железными полосами, выходили на улицу, прямую и такую широкую, что две телеги разъедутся без труда. Да еще по краям, вдоль богатых домов – тротуары из круглых крепких, подогнанных одна к одной деревянных плашек.

Для любого, понимающего в воинском деле, эта улица, удобная как для поезда, так и для штурма, была ясным знаком: не боится князь полоцкий того, что ворогам удастся захватить Полоцк и подступить к этим воротам.

Впрочем, слева и справа от ворот нависали башенки, из которых было бы очень удобно осыпать стрелами широкое пространство перед входом.

Сейчас с башенок глядели вниз усатые Роговолтовы дружинники. Не столько обороняли, сколько приглядывали за порядком, потому что вся улица была запружена так, что и пешему пройти – не просто. А уж конным проехать было и вовсе невозможно, если бы сновавшие к кремлю и обратно полочане не уступали дорогу ехавшим впереди Устаховым отрокам.

Те, однако, тоже не слишком напирали. А куда торопиться?

– Оброк везут, – пояснил Славке воевода Устах, объезжая порожнюю телегу с бородатым смердом на передке.

Смерд неуважительно вылупился на воинов. Хотя и посмотреть было на что. Бронь на воеводе щедро украшена чернью, серебром и золотом. На могучей шее – тоже золото. Три гривны, переплетенные так искусно, что сразу видно: нездешней работы украшение. Даже в Киеве такую не купишь. Впрочем, Устах ее и не покупал – добыл железом на булгарской земле.

Словом, золота на воеводе хватило бы на две боевые лодьи. Даже колокольцы на узде – золотые.

Рядом с дядькой Устахом Славка выглядел бедновато: цацки на упряжи серебряные, панцирь простой, вороненый. Кольчужка хоть и посеребренная, но не столько для украшения, сколько для защиты от ржи. Боевое железо Славка надел только по просьбе воеводы: чего лишний раз в броне париться. Однако ж дядька Устах настоял: бронь на воине не только от ворога, но и для почета. Не поймет, мол, князь полоцкий, коли предстанет перед ним Славка в одной рубахе с вышивкой.

Славка мог бы возразить: мол, великий князь киевский Святослав сам по городу в одной рубахе ездил. Но промолчал. В Киеве свои порядки, в Полоцке – свои. А уважить надо. Как-никак батя Славкин некогда у Роговолта в дружине ходил и по сей день с полоцким князем в большой дружбе. Опять же и дело тайное у Славки к нему имеется.

Кто-то из дружинных отроков, шутя, кинул мелкий резан в открытый рот зазевавшегося смерда-возчика. Попал.

Смерд очнулся, заругался, сплюнул резан на ладонь, увидел, что – серебро. И заткнулся.

– Оброк? – переспросил Славка. – А что так рано?

– Так не зерно же, меха, – пояснил Устах. – Самое время струги на полдень снаряжать. Иль думаешь, что караван, с которым ты приплыл, обратно порожний поплывет?

Славка так не думал. Мог бы и сам сообразить. Все же хорошо тут, на севере, летом. Воевать хорошо. Хоть в броне, а не жарко.

Въехали в просторный кремлевский двор. Славка спешился, отдал повод одному из отроков. Неспешно, как и подобает гридню великого князя, поднялся по деревянным ступеням в княжий терем.

Отметил: нет над теремом башни высокой, как в киевском Детинце. Башни, на которой день и ночь бдят дозорные, выглядывая тревожные дымы и огни. Мирный город – Полоцк. Свой город. И правит здесь свой. Природный варяг Роговолт.

Как-то Славка спросил у деда Рёреха, тоже природного варяга, почему их, варягов, так зовут? Малым был тогда Славка, годков семи: услыхал как-то от кого-то из киевских боярских детей, что варяги – это потому что вороги. Пришли, мол, забрали себе все лучшее, а тех, кто раньше киевскими землями владел, служить себе заставили.

– Враки, – отмахнулся Рёрех. – Люд здешний всегда под кем-то, всегда кому-то данью кланялся. Хузарам, уграм… Не было бы нас – они бы под печенегов легли. Сами-то они как называются: поляне, древляне… По-ихнему мы, варяги, коли издревле при море, должны морянами называться! – Рёрех захихикал.[52] – Я, малой, другое слыхал: будто варягами нас викинги-свеи прозвали. Варг – это волк по-ихнему.

– Тю-ю… – Славка сразу расстроился. Уж больно «волк» прозвище непочетное.

– Дурачок, – старый варяг отвесил Славке легкий подзатыльник. – Это для смердов всяких волк – стыдное прозвище. Викинги волков уважают. Иные сами себя волками зовут и в волков обращаются. Слыхал небось об ульфхеднарах, тех, что в бою волками перекидываются и железа не боятся?

– Ну! – Глазенки семилетнего Славки расширились.

– То-то! Батька твой, видал, на кольчуге клок волчьей шкуры носит?

– Неужто батька мой – ульфхеднар?

– Лучше, – ухмыльнулся Рёрех. – Он этот клок из шкуры такого вот волчца выдрал. Лет пятнадцать назад.

– Да что ты говоришь? А почему он про то не рассказывал?

– Потому что истинный варяг не языком трудится, а мечом. А научил его этому я. И тебя научу, коли не болтать, а трудиться будешь! Вот, возьми-ка древко…