Время для жизни (СИ) - taramans

И лампочка эта… под потолком. Такая тусклая, казалось бы, в другое время… сейчас светила так ярко, что резало в глазах. Мелькали какие-то лица…

«Ага… вот Илья… что-то бубнит, возмущается! А это… бледное лицо… это – Лида. Очень испуганно на него смотрит! А вот и Лиза… эта – сосредоточена, помогает Кире. Вот и Тоня… мелькнула…».

- Что-что… Сотрясение явное! Так… подними голову, дай осмотрю. Вот же ж! Нос набок… Буду править! Лиза! Подай… полотенца какие-нибудь… Да, вот эти! И тазик какой-нибудь, а то зальем сейчас здесь все!

Потом была резкая боль. Опять слезы из глаз, и маты с языка!

- Ну все, все… Успокойся! Вот же… как ты материться-то умеешь! А нет… не все… Терпи, сейчас еще поправлю!

«Хирург-косметолог хренов! Ай бля!».

- Так… здесь все! Конец, Ваня, твоему красивому носику! Будет у тебя теперь шнобель, как у матерого боксера! Лиза! Вот так… да. Полотенце держи! Ага… здесь шить нужно! Илья! Иголки тащи, буду выбирать! И нитки! Тоня! Нитки есть? Да, покрепче нужны! А спирт или водка есть?

Иван, соображавшись сейчас крайне хреново – ткнул рукой в стол:

- Там… водка…

- Молодец… соображаешь! А губы-то… губы… Пельмени какие-то! Все девки! Не целоваться Вам больше с такими ровными Ваниными губками! – Киру несло.

«Она кого сейчас успокаивает? Меня? Или себя?».

В ответ на пассаж Киры о его губах, Лиза фыркнула, а Лида что-то возмущенно пробормотала, отрицая.

- Да ладно! Он что – с Вами обеими целовался? Ага-ага… чего уж отрицать-то? А я-то думаю, что ж он Зиночку-то позабыл? А тут – понятно, такой цветник!

Лиза что-то буркнула Кире, про перебор.

- Да успокойся уже, Лиза! Мне вот обиднее – я-то… и не успела ни разу поцеловаться с ним!

Кира нависала над ним, что-то оттирая чем-то влажным и пахнущим водкой, что-то разглядывала, абсолютно не обращая внимания на его постанывания и шипение при манипуляциях.

- Все Вы, врачи… садисты! – пытался вякнуть он.

- Вот! Видите – живой! Еще и критикует профессионалов! А вы говорите - убили, убили. Живой он. И вполне здоровый! А шрамы, они украшают мужчин! Так… давай-ка мы тебя разденем, мне осмотреть нужно.

Он попытался привстать, чтобы раздеться.

- Ты сиди уж! Мы сами… как-нибудь. Лиза! Поможешь? А ты Лидочка, если так боишься всего такого… ты бы лучше вышла. Ага, Тоня! Спасибо! Так… эта игла не пойдет… эта – тоже! А вот эта… эта – нормально будет! Только вот как бы нам ее – загнуть, а?

- Там Мироныч пришел… может он поможет? – пискнула из угла Лида.

- Да, зови его сюда.

Мироныч смутно помаячил в дверях:

- Ага… понял. Сейчас в печи нагрею, да согну… Да я понял, я аккуратно! Ванька! Это ты что же – опять с Петькой схлестнулся? Вот же дурак где, Петька этот! Ну – по нему уже давно тюрьма плачет! Ты давай, Ваня, держись… Сейчас тебя эта… докторша добивать будет! Я их племя знаю, они, если раненый не помирает, они – шибко сильно обижаются и тогда всласть мучают его! Им без этого – никак! Они… эта… с людских страданий кормятся…

На Кирин возмущенный возглас, Мироныч захохотал и вышел.

«Шутники, блин!».

Когда его раздевали, он слабо трепыхался, пытаясь помочь.

- Так… это что? И это тебе – зачем? – Кира строгая, прямо - жуть!

«Это они финку в наплече увидели?».

- Так… колбаску там порезать… сальце. Хлеб опять же!

- Шутим, значит? Ладно, потом поговорим!

«Ну вот… до трусов растелешили! И не стыдно же… девушкам? И вон… одним глазом вижу… Лида в углу сидит и тоже смотрит!».

- Ага… синяк… большой! Ну-ка выпрямись! Вдохни глубоко! Еще! Боль есть? Нет… так, дай я послушаю!

«И наклонилась так… нескромно. И ушком прижалась! И вроде боль чуть меньше стала… даже!».

- Не пойму! Будем исходить из того, что трещины в ребрах есть. Тугую повязку на грудь! Ага… правильно, Лиза, эта простынь подойдет!

На слабые возражение Косова оставить ему пространство для дыхания, Кира строго:

- Вот давай ты не будешь под руку лезть! Больной! Ведите себя прилично!

«Это она на его попытку потрогать ее колено?».

- Ага… вот и игла! Ну все, Ванечка! Теперь-то я тебя помучаю! Голову подними! Выше! Ага! Держи так! Лиза, придерживай его, чтобы не дергался!

- Мне так неудобно… сбоку. Давай я на топчан залезу и буду сзади его держать!

- Вот видите, больной! К Вам женщины сами на кровать лезут, а Вы спокойно посидеть не можете!

- Может… водки ему дать, чтобы не так больно было? – подала голос из угла Лида.

- Г-к-х-м… ну… можно и дать. Хотя… при сотрясении вообще-то не положено. Ну да ладно, налей ему… полстакана хватит!

Он забулькал водку как воду. А потом сидел, только изредка шипя, когда было особенно больно.

- Ну вот… видите, девушки, какой красавец у нас получился! – Кира «жжет»!

- Ты, Кира, видно уже не раз так вот… шьешь! Вон как уверенно, и быстро все сделала, - удивляется Лида.

- Ага… вообще-то я шила первый раз в жизни. Раньше только видела, как другие шьют! – немного смутилась мадмуазель-врач.

- Так это ты на мне… руку набиваешь? – пытался крепиться Косов.

- Вот! Явный пример, что водка ему была не нужна! Он и так бы не умер! А сейчас мы имеем наглого и пьяного пациента!

«Имеем… ага… тут его только и иметь. Коли сам ничего не может!».

- Вот! Я же говорила – наглый и пьяный!

«Это что я, вслух что ли последнее сказал?».

- Так… губу шить не буду. Так заживет. Она же не насквозь разрублена. Ну да – шрам останется, ну и что с того?

Потом, когда его уже обтерли частично водкой, а частично – мокрыми полотенцами, и уложили на кровать, женщины прибрались в комнате, его закачало и куда-то понесло – все быстрее и быстрее. И он уснул.

Он валялся в своей комнате уже пятый день. К нему постоянно забегала Лида, все следила за его состоянием.

Сотряс дал о себе знать, и когда он на следующее утро попытался встать, чтобы пойти и справить… надобности, его кинуло назад, на топчан, а потом еще и замутило. Хорошо, что Лида была рядом, а то бы и облевал и себя, и все постельное белье.

Очень было неудобно, когда женщина подкладывала под него какую-то чашку, в качестве утки. Он отворачивался к стене и крепко зажмуривал веки.

- Ну чего ты стесняешься? Вот же – глупый! Тебе сейчас лежать надо спокойно! – тихо говорила Лида. И пальцы у нее были… ласковые. Правда, когда Иван, чуть приоткрыл веки, было видно, что женщина сама покраснела.

В такие минуты Иван скрипел зубами и обещал Бычку самые жуткие казни!

И Лиза заходила каждый день, попроведовать. Она немного сидела у кровати, что-то ему рассказывая негромко. И было так хорошо и покойно, что Иван засыпал.

Но уже на третий день стало будто бы полегче.

«Как на собаке заживает!».

Но женщины не давали ему вставать с кровати еще пару дней. Видя, как ему неловко, Лиза, как-то раз проводя эти… «утиные истории», наклонилась у нему и шепотом произнесла:

- А ты ничего там… немаленький!

Он повернул к ней голову:

- Хочешь попробовать?

Она засмеялась:

- Может и попробуем… когда выздоровеешь… А то посмотришь на тебя и прямо оторопь берет – это как же человека «разукрасить» можно?!

«Вот еще… подкалывает!».

А потом к нему заглянул… ага, на огонек, милиционер.

- Косов Иван? – милиционер посмотрел на него и отвел взгляд.

«Мда… с непривычки-то – наверное очень уж «интересное» зрелище я представляю. Как только женщины – Лиза и Лида, его не пугаются? Или привыкли уже?».

- Он самый, товарищ…?

В милицейских званиях этого времени он не разбирался совсем. Да и необходимости такой не возникало.

- Инспектор Цыбин, Павел Геннадьевич!

Был инспектор лет двадцати семи на вид. Подтянутый, чистая форма сидела на нем, как влитая. И на лицо приятный такой – мужественная физия слуги закона!

- У меня к Вам будет несколько вопросов. Вы можете сейчас разговаривать? Как самочувствие?

- Ну… товарищ инспектор, самочувствие мое… бывало и лучше. А разговаривать? Так мы же уже разговариваем, не так ли? – из-за распухших губ говорил Косов невнятно и как-то противно пришипетывая и бубня.