Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Виктор Конецкий

— Чиф пропал, старый дурак! — сообщил входящему радисту попугай.

— Садись, Маркони, — сказал капитан. — Я этих подлецов все равно найду… магнитофон мне принесешь — записывать голоса буду, потом сравним.

— По тембру узнать можно, — согласился Маркони. — На последней стоянке его матросы выучили. Когда вы у консула… гм… задержались…

Фаддей Фаддеич смотрел в окно отсутствующим взглядом, потом как бы очнулся:

— Что я сказал?

— Чтобы я вам магнитофон принес, — напомнил радист.

— Черт! Человек за борт прыгнул без всякой даже записки, а мне такая ерунда в башку лезет… Больше темнить нельзя: сообщай в пароходство. — Капитан дал радисту РДО.

— Такой железобетонный человек был, — скорбно вздохнул радист. — Он мне литовского князя напоминал…

В дверь стукнули, вошел матрос Ниточкин. Он был в шортах и немыслимой старой панаме.

— По вашему вызову, товарищ капитан!

— Чиф пропал, старый дурак! — заорал попугай, он весьма весь оживился и задергал свою цепь.

Ниточкин стоял понурый и мрачный.

— Когда ты последний раз видел Сагайлу? — спросил капитан.

— Когда после вахты чай пошли пить…

— Мне можно быть свободным? — спросил радист.

— Нет, — сказал капитан. — Садись за машинку, протокол вести будешь. Что я сказал? — спросил капитан Ниточкина.

— Ничего не говорили, — доложил Петр Иванович. — Это я говорил. Ну вот, а раньше, на вахте, докторша была и попросила после смены его и меня на проверку психики… Я эксперимент прошел, акулу вытащил, продукты выдал на камбуз. Жду чифа…

— Медленнее, что я, стенографистка, что ли? — сказал Маркони.

— Подмел артелку. Жду. Он всегда в восемь тридцать как штык бегемотину… простите — мясо нюхал. Уже девять было, его нет…

— Скажи: «Старый дурак!» — вдруг приказал Фаддей Фаддеич и пробурил матроса подозрительными стариковскими глазами.

— Чего?

— Скажи: «Старый дурак!» — повторил приказ капитан.

— Фаддей Фаддеич, я…

— Ну!

— Старый дурак!

— Маркони, похоже, а? — спросил капитан радиста.

Радист пожал плечами — ему не хотелось впутываться.

— РДО подавать или на машинке печатать? — спросил Маркони.

— Подожди РДО подавать, — сказал капитан. — Не верю я, чтобы такой моряк мог в штиль за борт свалиться, а тем более сам прыгнуть, и без всякого завещания. Ну, что ты, Ниточкин, дальше делал? — спросил капитан.

— Закрыл рефрижераторную… Потом, думаю, «добро» надо бы взять у чифа, чтобы на маринад для акулы уксус отпустить. Стали его искать, а его нет нигде…

— Ладно. Идите оба, — сказал капитан.

Ниточкин понуро повернулся и вышел, низко повесив голову.

Фаддей Фаддеич остался один, кряхтя встал с кресла, подошел к попугаю, налил воды в поилку, погладил птицу по спинке.

— Ай эм сорри! — по-английски посочувствовала капитану птица.

Был тихий предвечерний час ранней зимы в дачном поселке на другой стороне планеты.

Над кустами заснеженного шиповника летали снегири.

Где-то вдали погромыхивала электричка.

От ворот палисадника к веранде дачи шагал по только что расчищенной от снега дорожке Василий Никифорович Ивов. Он тяжело опирался на палку.

На теплой веранде сидели женщина среднего возраста, одетая строго, и мужчина неопределенного возраста, одетый в заграничный комбинезон. Ясно было, что он только что работал в саду. Они пили чай и смотрели на подходящего Василия Никифоровича с настороженностью.

— Простите, — сказал профессор, поднимаясь на веранду. — Нежданный гость хуже татарина. Моя фамилия Ивов. Я социолог и психолог. Обследую родственников моряков…

— Здесь нет родственников моряков. Вы ошиблись, — сказал хозяин, вставая.

— Бывший муж Елены Михайловны — моряк. Сейчас он участвует в эксперименте, связанном с космическими проблемами…

— Я знала, что Эд пойдет далеко! — воскликнула Елена Михайловна. — Ты куда, Володя?

Мужчина посмотрел на бывшую супругу Эдуарда Львовича побелевшими от ревнивой зависти глазами и вышел, на ходу бросив:

— Пойду еще раз дорожку расчищу!

— Садитесь, пожалуйста, — попросила Елена Михайловна и вздохнула.

— Елена Михайловна, у меня только один и достаточно нескромный вопрос: почему вы разошлись?

— Я похожа на быка?

— Нет. Вы красивая дама.

— Чего же вы берете меня за рога? Рога были у Эда. Потому мы и разошлись. Я не способна быть женой моряка. Я обыкновенная женщина. Я не могу ждать пятьдесят пять лет… или когда там им дают пенсию? Знаете, почему у коровы глаза печальные? — спросила дама и закурила. — Чаю можно вам предложить?

— От чая не откажусь. Благодарю. Вы расстались со скандалом?

— Скандал? С Эдом? Он никогда не поднял на меня голоса. Он три года знал, что растит чужую дочь, а я не смогла заметить, что он это знает…

Дама встала и нервно начала расхаживать по веранде.

— Вы его любите и сейчас? — спросил Василий Никифорович.

— Возьмите варенья, домашнее, малина, — сказала дама. — И имейте совесть.

— Елена Михайловна, спрашиваю не из личного любопытства. Поверьте, самому тяжело сейчас. Но это нужно для тысяч моряков и космонавтов. Скажите, что его чаще всего выводило из себя?

— Двуличие. Но я многие годы была двуличной по отношению к нему, и он терпел это.

— И он ни разу не сорвался? И в молодые годы?

— Молодые годы? — переспросила дама, мельком глянув на себя в зеркало. — Молодые годы? Что-то было… — Она остановилась перед зеркалом и стала пристально всматриваться в него, как бы находя там картины прошлого. — Однажды. В цирке… Да, в цирке. Шел ужасно смешной номер, ужасно! Клоун, маленький совсем, таскал за хвост льва… Огромный лев, и его таскает по всей арене гномик… Эд попросил меня выйти с ним из зала… И ушел сам. Я досмотрела номер… Он, конечно, ждал у подъезда… — Она погрузилась в воспоминания и умолкла.

— И что было дальше? — с напряжением и напором спросил профессор.

— Он впервые напился и уехал ночевать на судно…

Корявыми буквами на стальных дверях надпись: «ОСТОРОЖНО! НЕ ВХОДИТЬ! РЕФРИЖЕРАТОРНАЯ КАМЕРА! ВО ДВОРЕ ЗЛАЯ СОБАКА!»

У дверей рефрижераторной камеры Петя Ниточкин привычно сунул ноги в дырявые валенки, надел ватник и меховую ушанку.

Потом Петя вытер пот со лба и открыл тяжелый висячий замок артелки, распахнул дверь и отшатнулся, ибо увидел белое привидение.

Привидение продолжало делать то, что делало, вероятно, уже давно: поднимало над головой и опускало на пол бочку с комбижиром. Скрипа дверей привидение не услышало, так как в рефрижераторной камере гудели мощные вентиляторы. Изо рта привидения валил пар.