Рассказ предка. Путешествие к заре жизни. - Ричард Докинз

Таинственное чудо? Целый новый Bauplan? Самка Thaumatoxena andreinii. Рисунок Генри Диснея.

Однако нет. Возвращаясь из футуристической фантазии в современность, это таинственное чудо – на самом деле муха, Thaumatoxena andreinii. И не просто муха, а принадлежащая к вполне почтенному семейству Phoridae. Более типичный член Phoridae изображен ниже, Megaselia scalaris.

Какой должна быть муха? Муха Phiorid, Megaselia scalaris (Loew). Рисунок Артура Смита.

С Thaumatoxena, «таинственным чудом», произошло вот что – она приобрела резиденцию в гнезде термитов. Жизненные требования в этом монастырском мире настолько необычны, что – вероятно, в довольно короткое время – она потеряла всю схожесть с мухой. Передний конец в форме бумеранга – то, что осталось от головы. Затем идет грудь, и Вы можете увидеть остатки крыльев, подвернутых между грудью и брюшком, представляющим собой волосатую часть на конце. Моралью снова служит моллюск. Но аллегория палеонтолога будущего и его соблазнение риторикой таинственных чудес, радостно пирующих в формообразующем пространствe, была соткана не напрасно. Она была задумана как подготовка к следующему рассказу, целиком посвященному «Кембрийскому Взрыву».

Рассказ Бархатного Червя

Если современная зоология признает что-нибудь похожее на полноценный миф о зарождении, то это – Кембрийский взрыв. Кембрийский период – первый период фанерозойского эона, последние 545 миллионов лет, в течение которых животная и растительная жизнь, как мы знаем, внезапно стала появляться в окаменелостях. До кембрийского периода окаменелости были или крошечными следами, или загадочными тайнами. От начала кембрийского периода был шумный зверинец многоклеточной жизни, более или менее правдоподобно предваряющий нашу собственную. Внезапность, с которой многоклеточные ископаемые появляются в начале кембрийского периода, внушает метафору взрыва.

Креационисты любят Кембрийский взрыв, потому что он, похоже, вызывает в их тщательно доведенном до нищеты воображении своего рода палеонтологический приют, населенный сиротскими типами: животными без прошлого, как будто они внезапно неожиданно материализовались из ничего, вместе с дырками в своих носках (Бертран Рассел, конечно.). В другой крайности, перегретые романтикой зоологи любят Кембрийский взрыв за его ауру «аркадской идиллии», зоологического возраста невинности, в котором жизнь танцевала в бешенном и радикально отличном эволюционном темпе: безгрешная вакханалия скачущей импровизации перед падением в серьезный прагматизм, который преобладает с тех пор. В «Расплетая радугу» я цитировал следующие слова выдающегося биолога, который, возможно, к настоящему времени, изменил свое мнение:

Вскоре после того, как были изобретены многоклеточные формы, разразился великий взрыв эволюционной новизны. Каждый почти постиг смысл многоклеточной жизни, радостно опробуя все ее возможные ветвления в своего рода диком танце беспечного исследования.

Бредовый взгляд на кембрийскую галлюцигению – реконструирована вверх тормашками.

Если есть животное, ставшее в большей степени, чем другие, причиной бредового взгляда на кембрийский период, это – галлюцигения. На чем она стоит? Не принимая во внимание галлюцинаций, Вы могли бы подозревать, что такое маловероятное существо никогда в своей жизни не стояло. И Вы были бы правы. Оказывается галлюцигения – а Саймон Конвей Моррис (Simon Conway Morris) выбрал это название намеренно – была первоначально реконструирована вверх тормашками. Именно поэтому она стоит на этих невероятных ходулях- зубочистках. Одинокий ряд «щупалец» вдоль спины был ногами, согласно более недавней, перевернутой интерпретации. Один ряд ног – она балансировала, как будто на натянутом канате? Нет, новые ископаемые, обнаруженные в Китае, показывают второй ряд, и современная реконструкция выглядит так, как если бы она чувствовала себя как дома в реальном мире и была способна там выжить. Галлюцигения больше не классифицируется как «таинственное чудо» с неясными и, вероятно, давно исчезнувшими родственными связями. Вместо этого, вместе со многими другими кембрийскими ископаемыми, она теперь ориентировочно помещена в тип лопастеногих, у которого есть современные представители в форме перипатуса и других «онихофор» или «бархатных червей», встреченных нами на Свидании 26.

Могла чувствовать себя как дома в реальном мире. Ископаемая Hallucigenia fortis из Чэнцзян, Южный Китай.

Галлюцигения – современная реконструкция.

Во времена, когда кольчатые черви, как полагали, были близкими родственниками членистоногих, онихофоры часто навязывались как «промежуточное звено» – «заполнение пробела» между ними, хотя это не вполне полезное представление, если хорошо подумать о том, как действует эволюция. Кольчатые черви теперь помещены к спиральным, в то время как онихофоры, вместе с членистоногими, к линяющим. Перипатус с его древними родственными связями разумно помещен среди современных странников, чтобы поведать рассказ о Кембрийском взрыве.

Современные онихофоры широко распространены в тропиках, и особенно в Южном полушарии. Тот, что изображен ниже, Peripatopsis moseleyi – из Южной Африки. Все современные оникофоры живут на суше, в опавших листьях и влажных местах, где они охотятся на улиток, червей, насекомых и другую мелкую добычу. В кембрийском периоде, конечно, галлюцигения и ее отдаленные предки перипатус и перипатопсис жили, наряду со всеми другими, в море.

Связь галлюцигении с современными онихофорами все еще вызывает споры, и мы должны помнить, что большая творческая фантазия обязательно вмешивается между стертым и раздавленным ископаемым в камне и реконструкцией, которая, в конечном счете, нарисована, часто в смелом цвете, на странице. Было даже предположение, что галлюцигения вообще не могла быть отдельным животным, а была частью какого-то неизвестного животного. Это был бы не первый случай, когда была сделана такая ошибка. Реконструкции кембрийских сцен некоторых ранних художников включали плавающее, подобное медузе существо, по-видимому, навеянное консервированными кольцами ананаса, которые оказались частью челюстного аппарата таинственного хищного животного, аномалокариса (см. ниже). Другие кембрийские ископаемые, например Aysheaia, конечно, весьма похожи на морские версии перипатуса, и это укрепляет право перипатуса рассказать этот кембрийский рассказ.

Вне зоологической сферы? Anomalocaris saron, из Чэнцзян.

Большинство окаменелостей из любой эры являются останками твердых частей животных: позвонков, панцирей членистоногих или раковин моллюсков или плеченогих. Но есть три кембрийских залежи окаменелостей – одна в Канаде, одна в Гренландии и одна в Китае – где причудливые условия, к большому счастью для нас, сохранили также и мягкие части. Это – сланец Бёрджесс в Британской Колумбии, Сириус Пассет на севере Гренландии, и район Чэнцзян в Южном Китае (Четвертый участок, Orsten («зловонный камень») в Швеции, сохраняет мягкие тела другим способом.). Сланец Бёрджесс был первоначально обнаружен в 1909 году и получил известность 80 лет спустя благодаря «Удивительной жизни» Стивена Гулда. Сириус Пассет, участок на севере Гренландии, был обнаружен в 1984 году, но пока менее изучен, чем два других. В том же году Hou Xianguang обнаружил окаменелости Чэнцзян. Доктор Hou – один из тех, кто совместно разрабатывал красиво иллюстрированную монографию «Кембрийские окаменелости Чэнцзян, Китай», изданную в 2004 году – к счастью для меня, непосредственно перед тем, как эта книга вышла в печать.

Окаменелости Чэнцзян теперь датированы 525 миллионами лет. Они почти ровесники с Сириус Пассет, и приблизительно на 10 или 15 миллионов лет старше, чем сланец Бёрджесс, но эти знаменитые залежи окаменелостей содержат похожую фауну. Это большое количество лопастеногих, многие более или менее похожи на морские версии перипатуса. Есть морские водоросли, губки, черви различных видов, плеченогие, похожие в значительной степени на современных, и загадочные животные неясных родственных связей. Есть большое количество членистоногих, включая ракообразных, трилобитов и многих других, отдаленно напоминающих ракообразных или трилобитов, но, возможно, принадлежащих к своим собственным, довольно обособленным группам. Большие (в некоторых случаях более метра), очевидно, хищные аномалокарисы и их ближайшие родственники найдены в Чэнцзян, так же как в сланце Бёрджесс. Никто полностью не уверен, кем они были – вероятно, дальними родственниками членистоногих – но они, должно быть, были эффектными. Не все «таинственные чудеса» сланца Бёрджесс были найдены в Чэнцзян, например опабиния, известная своими пятью глазами.