Гобелены грез - Роберта Джеллис

Глаза леди Мод изумленно расширились, когда она увидела, как Одрис сама, действуя умело и ловко, вытащила стрелу из тела гонца; она с неослабевающим вниманием следила за тем, как молодая женщина зашивала рану и накладывала мазь, приготовленную из растертой в порошок ромашки и лимонного бальзама. Мод попыталась было сказать что-то, но Одрис не обратила на это внимания. Она думала о провидении Господнем, о том, что его волей под руку шотландцу попалась легкая, охотничья стрела. Обычная арбалетная стрела, ударив в спину, перебила бы ребра и пронзила грудь навылет, несчастный либо там же слетел бы из седла, либо умер от потери крови по дороге, так и не добравшись до Хьюга. Случись такое, шотландцы захватили бы их всех врасплох, как это удалось им, по всей видимости, в Белей, о сопротивлении не было бы и речи… Эта же стрела, скользнув по ребру, отклонилась в сторону и пропахала в мышцах небольшую дыру, застряв в конце концов под кожей. Одрис улыбнулась и вновь обратилась к гонцу со словами утешения, хотя сама нуждалась в них едва ли не больше, чем он. Может, и правда, думала она, благополучное явление гонца и ее видение — слуги в доспехах — свидетельствуют о том, что Господь взял их под свою опеку.

Ласково потрепав успокоившегося пациента по плечу, Одрис поднялась на ноги — как раз вовремя, чтобы заняться леди Мод. Снадобье действовало: глаза леди блестели, на щеках выступил румянец, в голове ее вертелась, вероятно, одна-единственная навязчивая мысль — о нападении шотландцев, поскольку женщина возбужденно требовала, чтобы Хью, которого она упорно именовала Кенорном, «немедленно бросал все и спасался бегством из этого проклятого Богом замка». Одрис пыталась успокоить леди, терпеливо растолковывая ей, что бежать поздно, враг уже где-то в непосредственной близости, и попасть в его лапы чуть ли не сразу за подъемным мостом можно с гораздо большей вероятностью, чем ускользнуть незамеченными.

Уговоры на леди не действовали, не произвели на нее особого впечатления и более строгие меры: когда Одрис, вконец отчаявшись, прикрикнула и встряхнула ее за плечи, та разбушевалась еще пуще. Оставался единственный выход — силой уложить леди в постель в надежде, что она, проспавшись, придет в себя, и Одрис призвала на помощь одного из местных латников, который как раз в тот момент забежал в казарму, разыскивая свой старый шлем. Леди, однако, так возопила и шарахнулась в сторону при его приближении, что у Одрис совсем опустились руки. Она к тому же сама была напугана столь необычной реакцией и подозревала, что переборщила с дурманом, когда готовила снадобье. В тот момент, когда Одрис, безнадежно махнув рукой, отпустила латника, из башни донесся громкий рев младенца, и на ступеньках появилась Фрита с Эриком на руках.

Одрис, выхватив из рук служанки проголодавшееся чадо, поспешно расстегнула платье и сунула сосок груди в его рот, одновременно пытаясь растолковать Фрнте на пальцах, что приключилось с Мод и в чем она видит противоядие. Фрита, кивнув головой в ответ, решительно подступилась к леди и то под руку, то чуть ли не волоком потащила ее в спальню, где немедленно уложила в постель, не обращая ни малейшего внимания на протесты; леди, к слову сказать, уснула мертвым сном, едва голова ее коснулась подушки.

Напряженная баталия с леди Мод послужила для Одрис великолепным отвлекающим средством, но к тому моменту, когда Эрик насытился и успокоился, душа ее уже вновь трепетала от страха. Следовало изыскать новую возможность отвлечься. Вдруг в голову пришло: а не подумать ли об ужине? Одрис едва перекусила в Тревике, весь аппетит отбили беспокойные мысли о муже. Неужели все слуги, включая поваров, пекарей и их подмастерьев, уже толпятся на стенах? Одрис, если уж начистоту, понятия не имела, с какой стороны взяться за задуманное. О кулинарии у нее были только самые смутные представления, но в одном она не сомневалась: прежде чем решиться на что-то серьезное, следует установить, что вообще может предложить Хьюг в этом отношении.

Спустившись во двор, Одрис оторопела и вытаращила глаза от изумления. Еще тогда, когда она проходила мимо окна в холле, направляясь в казарму, ей послышался некий приглушенный шум, но она не обратила тогда на него внимания. Теперь же, когда звуки не заглушались толстыми стенами, этот шум обернулся многоголосым гомоном, который оглушил ее и ошеломил, хотя бы на первых порах. Во дворе суетились женщины и дети, испуганно метались из стороны в сторону коровы, козы и лошади, и все это стонало, вопило, ревело, мычало и блеяло. Лишь несколько секунд спустя до Одрис дошло, что это, вероятно, жены и дети йоменов, крепостных и ремесленников примчались в замок со всем своим скотом и скарбом из близлежащих селений и ферм. Хаос кромешный, мелькнуло в голове Одрис, и она содрогнулась в паническом ужасе. Тетя Эдит, окажись она здесь, уже крутилась бы среди этих несчастных, наводя порядок, думала Одрис, ее обязанность заключается в том же, только вот, как подступиться к этому? В ту самую секунду, когда она, собравшись с силами, приготовилась нырнуть в этот водоворот, чтобы попытаться утихомирить толпу, используя свой, каким бы он там ни был, авторитет, с верхушки донжона, где стоял дозорный донесся громкий крик:

— Милорд! Они идут, милорд! Шотландцы идут!

Глава XXIV

С губ Хью сорвалось непристойное ругательство, когда он услышал окрик дозорного. На язык наворачивалась целая литания из бранных слов, но он сдержался — не стоило тратить время попусту. Вместо этого он послал еще гонцов — предупредить тех, кто замешкался: в замок им уже не поспеть, пусть прячутся в лесу, если сумеют. Как только гонцы скрылись в зарослях окружавших замок, он приказал поднять мост.

До тех пор Хью все еще надеялся, что шотландцы, увлекшись грабежом и разбоем в окрестностях Белей, не сунутся в Хьюг до прихода ночи. Питал он, разумеется, надежды и на то, что лазутчики, вернувшись в замок, обрадуют их всех добрыми вестями: налет на Тревик и Белей — не более чем обычная вылазка мелкой разбойничьей шайки, которая, охмелев и отяжелев от неожиданно богатой добычи, уже мчится к себе, на север. Однако Хью в глубине души не верил в это. Он давно уже не питал иллюзий относительно намерений короля Дэвида — нападения на Англию следовало ожидать в любую минуту. Но Хью в своем захолустном поместье слишком увлекся работой на благо своей только что обретенной семьи, пылкой любовью к жене и ребенку, чтобы уделять много времени слухам о том, что творилось на севере, полагая при этом, что за Ратссон ему бояться особо нечего. Бесплодные пустынные холмы, широкая и глубокая река, отсутствие дорог, ведущих с севера, — все это исключало возможность того, что Ратссон окажется на пути наступающих войск, будет захвачен и разграблен мимоходом, лишь потому, что попадется под руку неприятелю, стремящемуся к чему-то более значительному. Маловероятно было также, что наступавшая на юг армия снизойдет до того, чтобы, сделав изрядный крюк, обрушиться на мелкое укрепленное поместье. Такого рода «расчистку» захваченных земель осуществляют обычно только после окончательной победы, а Хью весьма сомневался, что до такой победы когда-нибудь дойдет дело.