Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко

Малянов, скосив глаза на телевизор, поднес полную рюмку ко рту, залпом выпил. Схватил толстенный бутерброд с семгой и начал с остервенением его поедать.

— Митька трус! — произнес вдруг мальчик отчетливо и впился зубами в мягкую шоколадную плитку.

— Забавно, — сказал Вечеровский — Ты не находишь, что в этом что-то есть?

— Почему это я трус? — оживился Малянов. — Зачем ты меня обижаешь?

— Я тебя не обижаю, — возразил мальчик, разглядывая Малянова, как некое редкостное животное. — Просто трусость, несомненно, один из самых страшных пороков…

— Нет, философ, я тебе возражаю, это самый страшный порок… — Вечеровский встал и зажег свет.

— Опять Федор Михайлович? — иронично спросил Малянов.

— Да нет… Другой кто-то… Вернемся к нашим баранам, если они тебя интересуют, конечно… — предложил Вечеровский, скользя взглядом по стеллажам.

— Ну, в общем, этот рыжий объяснил приблизительно так. — Малянов с опаской поглядел на мальчика. — Дело здесь в локальном нарушении статистических закономерностей… Причины этих нарушений, как выразилась эта образина, во мне, то есть в моей работе, поскольку моя, видишь ли, высоконаучная работа выбивается за некий общий уровень и представляет определенную опасность.

— Для кого? — перебил вопросом Вечеровский.

— Для этой… сверхцивилизации…

— И что?

— Что, что? Потребовал, скотина, чтобы я свернулся. Полный бред!

— Чего там, — сказал мальчик. — Он ему там вогнал ума, куда следует!

— Да замолчишь ты или нет? — вскипел Малянов. — Прибью ведь!

— Опять за свое, — сказал мальчик. — Прибью, прибью. Болтун.

Малянов побагровел и посмотрел на мальчишку весьма грозно:

— Я те покажу болтуна! Я тя ей-богу прибью!

— Да ну, — сказал мальчишка даже с некоторым сожалением. — Не можешь ты меня прибить.

— Это почему не может? — ухмыльнулся Вечеровский и как-то очень внимательно посмотрел на Малянова. — Он у нас такой… Ух, какой…

Вечеровский показал, какой с его точки зрения Малянов.

— Да брось ты, — сказал мальчик. — Ну вот если б ты создавал мир, создал бы ты на слезинке ребенка с целью в финале осчастливить людей, дать им мир и покой?

— Госсссподи… — сказал Малянов замученно. Вечеровский снова ухмыльнулся и стал закручивать ус.

— Ну что смотришь? Тебя спрашивают, — рассердился мальчик. — И для этого необходимо непременно было замучить лишь всего-то одно крохотное существо, вот то самое… Било себя кулачонками в грудь и плакало к богу…

Мальчишка разжалобил сам себя, заревел белугой, уткнулся носом в угол тахты. Худенькая его спина вздрагивала от рыданий.

— Слушай, — спросил Малянов, обращаясь к Вечеровскому, — а может, в милицию заявить? Мальчишка-то, наверное, все-таки чей-то?

— Тридцатого затмение, — сказал Вечеровский в пространство. — Полное.

— Затмение солнца есть обычное явление природы, которому невежественные люди придают мистический смысл, — сообщил мальчик сквозь рыдания.

— А ты уверен, что твоя работа на нобелевку тянет? — неожиданно изменил тему разговора Вечеровский.

— Тянет, — убежденно сказал Малянов. — Как пить дать — тянет…

— М-да, — сказал Вечеровский, расхаживая по комнате. — Очень даже м-да…

— Слушай! — Малянов почесал затылок. — Странно, конечно. Но я вот о чем тут думал. Ну если они все из себя такие всемогущие, ну чего бы им просто не отравить меня тухлыми консервами, а? Съел ложечку, и каюк.

— Видишь ли, Дмитрий, это исключено.

— Почему исключено, — выпятил губу Малянов. — Как раз наоборот… Съел ложечку, и каюк.

— Ты просто не можешь ложечку, ты сожрал бы всю банку! Малянов утробно захохотал. Вечеровский ухмыльнулся, потом посмотрел на Малянова и тоже захохотал, его тоже разобрал этот глупый беспричинный смех. Хохотали от души, до слез, до колик. И только мальчик сидел на тахте и хмуро ковырял вилкой в открытой консервной банке. По всей видимости, первым эту злосчастную банку увидел Вечеровский, потому что он быстро подошел к мальчику и вырвал ее у него из рук. Смех как-то сам собой стих.

Малянов повертел банку пальцами. Откашлялся и продолжил:

— А они, видишь, сентимонии развели… Снегового им жалко… Ах, извините, так вышло! Дурь, ей-богу, глупость какая-то! Зачем все эти смертоубийства, фокусы? Да внушили бы нам чем-нибудь этаким, мы бы не только диффузные газы или твою ревертазу — мы бы родную мать забыли! Или, скажем, выработали бы у нас условный рефлекс: как мы сядем за работу, так у нас грипп, радикулит, головная боль… Экзема… Мало ли что. Никто бы ничего и не заметил…

— Но ведь ты же заметил! — улыбнулся Вечеровский.

— Я??? — возмутился Малянов. — Пока не пришел этот тип и не сказал, что все эти телефонные звонки, и предложение директорства, и эта Лидочка, и этот вот! — Малянов с раздражением ткнул пальцем в сторону мальчика. — Я бы и…

— Значит, если б не знал, все было бы хорошо? Так?

— Что так?

— Ну так надо что-то делать.

— Делать, делать! Землю жрать! А выкину все к чертовой матери и уеду… на Кавказ… А если они меня таким сделают? — Малянов весь перекривился, высунул язык, закатил глаза. — Бе-бе-бе! Или будет… все время башка болеть!

— Башка, говоришь? — спросил Вечеровский подозрительно. — Подожди-ка подожди…

— Писить хочу, — ясным голосом объявил мальчик. Малянов издал стонущий звук, выкарабкался из кресла, взял мальчика за руку и вышел в коридор.

Вечеровский достал из сумки-педерастки записную книжку, порылся в ней, подошел к телефону и начал медленно набирать номер…

— Ты что, с ума сошел? — шипел Малянов, зажав Вечеровского в темный угол. — Зачем ты его притащил? Ты что, не понимаешь? Всем что-то мешает: семья, начальник, дети, редактор, квартира, соседи, здоровье, погода и еще черт знает что и кто! Можно подумать, что ни Курчатову, ни Эйнштейну никто не мешал! Люди во время войны работали: музыку писали, фильмы снимали, открытия делали! А лоботрясам и дуракам всегда кто-нибудь мешал! Я вон бабу выгнал, а что толку?

— Ну, положим, не ты ее… — пожал плечами Вечеровский. — Ты что, недоволен, что я притащил Глухова? Я могу его назад отправить.

— Да черт с ним, с Глуховым… Просто противно…

И вот все они сидели и молчали. Прихлебывали остывший чай: Малянов, Вечеровский и Глухов. На тахте, укрытый пледом, спал мальчик. Глухов, удивительно уютный, маленький, тощенький, курносый, с красноватыми глазками за толстыми стеклами старомодных очков, отставил чашку и потер руки.

— Нет, — сказал он, — нет-нет. Ничего подобного со мной не было, да и не могло быть! Помилуйте, я даже представить себе такого не могу! По-моему, вам все-таки надо заявить в милицию…

Глухов отхлебнул из чашки и опять потер руки.

— Владлен Семенович! А может быть, ваша тема? — спросил Малянов.

— Да нет, ну что вы… — замялся Глухов. — К вам это не имеет никакого отношения… И к этому вашему… соседу тоже… «Культурное влияние Японии на Микронезию». Опыт, так сказать, количественного и качественного анализа.

— Но ведь, насколько я помню, ваша странная болезнь… — вставил Вечеровский вежливо.

— Нет, товарищи, вы это зря, — заулыбался Глухов. — У меня никаких выбросов быть не может. Я ведь человек, так сказать, обыкновенный. Детективы в автобусе, цейлонский чай, стопочка водки, но в меру, заметьте, в меру…

— Я, знаете, тоже не алкоголик, — надулся Малянов.

.— Ну что вы! Я ничего подобного… Была, конечно, аллергия. Но аллергия, знаете ли, нынче болезнь века. А от вас, Филипп Павлович, я этого просто не ожидал! Мне, конечно, было интересно, но как-то это всё… Так что, извините, могу только посочувствовать… к счастью…

Все молчали. В стоящих через дорогу домах горело расплавленное золото окон, серпик молодой луны висел в темно-синем небе, с улицы доносилось отчетливое сухое потрескивание — должно быть, остывал раскалившийся за день шифер…

Малянов встал и подошел к окну.

— Извините, Владлен Семенович! Удивляюсь я тебе, Фил…

Глухов кашлянул и позвенел ложечкой в стакане.

Малянов посмотрел на Вечеровского. Тот, как всегда до отвращения элегантный, сидел в кресле и внимательно изучал ногти на правой руке.

И Глухов тоже посмотрел на Вечеровского напряженно, выжидающе.

— Я полагаю, — после некоторого раздумья произнес Вечеровский, — что гипотеза внеземной цивилизации или сверхцивилизации, несмотря на всю ее неправдоподобность, вполне логична, тем более, что ее посланцы налицо. — Вечеровский посмотрел на мирно спящего мальчика. — Другой вопрос, почему уж так им не понравились наши исследования, то есть твои и Снегового… Не знаю. Может быть, вы им наступили на любимую мозоль. Но дело не в этом.