Шардик - Ричард Адамс

— Больная. В деревьях наверху много болезни. Не садиться здесь. Уходить.

— Она не больна, просто очень устала. Прошу тебя…

— Не садиться! — яростно рявкнул мужик. — Уходить!

Тугинда собиралась заговорить с ним, но он вдруг повернул голову и издал резкий призывный крик. Из-за хижин начали появляться другие мужчины.

— Баба больная! — проорал татуированный мужик на бекланском, а потом разразился тирадой на незнакомом языке.

Селяне согласно закивали, восклицая: «Да! Да!» Через несколько мгновений тугинда, отпустив руку Кельдерека, повернулась и медленно двинулась назад по дороге. Кельдерек зашагал следом. Когда он с ней поравнялся, в плечо ей ударил камень, и она пошатнулась, тяжело наваливаясь на спутника. Второй камень упал в пыль у них под ногами, а третий попал Кельдереку в пятку. Позади раздались громкие крики. Не оборачиваясь, Кельдерек низко нагнул голову, одной рукой обхватил женщину за плечи и полупотащил-полупонес ее обратно по тропе.

Удалившись на безопасное расстояние от деревни, он усадил тугинду на траву у обочины и сам сел рядом. Она вся дрожала и дышала прерывисто, но немного погодя открыла глаза, привстала с земли и, посмотрев назад, прошептала:

— Чтоб вас разорвало, чертовы ублюдки! — Потом, встретив ошарашенный взгляд Кельдерека, она рассмеялась. — Разве ты не знал, Кельдерек, что в известных обстоятельствах все бранятся распоследними словами? Ну и когда-то у меня были братья. — Тугинда прикрыла глаза ладонью и пошатнулась. — Впрочем, мужлан прав: мне действительно нездоровится.

— Вы с утра ничего не ели, сайет…

— Ладно, ничего страшного. Надо отыскать место для ночлега, и завтра мы доберемся до Зерая. А там, думаю, мы найдем помощь.

Побродив вокруг, Кельдерек наткнулся на груду нарезанных кусков дерна и из них соорудил укрытие, где они и улеглись, прижавшись друг к другу, чтоб согреться. Тугинда спала беспокойным горячечным сном, бессвязно бормоча что-то про Ранзею, Шельдру и палые листья, которые нужно смести со Ступеней. Кельдерек лежал без сна, мучимый голодом и болью в зашибленной камнем ноге. «Скоро я окончательно превращусь в зверя, — думал он, — и тогда буду легче переносить телесные страдания». Он долго следил за медленным движением звезд по небу и в конце концов тоже заснул.

Вскоре после рассвета, опасаясь деревенских жителей, Кельдерек разбудил тугинду и повел прочь сквозь низкий туман — такой же белый и холодный, как туман, сквозь который недавно вели на казнь Эллерота. Тугинда, совсем ослабшая, почти висела у него на руке, тяжело задыхалась и останавливалась передохнуть через каждые несколько десятков шагов, пройденных неверной поступью слепой нищенки, — у Кельдерека сердце разрывалось от жалости при взгляде на нее и душа холодела от страха, словно при виде небесного знамения, предвещающего беду. Тугинде, как и любой другой женщине из плоти и крови, были не по силам тяготы путешествия по столь диким и опасным краям. Как любая другая женщина, она могла заболеть и даже умереть. При этой мысли Кельдерек внезапно осознал, что всегда, даже в Бекле, он безотчетно ощущал сострадательное присутствие тугинды, надежно ограждающее его от сокрушительной истины божьей. Он, самозванец, украл у нее все — самого Шардика, ритуальное служение, власть и народное почитание. Все, кроме незримого груза ответственности, лежащего на законном посреднике Шардика, и глубокой внутренней убежденности, что такая ноша не по плечу никому, кроме нее. Именно тугинда последние пять с лишним лет несла духовное бремя, которое он своим жестоким обращением с Шардиком сделал для нее вдвое тяжелее. Если сейчас она умрет и никого не останется между ним и божьей истиной, он за недостатком мудрости и смирения все равно не сможет занять ее место. Он разоблачен во всех своих притязаниях, и теперь фальшивому королю-жрецу остается не искать смерти от Шардика, коей он недостоин, а, подобно таракану, убегающему от света, забиться в какую-нибудь темную щель в этом богом проклятом краю и там ждать смерти от болезни или насилия. Судьба же Шардика останется неизвестной: вдали от человеческих глаз он бесследно сгинет, как громадный валун, что с грохотом скатывается по склону горы, круша все на своем пути, и успокаивается наконец в непроходимом дремучем лесу далеко внизу.

Из всех событий того дня в памяти Кельдерека запечатлелось лишь одно. В полулиге за деревней они увидели селян, работающих в поле. Чуть поодаль от остальных отдыхали две молодые женщины. Одна держала у груди ребенка, и обе, смеясь и болтая, ели какую-то снедь из ивовой корзинки. Еще через тысячу шагов Кельдерек уговорил тугинду прилечь отдохнуть, пообещал скоро вернуться и быстро направился обратно к полю. Незаметно подкравшись поближе к двум женщинам, он неожиданно выскочил из-за кустов, схватил корзинку и во весь дух помчался прочь. Они завизжали, заголосили, но мужики, как и рассчитывал Кельдерек, не пылали желанием пуститься в погоню. Он скрылся из виду, жадно уплел половину добычи, выбросил корзинку и возвратился к тугинде чуть ли не прежде, чем селяне здраво рассудили, что из-за нескольких пригоршней сухарей да вяленых фруктов не стоит терять добрый час работы. Когда он поковылял дальше, припадая на ушибленную ногу и уговаривая тугинду съесть хоть немного хлеба с изюмом, ему подумалось, что нужда и голод хорошие учителя. Даже Рувит не управился бы с делом лучше, разве что прирезал бы этих двух дурех, чтоб не орали.

Когда начали спускаться сумерки, Кельдерек сообразил, что до Зерая уже, должно быть, рукой подать. За весь день они повстречали на своем пути лишь нескольких человек, и ни один не заговорил с ними и не подступил с дурными намерениями — отчасти, несомненно, потому, что выглядели они нищими бродягами, у которых и отнять-то нечего, а отчасти потому, что у тугинды был совсем больной вид. Леса остались позади, и с самого утра Кельдерек просто шел на юго-восток по солнцу, через широкую голую равнину с разбросанными там и сям скудными пастбищами и клочками возделанной земли. Наконец они подошли к зарослям тростника и осоки, окаймляющим речку, в которой Кельдерек предположил приток Тельтеарны. Они вернулись чуть назад, обогнули исток и продолжили путь вдоль южного берега. Речка становилась все шире, и вскоре Кельдерек разглядел впереди саму Тельтеарну — здесь река была даже уже, чем у Ортельги, и текла бурно; за полосой воды темнел скалистый восточный берег. Несмотря на все свое безысходное отчаяние, Кельдерек невольно почувствовал слабый укол радости, и на душе чуть посветлело — словно бледная луна проглянула сквозь плотные облака во мраке непроглядной ночи. Ведь эта самая вода совсем еще недавно протекала мимо тростниковых зарослей Ортельги и струисто перекатывалась через разрушенную насыпную дорогу.