Агентурная сеть - Игорь Прелин

И все же профессия разведчика и в западных странах была не менее привлекательной для молодых людей, чем для их советских сверстников. При этом на Западе было еще одно серьезное преимущество: чтобы заблаговременно разобраться во всех особенностях профессии, как положительных, так и отрицательных, к услугам молодых людей горы мемуарной литературы, сотни художественных и документальных фильмов, рекламные ролики и проспекты, с помощью которых спецслужбы заманивают к себе новобранцев, и многое другое, что даже представить себе невозможно в обстановке всеобщей секретности, существовавшей в нашей стране.

И любой здравомыслящий человек, прежде чем наниматься на работу в спецслужбу или принять сделанное ему предложение, мог до мельчайших подробностей узнать, с чем ему придется столкнуться и что его ждет.

Тем удивительнее, что и среди американцев, англичан, французов, немцев и прочих иностранцев тех, кто ошибся дверью, выбрал не ту профессию и со временем в ней разочаровался, не намного меньше, чем среди доверчивых советских несмышленышей. А виной всему опять же избыточный романтизм, свойственный людям увлекающимся, экзальтированным, подверженным эмоциональным порывам, но не выдерживающим повседневной, тяжелой работы, которая и составляет суть профессии разведчика.

И потому, когда на пути вербовщика встречаются романтические натуры, он делает стойку, как хорошая охотничья собака, учуявшая дичь. И всегда возьмет такое качество человека на заметку, по опыту зная, что романтизму всегда сопутствует разочарование.

Характер последующей профессиональной деятельности «Ринго» был определен в разведывательной школе ЦРУ в Кэмп-Пири. Там его, как американца испанского происхождения, определили в группу, которая специализировалась на проведении подрывных акций против национально-освободительных движений в Латинской Америке. Вскоре после окончания школы «Ринго» был направлен в Боливию, где в составе специальной группы ЦРУ участвовал в охоте на Эрнесто Че Гевару.

В свое время мне приходилось читать много различного рода публикаций об этой операции. Но из дневника «Ринго» я впервые узнал некоторые ранее неизвестные мне подробности и имена тех, кто непосредственно участвовал в убийстве одного из руководителей кубинской революции. А поскольку от знакомых кубинцев неоднократно слышал, что во время траурного митинга в Гаване Фидель Кастро торжественно поклялся найти и покарать всех, на чьих руках была кровь любимца Латинской Америки, я взял на заметку и этот факт из биографии «Ринго».

Эта первая служебная командировка «Ринго», закончившаяся ликвидацией руководящего ядра боливийских партизан во главе с Че Геварой, еще больше усилила его идеалистическое представление о ЦРУ. Он испытывал все возрастающую гордость за учреждение, в котором ему выпала честь служить, будучи твердо убежден, что его деятельность отвечает национальным интересам США.

Первые разочарования (вот оно!) начались примерно через год после окончания миссии в Боливию, когда «Ринго» был направлен в Южный Вьетнам. Он пробыл там около трех лет, являясь сотрудником резидентуры ЦРУ. Его основной задачей в этот период было проведение вместе с рейнджерами, так называемыми «зелеными беретами», специальных операций в Северном Вьетнаме.

С волнением читал я о том, с какой целью и как организовывались и осуществлялись эти тайные рейды. Об их исключительной секретности свидетельствовало все: и тщательная подготовка, и скрупулезный отбор участников, и жесткие меры безопасности во время пребывания на территории суверенного государства.

За их исполнением и должен был следить «Ринго».

Так, «зеленым беретам» строго-настрого было приказано не оставлять никаких следов и свидетелей во время рейдов, и поэтому они безжалостно уничтожали всех, кто вольно или невольно попадался им навстречу, независимо от пола и возраста. Им было приказано также выносить не только раненых, но и убитых: сколько их ушло в рейд, столько и должно было вернуться — живых или мертвых!

Если кто-то погибал в стычке с вьетконговцами, ему выпускали кровь, пока он был еще теплым, чтобы потом легче было нести. Как пояснил «Ринго», тело становится на четыре или пять килограммов легче, если из него своевременно выпустить кровь.

В его записях я нашел упоминание об одном случае, от которого даже мои, казалось, ко всему привыкшие нервы натянулись, как струны.

Однажды рейнджеры посчитали, что один из их товарищей убит, вскрыли ему вены на руках и ногах, чтобы выпустить кровь, но внезапно обнаружили, что он еще жив. Спасать его было поздно, и он так и умер, истекая кровью, пока его волокли по зарослям бамбука.

Я читал эти откровения «Ринго» и вспоминал, как примерно в эти же годы по заданию Центра совершал ходки в соседнюю со страной, в которой я работал, португальскую колонию, где в течение многих лет, то затухая, то разгораясь с новой силой, шла освободительная война.

Ходки эти я совершал, конечно, не в одиночку, а, как правило, в довольно представительной и интересной компании. Чаще всего это были военные советники, которых сопровождал кто-то из наших военных коллег. Иногда вместе с нами шла группа военных медиков, которые должны были заменить своих предшественников, отработавших положенный срок в полевых госпиталях освобожденной зоны. Медики были по большей части молодыми офицерами, недавними выпускниками военно-медицинской академии, хотя оформляло их почему-то не военное ведомство, а «Спутник», занимавшийся молодежным туризмом.

Медики заблаговременно отпускали усы и бороды и потому мало чем отличались от португальцев, сражавшихся в колониальной армии, или от охранявших нас кубинцев, которым, как я заметил, руководство национально-освободительного движения доверяло значительно больше, чем собственным бойцам. Причину такого недоверия я выяснил еще перед первой ходкой, спросив у кубинского командира, возглавлявшего наш небольшой отряд, что из себя представляют полсотни входивших в него аборигенов.

— Да кто их знает! — развел руками кубинец. — Они уже по два, а кто и по три раза воевали и на той, и на другой стороне.

— Как это? — изумился я.

— А так: кто возьмет их в плен, за того они и воюют!

Заметив мой, прямо скажем, растерянный взгляд, кубинец похлопал меня по плечу и добавил:

— Не переживай, дружище. Скажи своим, чтобы держались к нам поближе, и все будет о'кей.

Я передал его слова своим попутчикам, и всю дорогу мы держались компактной группой вместе с кубинцами, готовыми (я в этом нисколько не сомневался!), если будет нужно, умереть, но защитить нас от любых неприятностей. Я понял это по напутственному обращению командира к своим солдатам.

— Провожая нас в Африку, Фидель сказал: «Советские товарищи помогли нам отстоять кубинскую революцию. Теперь наша очередь вернуть этот долг народам, борющимся за свою независимость». И вместе с советскими товарищами мы выполним наказ Фиделя!

Эта первая ходка запомнилась мне особо.

В ту благословенную пору мы еще не признавали официально свое участие в каких-либо военных операциях в других странах и потому нам не разрешалось брать в руки оружие. Считалось, что если какого-то советского гражданина захватят с оружием в руках, то, помимо громкого международного скандала, его ждет неминуемая смерть. А безоружный всегда сможет прикинуться дурачком и сказать, что он просто заблудился и вообще по чистому недоразумению оказался на чужой территории.

Нам, людям преимущественно военным, было ужасно непривычно и даже нелепо находиться без оружия среди до зубов вооруженных людей, да еще в зоне боевых действий, где каждую минуту могла завязаться стычка с регулярной португальской армией, а то и с каким-нибудь партизанским отрядом, который, увидев наши белые лица, с перепугу вполне мог принять нас за колонизаторов и без всякого предупреждения открыть по нам огонь.

Но приказ есть приказ, и потому нашим единственным оружием были длинные шесты, с помощью которых мы пробирались по тропическим болотам и надеялись при случае от кого-нибудь отмахнуться.

Обычно вместе с кубинцами, которые, как и мы, квартировали в столице, мы доезжали на машинах до границы, там к нам присоединялись партизаны, а уж затем сто, а то и все сто пятьдесят километров мы пробирались по освобожденной территории португальской колонии. Впрочем, освобожденной она считалась чисто условно, потому что с воздуха контролировалась португальской авиацией, да и в самой освобожденной зоне оставались португальские гарнизоны, откуда периодически осуществлялись вылазки. Так что вероятность встречи с противником не только не исключалась, а была весьма высокой.

Но наибольшую опасность представляла, конечно, авиация, которая самым решающим образом влияла на характер и интенсивность освободительной войны. Вернее даже не сама авиация, а погодные условия, в которых ей приходилось действовать.