Странствия убийцы - Робин Хобб

— Что?

Сначала все молчали. Потом Кетриккен прямо сказала:

— Фитц, сегодня ночью ты дежурить не будешь. Я хочу, чтобы ты остался в палатке и поспал.

— Я в полном порядке, я могу дежурить, — начал я возражать, но королева приказала мне:

— Я сказала, что ты сегодня останешься в палатке.

Несколько мгновений я сражался со своим языком. Потом опустил голову.

— Как прикажете. Может быть, я действительно устал.

— Нет. Это нечто большее, Фитц Чивэл. Ты почти ничего не ел, и, если кто-нибудь из нас не вынуждает тебя говорить, ты ничего не делаешь и только смотришь в пространство. Что с тобой?

Я пытался найти ответ на прямой вопрос Кетриккен.

— Я не знаю. Точно не знаю. На самом деле это трудно объяснить.

Единственным звуком в палатке было тихое потрескивание огня. Все взгляды были устремлены на меня.

— Когда человека учат Скиллу, — продолжал я медленно, — его предостерегают, объясняя, что магия представляет опасность для него. Если человек использует Скилл, чтобы что-нибудь сделать, он должен сосредоточить все внимание на своей цели и не отвлекаться на притяжение Скилла. Если наделенный Скиллом перестанет быть сосредоточенным и отдастся Скиллу, он может полностью затеряться в нем. Раствориться.

Я оторвал взгляд от огня и оглядел их лица. Все были неподвижны. Кроме Кеттл, которая слегка кивала в такт моим словам.

— Сегодня, с того момента как мы вышли на дорогу, я стал чувствовать что-то похожее на притяжение Скилла. Вот уже несколько дней я, насколько это возможно, закрыл для себя Скилл, потому что боялся, что группа Регала каким-то образом пробьется в мое сознание и причинит мне вред. Но, несмотря на это, я испытывал сильное искушение Скилла. Как музыка, которую я почти что слышал, или очень слабый запах дичи. После этого я держался в напряжении, пытаясь решить, что зовет меня… — Я быстро взглянул на Кеттл и увидел в ее глазах голод. — Это потому, что дорога сделана Скиллом?

Вспышка гнева исказила ее лицо. Она опустила глаза на свои старые руки, сложенные на коленях. Она раздраженно вздохнула:

— Это возможно. В старых легендах, которые я слышала, говорится, что, если вещь обработана Скиллом, она может быть опасной для некоторых людей. Не для обычных людей, а для тех, кто наделен Скиллом, но не обучен ему. Или для тех, кто был недостаточно хорошо обучен, чтобы знать, как соблюдать осторожность.

— Я никогда не слышал никаких легенд о вещах, обработанных Скиллом. — Я повернулся к шуту и Старлинг: — А вы?

Оба молча покачали головами.

— Мне кажется, — осторожно сказал я Кеттл, — что такой начитанный человек, как шут, должен был встречать где-нибудь упоминание о таких легендах. И конечно, хорошо подготовленный менестрель тоже должен был бы слышать о них. — Я открыто посмотрел на нее.

Она скрестила руки на груди.

— Я не виновата в том, что они чего-то не читали или не слышали, — сказала она натянуто. — Я просто рассказываю о том, что мне говорили давным-давно.

— Как давно? — надавил я. Сидевшая напротив меня Кетриккен нахмурилась, но не стала вмешиваться.

— Очень давно, — холодно ответила Кеттл. — В те дни, когда молодые люди уважали старость.

На лице шута появилась восхищенная улыбка. Кеттл, казалось, почувствовала, что выиграла сражение, потому что с грохотом поставила свою кружку в котелок из-под овсянки и протянула его мне.

— Твоя очередь мыть посуду, — сказала она сурово. Она встала и пошла от костра в палатку.

Когда я медленно собирал тарелки, чтобы протереть их чистым снегом, Кетриккен подошла и встала рядом со мной.

— Что ты подозреваешь? — спросила она прямо, как обычно. — Ты думаешь, она шпион, враг?

— Нет. Я не думаю, что она враг. Но мне кажется, она… Не просто старая женщина с религиозным интересом к шуту. Нечто большее.

— Но ты не знаешь, что именно?

— Нет. Не знаю. Я только заметил, что, похоже, она знает о Скилле гораздо больше, чем я подозревал. Но конечно, старый человек многому учится за свою жизнь. Возможно, все объясняется именно этим. — Я посмотрел вверх, на гнущиеся под ударами ветра верхушки деревьев. — Как вы думаете, ночью будет снег? — спросил я у Кетриккен.

— Наверняка. И хорошо, если он кончится к утру. Нам нужно собрать побольше хвороста и сложить его у палатки. Нет, тебе придется пойти и посидеть внутри. Если твое сознание опять начнет блуждать в такой темноте да еще снег пойдет, нам тебя никогда не найти.

Я начал протестовать, но она остановила меня вопросом:

— Мой Верити. Он лучше тебя владеет Скиллом?

— Да, моя леди.

— Думаешь, эта дорога зовет его так же, как тебя?

— Я уверен. Но он всегда был сильнее меня в Скилле и гораздо упрямее.

Она грустно улыбнулась.

— Да, он упрямый. — Внезапно она тяжело вздохнула. — Если бы мы были обыкновенными мужчиной и женщиной, живущими далеко от моря и от гор! Тогда для нас все было бы проще.

— Я тоже хотел бы этого, — тихо проговорил я. — Я хотел бы, чтобы у меня на руках были мозоли от простой работы и чтобы свечи Молли освещали наш дом.

— Надеюсь, что все это у тебя будет, Фитц, — ответила Кетриккен. — Правда надеюсь. Но между «здесь» и «там» долгий путь, и мы должны пройти его.

— Это так, — промолвил я. Что-то вроде тихого согласия воцарилось между нами. Я не сомневался в том, что, если бы того потребовали обстоятельства, она посадила бы на трон мою дочь. Но для нее так же невозможно было изменить отношение к долгу и жертвенности, как сменить кости и кровь собственного тела. Такой уж она была. И дело было не в том, что она хотела отобрать моего ребенка.

Все, что я мог сделать, чтобы сохранить свою дочь, — это вернуть Кетриккен ее мужа в целости и сохранности.

В эту ночь мы легли позже обычного. Все устали. Шут решил караулить первым, несмотря на то что лоб его прорезали глубокие складки усталости. Его кожа приобрела теперь цвет слоновой кости, и от этого он ужасно выглядел, когда замерзал, похожий на горестную статую, вырезанную из старой кости. Все остальные не особенно обращали внимание на холод днем, во время движения, но я не думаю, что шут хоть когда-нибудь согревался. Тем не менее он оделся потеплее и вышел наружу, под удары ветра, ни разу не пожаловавшись. Остальные улеглись спать.

Сперва буря была чем-то происходящим наверху, в вершинах деревьев. Осыпающиеся иголки барабанили по натянутой коже юрты. Шторм усиливался, и к иголкам прибавились мелкие ветки и комья льдистого снега. Холод становился все сильнее. Он уже пробирался под одеяло и под одежду. Когда Старлинг отдежурила половину своего срока, Кетриккен позвала ее внутрь, сказав, что теперь часовым у нас будет буря. Следом за Старлинг в палатку вошел волк. К моему несказанному облегчению, никто не протестовал. Когда Старлинг заметила, что он принес на лапах снег, шут ответил, что на ней снега еще больше. Ночной Волк немедленно прошел в нашу часть палатки и улегся рядом с шутом у внешней стены. Он положил свою огромную голову на грудь шута и тяжело вздохнул, прежде чем закрыть глаза. Я почувствовал укол ревности.

Ему холоднее, чем тебе. Гораздо холоднее. А в городе, когда дичи было совсем мало, он часто делился со мной едой.

Так. Значит, мы стая? — с интересом спросил я.

Скажи сам, — с вызовом бросил Ночной Волк. — Он спас тебе жизнь, кормил тебя своей добычей, делил с тобой берлогу. Так стая мы или нет?

Думаю, да, — сказал я после недолгого раздумья. Я никогда не рассматривал все случившееся в таком аспекте. Я осторожно пошевелился в постели, чтобы слегка придвинуться к шуту.

— Тебе холодно? — вслух спросил я его.

— Становится теплее, когда я дрожу, — жалобно ответил он. Потом добавил: — Волк согрел меня немного. Он очень теплый.

— Он благодарит тебя за то, что ты кормил его в Джампи.

Шут уставился на меня во мгле палатки.

— Правда? Я не думал, что животные могут так долго помнить о чем-то.

Я немного подумал над этим.

— Обычно не могут. Но сегодня он вспомнил, что ты кормил его, и благодарен.

Шут поднял руку, чтобы осторожно почесать уши Ночного Волка. Ночной Волк по-щенячьи заурчал от восторга и придвинулся поближе к нему. Я снова поразился бесчисленным переменам, которые отмечал в нем. Все чаще и чаще его реакции и мысли становились смесью человеческих и волчьих.

Я слишком устал, чтобы долго думать об этом. Я закрыл глаза и начал проваливаться в сон. Через некоторое время я понял, что глаза мои крепко зажмурены, челюсти сжаты, но я ни на йоту не приблизился ко сну. Я ужасно устал, но Скилл так пугал и манил меня, что я не мог достаточно расслабиться, чтобы заснуть. Я продолжал вертеться, пытаясь найти позу, которая помогла бы мне заснуть, до тех пор, пока Кеттл, спавшая с другой стороны от меня, не спросила сердито, не завелись ли у меня блохи. Я попытался лежать смирно.