Анафем - Нил Стивенсон

Этот зрительный образ — всё, что осталось мне на следующие мгновения, когда меня волокли, лицом по снегу, салазки и Ларо. И, как я сообразил, Даг. Очевидно, он провалился в трещину! Почему Бражж его не удержал? Связывающая их жёлтая полипластовая верёвка лопнула. Или Бражж её перерезал. Только я мог спасти Дага, Ларо и себя: зацепиться крюком. Мне следовало держать его наготове — предвидеть опасность. Но я сунул крюк в петлю на термокостюме, чтобы освободить руки для борьбы с салазками. Там ли он ещё? Я кое-как перекатился на спину. Рассекаемый головой снег засыпал лицо. Я выдохнул через нос и, переборов желание вдохнуть, охлопал себя руками. Наткнулся на что-то твёрдое, ухватил его — из-за перчаток трудно было понять, удалось ли мне это — и потянул. Затем, отведя крюк в сторону, перекатился на живот. Ларо кричал — видимо, теперь и он провалился в трещину. Я всем телом налёг на крюк и вогнал его в снег. Меня тут же крутануло вокруг него. Крюк вырывался из рук, но не очень сильно. Он не держал.

Вернее, он зацепился за снежный пласт, скользивший теперь вместе со мной.

Это было невезение в чистом виде: иди мы по плотному снегу, крюк бы зацепился, но после вчерашнего бурана поверх ледника образовался рыхлый, непрочный слой.

Меня снова сильно дёрнуло, и я понял, что в трещину провалились салазки. Я приподнял лицо, и мне почудилось, будто я не двигаюсь: ещё бы, ведь снег скользил с той же скоростью. Опора ушла из-под ступней. Из-под колен. Из-под пояса. Кажется, я сделал сальто назад. Однако жуткое ощущение свободного падения длилось меньше секунды: потом что-то нехорошее произошло с моей спиной и я остановился. Верёвка тянула меня вниз, придавливая к чему-то твёрдому и неподвижному. Довольно долго на лицо продолжал сыпаться снег. Я вспомнил путаную Юлову байку про человека, попавшего в снежную лавину. Юл сказал, что главное плыть и сохранять перед собой воздух. Плыть я не мог, но поднёс руку к лицу и выставил локоть. Снег давил сверху всё сильнее, верёвка тянула вниз всё слабее. Видимо, большая часть лавины ссыпалась по бокам от меня.

Почему-то я услышал в голове голос Джезри: «Тебя лишь самую малость похоронило заживо!» Вот скотина!

И тут всё прекратилось. Я слышал только, как бьётся моё сердце, и больше ничего.

Я двинул локтем вверх. Перед лицом образовалось немного свободного пространства. Главное, это позволило мне перебороть панику и открыть глаза. Я увидел серо-голубоватый свет. Явственно представилось, как Арсибальт говорит: «Как раз хватит, чтобы читать», а Лио отвечает: «Да, если бы ты догадался захватить книгу».

Почему-то я не проваливался дальше. Пока. И провалился, судя по всему, неглубоко. Что-то остановило моё падение: видимо, салазки застряли между стенками трещины, и я упал на них. Я пошевелил ступнями, убеждаясь, что не сломал хребет. Хотелось ощупать стенки, но одна рука была прижата к боку, а другая — та, которой я закрыл лицо, — придавлена снегом. Впрочем, её можно было двинуть вниз. Я нащупал застёжку переднего кармана. Затем поднёс руку к лицу и зубами стянул перчатку. Теперь можно было вынуть из кармана сферу.

У сфер нет кнопок или чего-нибудь в таком роде. Они понимают жесты. С ними разговаривают руками. У меня уже занемели пальцы, но я сумел сделать винтообразное движение, и сфера увеличилась. Мне стало страшно, поскольку она заполнила пустое пространство надо мной и давила на грудь. Однако я понимал, что слой снега на мне не такой уж толстый, поэтому продолжал увеличивать сферу. Как раз когда начало казаться, что меня задушит собственная сфера, зашуршал снег — сошла миниатюрная лавина. Я крутанул пальцами в обратную сторону. Давление исчезло. Я увидел небо между двумя стенами голубого льда. На краю трещины, футах в двадцати надо мной, стоял Бражж.

— Ты инак, — были его первые слова.

— Да.

— У тебя ещё что-нибудь в твоём волшебном мешке есть? Потому что моя верёвка там, с этими двумя гытосами. — Он похлопал по петле на поясе — с неё свешивался обрывок длиною примерно в фут. Как раз на таком расстоянии можно обрезать верёвку в минуту паники… или по расчёту.

— Я подумал, возможно, ты её обрезал. — Не знаю, почему я это сказал. Наверное, по дурацкой иначеской привычке констатировать факты.

— Возможно.

Некоторое время мы глядели друг на друга. Мне подумалось, что Бражж удивительно рационален — рациональнее многих инаков. Подобно Крейду, Корд или мастеру Кину, он мог бы стать инаком, но не стал. Чувство собственной исключительности сделало его крайне расчётливым и безжалостным.

— Допустим, тебе плевать, погибну я или нет, — сказал я. — Допустим, ты действуешь из чистого эгоизма. Ты не дал нам погибнуть, взял нас с собой, привязал к себе верёвкой, зная, что если ты упадёшь в трещину, мы попытаемся тебя спасти. Когда упал один из нас, ты в ту же секунду перерезал верёвку, чтобы спастись самому. В трещину ты заглянул из чистого любопытства. Увидел мою сферу. Теперь ты знаешь, что я инак. Твоё решение?

Бражжа мои слова слегка позабавили. Он редко слышал, как умные люди связно излагают ситуацию, и теперь смаковал новое ощущение. С минуту он глядел вниз по склону, обдумывая мой вопрос. Потом снова повернулся ко мне.

— Шевельни ногами, — сказал он.

Я шевельнул.

— Руками.

Я шевельнул руками.

— От этих гытосов больше мороки, чем пользы, — сказал Бражж.

— «Гытосы» — это какая-то негативная этнозависимая характеристика Ларо и Дага?

— Этнозависимая характеристика? О да, этнозависимая характеристика, — с издёвкой повторил Бражж. — Гытосы хороши в земле ковыряться. Здесь от них один вред. А вот ты можешь помочь мне добраться до порта. Как ты отсюда вылезешь?

На протяжении трёх тысяч семисот лет нам запрещалось владеть чем-либо кроме стлы, хорды и сферы. Полки книг исписаны историями о том, как инаки, попав в трудную ситуацию, нашли им неординарное применение. У некоторых приёмов есть названия. Храповик светителя Аблавана. Снасть Рамгада. Ленивый фраа. Я по ним не спец, но в детстве мы с Джезри листали такие книжки и практиковались в некоторых приёмах просто из интереса.

Стлы и хорды сделаны из одного материала: волокон, которые могут сворачиваться в тугую спираль, становясь короткими, плотными и упругими, либо распрямляться в тонкую неэластичную нить. Зимой мы приказываем волокнам стлы сжаться: она становится короче, зато теплее за счёт воздуха в спиралях. Летом мы носим стлы длинными и тонкими. Точно так же хорда может превращаться в короткий канат или длинный шнурок.

Я раздул сферу до размеров головы, обмотал её стлой и обвязал хордой, затем вновь увеличил сферу, позволив стле расширяться вместе с ней. Сфера заняла всю ширину трещины: она могла двигаться вверх, но не могла упасть. Я немного протолкнул сферу вверх и снова раздул. Так я раздувал и проталкивал, раздувал и проталкивал по несколько дюймов за раз. Стенки были неровные, так что на самом деле это было сложнее, чем получается в рассказе. Однако постепенно я приноровился.