Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На огонек зашел Костя Томилин.
– Здравствуйте, товарищ вахтенный механик. Как настроение, боевой дух?
– Пошел ты…
– Ясно, Веня. Мальчик хочет домой, мальчик истосковался по жигулевскому и любви.
– Трепло. Находка для шпиона.
Костя зверски зевнул, присел на табуретку. Парень он гвоздь, хотя тоже из семеновских любимчиков. Но говорить с ним можно о чем хочешь, ни чужих, ни своих секретов Костя не продаст. И кореш надежный, и радист – один на сто, будь я начальником – сам бы его за собой таскал.
– Ты ж на вахте, – напомнил я.
– Магнитная буря, эфир взбесился. – Костя снова зевнул, с завыванием. – Ладно, Веня, дома отоспимся. Подумаешь, год! Оглянуться не успеешь. Вот какой я себе план наметил, Вениамин Григорьич. Как только вернусь домой, первым делом в баньку, к дяде Семе, чтоб он из меня всю эту стужу выжал. Потом в пивбар, чешское под рачков и скумбрию. А потом… Прости меня, благоверная, душа трепещет, давай поиграем в любовь и дружбу! Эх! Сам завидую…
– Знаешь, что бы тебе сказал Пухов?
– Догадываюсь.
– «Как не стыдно, товарищ Томилин, нести жеребятину, вы же интеллигентный человек, классику читаете!»
Костя засмеялся.
– Точно, он и на Большой земле будет спать в обнимку со своим радикулитом! Ну, твоя очередь, что будешь через год делать?
– У тебя, Костя, нет взлета фантазии. Банька, пиво, скумбрия… Нам с Пуховым стыдно за вас, товарищ Томилин. Я в Гагру поеду. Домик там есть на горушке, протянешь из окна клешню – мандарины, желтенькие, кругленькие… Арчил Шалвович Куртеладзе – хозяин, старый мудрый джигит. Только, говорит, дай телеграмму – будет тебе, Веня, комната с видом на море, виноград и шашлык от пуза, девочки с голубыми глазами… Вот это жизнь!
– А ты в зеркало на себя давно не смотрел? Фотокарточкой для голубых глаз не вышел.
– Темный ты человек, Костя. Для ихней сестры не фотокарточка самое главное.
– А что?
– Ты не поймешь, образования не хватит. Главное для них, товарищ Томилин, – это шарм… Легок на помине!
– Вы обо мне? – Пухов присел, вздохнул. – Не спится… В мои годы сон вообще проблема, а тут еще такое…
– Принесло нытика… – Костя вполголоса выругался.
– Кроссворд от нечего делать решаю, – поведал Пухов. – Веня, тут по вашей части: «деталь дизеля», восемь букв, третья «р».
– Где это кроссворд неразгаданный нашли?
– Я старые резинки подчищаю. Так что бы это могло быть?
– Форсунка, наверное.
– Фор-сун-ка. – Пухов чмокнул губами. – Подходит. Спасибо, Веня.
– Еще что-нибудь?
– Ну, если вы так добры… «Частиковая рыба» не получается, шесть букв, пятая «д».
– Сельдь не подойдет?
– Минуточку… Отличнейшим образом! Премного благодарен. Вот и разгадан этот дурацкий кроссворд… Что теперь делать?
– Спать, Евгений Палыч, а там видно будет.
– Холодно у нас в спальне, батареи нужно проверить.
– Теплее уже не будет, Палыч, солярки в обрез, экономим.
Пухов горестно закивал головой.
– Слышал… Веселая зимовка нас ожидает, как я понимаю… Полная благополучия и высокого смысла.
– Действительно, шли бы спать, – неприязненно буркнул Костя. – Киснуть мы и сами умеем.
– Хоть бы вы, Томилин, не превращались в мэтра. Последнее время все только тем и занимаются, что учат жить.
– И правильно учат, за дело.
– За какое дело? – повысил голос Пухов.
– Перечислить?
– Будьте любезны!
– Эй, выпру из дизельной! – предупредил я. – Брось, Костя, мне только вашего лая не хватает.
– А чего он заводит? – разошелся Костя. – Кто утром склоку с посудой затеял? Пухов. Кто Андрей Иванычу в душу плюнул? Пухов! Кто еще по второму разу зимовать не начал, а уже слезу вышибает? Знаем мы вас, Пухов!
Я и в самом деле хотел гнать их в шею, да рука не поднялась. Пухов как-то сгорбился, сник и стал совсем старый.
– Что вы обо мне знаете, Костя? – тихим и дребезжащим голосом сказал он. – Может быть, то, что, когда вы, с позволения сказать, пешком под стол ходили, я высаживался с «морских охотников» в немецкий тыл? Или то, как от звонка до звонка двадцать два года отзимовал на разных станциях? То, что у меня старая и больная мама, для которой я единственная надежда и утешение? Что вы еще знаете обо мне, Костя?
А потом посмотрел на Костю так, что тот глаза отвел, и вышел из дизельной.
– Вот, обидел человека, – расстроился Костя.
– Ты уж действительно попер… Полегче бы надо.
– Надо, надо… Думаешь, не понимаю? У меня ведь у самого мать второй месяц в больнице… И Кира с дочуркой, всего три годика… Представляешь, что завтра будет, когда узнают? Сам, своей рукой в эфир отправил – обрадовал… Душа на мелкие части разрывается, так болит…
…Рваная какая-то ночь была – ни поговорить как следует, ни подумать. Раньше в дизельную никто и не заглядывал, велика радость соляркой дышать, а сегодня будто сговорились, дверь так и хлопала. И хоть бы кто в сторону увел, анекдот, что ли, рассказал бы, посмеялся – так нет, каждый со своей тоской приходит, ждет сочувствия. Сначала Димдимыч целый час черную тучу нагонял, потом Валя про свою любовь к жене вздыхал, какая у него замечательная и к нему, недостойному, ласковая (с таким будешь ласковая! Всю жизнь под каблуком и деньги немалые привозит). А у меня из головы не выходил Пухов, так и звучало в ушах, как он это слово сказал: «мама». Такая в нем была боль и ласка, что у меня чуть слезы на глаза не навернулись. И его
