Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

— Это, право же, очень и очень трогательно, — произнес контр-адмирал.

Госпожа Шамплер помолчала, потом добавила:

— Когда-нибудь это место займет человек, который станет нашим преемником в управлении поместьем.

Наступила минута неловкости. «Мать, как обычно, ставит нас в глупое положение», — подумал Гилем.

Элен посмотрела на старую даму с улыбкой. Госпожа Шамплер заметила это. «Она, вероятно, думает, что мой выбор пал на Тристана, поскольку его занимают всякие насаждения. Но ей невдомек, что его интерес любительский. Как будто тот факт, что Тристану нравится наблюдать за ростом растений, поможет поместью выжить и развиваться дальше. Я даже мысли не допускаю, что мы перестанем двигаться к лучшему. Надо, чтобы и двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет спустя…»

Внезапно она ощутила усталость, почти что отчаяние. «Через двадцать, тридцать, пятьдесят лет меня давно уж не будет. Зачем же мне волноваться о том, что произойдет в таком близком, но и далеком будущем?»

Она ела суп, следя за Смышленым, расставляющим на консоли бутылки с вином. Гости и домочадцы обменивались короткими фразами, стараясь не углубляться ни в одну тему. Кто-то заговорил о театре, и Гилем сказал, что спектакль, который он давеча видел в столице, вероятно, продержится не менее месяца.

Жюльетта, скептически покачав головой, скроила язвительную улыбку.

«Она смешна, — подумала госпожа Шамплер, увидев невестку в зеркале, — просто смешна! Любопытно, как бы она поступила на моем месте?»

Хоть и продолжая следить за подачей блюд и даже пытаясь порой оживлять затухающую беседу, мысленно она далеко-далеко ушла от этой столовой и от своих гостей. Ей вспомнился один чудный июньский день. Миновав деревенский мостик, Фелисите пошла по дороге, ведущей к печам для обжига извести и небольшой конторе при них. Лейтенант, как обычно, отправился туда после завтрака, и Фелисите своим неожиданным посещением хотела устроить ему сюрприз. Она несла мужу бутыль с сидром, купленным в Порт-Луи за баснословную цену.

Взойдя на крыльцо веранды, она вздрогнула всем телом. На углу стола, единственном видном отсюда предмете мебели на веранде, лежала дамская сумка — или, вернее, дурацкий маленький кошелек, в которых женщины носят ключи и платочек. Оцепенев на мгновение, она повернула назад и направилась к ближней печи. Фелисите была в полной растерянности, но старалась умерить свое смятение перед недавно назначенным мастером. Задав ему несколько пустяковых вопросов, она вновь подхватила свою корзинку.

— Я ухожу, Кокора.

— Не повидав хозяина? — спросил мастер, явно испытывая неловкость.

— Скажите, что я ждала его около получаса, но больше ждать не могла.

На тропинке, которая выводила к дороге вдоль побережья, ее догнал Кокора.

— Хозяин просил вас вернуться, сударыня.

«Ты, разумеется, ему обо мне доложил», — подумала Фелисите. Поколебавшись, она пошла за рабом. На конторском столе, конечно, не оказалось никакой сумочки.

— Цыпленок прямо-таки объедение, — сказал контр-адмирал. — У вас замечательный повар.

Поблагодарив его, госпожа Шамплер улыбнулась. Цыпленок и впрямь получился отменный, да и вино к нему она подобрала удачно. Лейтенант Легайик был, кажется, увлечен разговором с Доми. Он слушал ее с веселым и зачарованным выражением.

«Такое же выражение было у моего лейтенанта, когда я в первый же вечер кинулась на защиту Шарпантье де ла Косиньи», — подумала госпожа Шамплер. И опять словно дымом заволокло сверкающие перед ней декорации, и она очутилась в той самой конторе, возле печей для обжига извести.

Поставив корзинку на стол, она ощутила внутри ужасную пустоту — ни единого не было в ней желания и ни малейшей надежды. Улетучилось даже злобное удовольствие, какое она надеялась получить от своего скоропалительного ухода. Лейтенант, крайне смущенный, заговорил тем не менее первый:

— Прости, что заставил тебя дожидаться. Я принимал госпожу Ройе: она пришла мне сказать, что не может жить больше на Черной речке, слишком ей здесь одиноко.

— Она у нас не работает, — жестко сказала Фелисите. Это ее супруг домогался места наставника и получил его.

— В том-то и дело, что она не смеет даже и заикнуться об этом.

Фелисите подошла к окну. Залив синел в обрамлении ветвей, солнце сеяло блестки на гребни волн. «Я ее ненавижу, — думала Фелисите, — ненавижу это ее за стылое постное выражение лица и этот вид вечной мученицы, будто бы созданной для иного, более утонченного общества, чем ее муж».

Медленно повернулась она к лейтенанту, который, еще не зная, как вести себя дальше, начал рыться в столе, якобы в поисках некоей, несуществующей, вероятно, бумаги. Почувствовав на себе взгляд жены, он перестал искать.

— Не устраивай драмы из самой обыкновенной истории. Женщине скучно, ей нечего делать дома. Гуляя, она иногда заходит сюда по дороге. Уверяю тебя, от нее мне одна докука…

— Значит, это не первый ее визит, — отметила Фелисите.

— Она заходила раз или два, — слишком быстро сказал лейтенант.

Много позже она узнала, что лейтенант делил с этой дамой еду, которую присылали ему из Белого Замка, когда он задерживался у печей дотемна. Но для скандала время было уже упущено, так что пришлось ей испить эту горькую чашу молча.

Он задвинул ящик, и Фелисите села слева от лейтенанта в кресло для посетителей. «На ее место», — подумалось ей. И тут у нее в мозгу почему-то вспыхнула фраза, произнесенная им однажды еще в Порт-Луи: «Черт возьми! Не могли вы остаться там, где вы были? Вы требуете от людей невозможного, вот что!»

«Может быть, он и ей сказал точно такие слова. Сколько раз говорил нечто подобное за свою жизнь истинного женолюба? Именно эту фразу я бы и выбрала, чтобы дать представление о его нраве. Чувственный, но не склонный ко всяким слащавостям, он не станет льстить женщине, превознося до небес ее красоту, разве что вскользь намекнет на ее соблазнительность».

Фелисите смотрела в окно, лейтенант молчал. Минут через десять это безмолвие стало невыносимым.

— Не вбивай себе в голову разные глупости, Фелисите. Клянусь, ничего у меня с этой дамой не было