Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

— И вам, наверное, говорили, что он не способен нарушить клятву, данную им в Бресте, защищать новый французский флаг?

— Вийомез тоже был в числе тех, кто, узнав о казни Людовика Шестнадцатого, не пожелал объявить себя врагом новой Франции, когда правительство Явы отказалось рассматривать их миссию как миролюбивую и наложило секвестр на оба фрегата. Как и капитан Шамплер, Вийомез остался верен присяге, пока не был освобожден от нее законной властью своей страны. Оба решительно отклонили предложение служить государству, которое держит их пленниками, и заявили, что готовы скорей претерпеть любые лишения, нежели причинить из корысти вред своему отечеству.

Госпожа Шамплер повернулась к контр-адмиралу. Ей было известно все то, что он говорил. Она знала, что Людовик XVI, согласившись с требованием Парижского Общества естественной истории, без проволочек вооружил фрегаты «Надежды» и «Поиски». Она следила за их маршрутом, изредка получая письма то с Тенерифе, то с мыса Доброй Надежды, то с острова Тасмании. Она была в курсе картографических работ, проведенных в этих краях инженером-географом Ботаном-Бопре, а также огромного разочарования, которое испытал д’Антрекасто, не найдя никаких следов Лаперуза вокруг островов Адмиралтейства[20]. Знала она и про долгое плавание к островам Друзей в Санта-Крусе к северу от Луизиады, и о смерти д’Антрекасто на Анахоретах. В этой самой библиотеке Вийомез рассказывал ей все подробности экспедиции. Он тоже пытался заставить ее внять голосу рассудка. Но тогда она не желала и слушать каких бы то ни было объяснений. Она верила в возвращение лейтенанта, и никто не мог бы ее убедить в его гибели. Пять лет миновало с тех пор…

Некоторых участников экспедиции объявили военнопленными и заточили в крепость. Среди моряков царила большая смута, мало кто знал, что именно надо делать, а главное — чего делать не подобает. Англия, Испания и Голландия были тогда в состоянии войны с Конвентом и признавали лишь прежний режим. После капитуляции Пондишери англичане провозгласили, что Революция разбита наголову и что Францией снова правит король. Несколько офицеров, поддержанные англичанами, тотчас же нацепили белые кокарды.

— Вся беда в том. что Англия не поверила в жизнеспособность нового строя, — сказала госпожа Шамплер. — Экспедиция эта вряд ли встревожила бы голландцев, если бы их не подзуживали англичане. Вот доказательство: кроме тех двадцати двух офицеров и матросов из миссии д’Антрекасто, которых держали в тюрьме, триста пятьдесят человек, взятых в плен англичанами на французских каперах, были по соглашению о размене пленных вывезены Вийомезом на переговорном судне.

Замолчав, она вновь посмотрела на бухту. Некоторое время в комнате было тихо, потом она едва слышно добавила:

— Я впервые тогда провожала его без страха. Единственный раз я ждала его так безмятежно…

Когда лейтенант уезжал из колонии, она сразу же с головой уходила в какое-нибудь многотрудное новое дело — чтобы не думать, забыться. О ней говорили, хваля ее и удивляясь, что у нее все качества прирожденного администратора. Кто-то донес госпоже Шамплер, что иные соседи, хоть прямо и не называя ее скрягой, видят в ней страсть к накопительству. Она не обращала внимания на пересуды, потому что ведь постороннему все равно не втолкуешь, что только тоска да вечное ожидание заставляют ее трудиться в поте лица. Во времена Семилетней войны, когда он ушел в свое первое плавание, продлившееся девять месяцев, она решила засеять пшеницей поле, которое начиналось сразу же за печами для обжига извести и тянулось до Тамарена. Фелисите отправлялась туда на заре и приходила домой к полудню. За два месяца до возвращения кораблей она родила Элизабету. Следя со своей постели за каждым возникшим на горизонте судном, она теряла терпение и злилась на всех, что вынуждена лежать.

Второй экспедиции, состоявшейся в следующем году, Фелисите обязана своим опытом разведения риса. Но лейтенант отсутствовал только четыре месяца. Он служил еще на «Зодиаке», и эту миссию, как и предыдущую, слишком удачной не назовешь. Исход сражения оказался сомнительным. Не все капитаны сделали то, что было в их силах, чтобы помочь товарищам и сообща отбить неприятельскую атаку. В этом бою лейтенант получил сквозное ранение в коленную чашечку. Когда он прибыл в Порт-Луи, рана успела зарубцеваться, но в походке еще оставалась известная скованность. Госпожа Шамплер помнила это утро и крик: «Корабли, корабли!», заставший ее в полях. Она послала лошадь в галоп, а когда соскочила, бока животного были мокры от пота. Тринадцать судов эскадры д’Аше торжественно двигались строем, как вдруг какой-то один, подойдя чуть не к самому берегу, салютовал земле. Она прошептала: «Завтра…» И это завтра пришло со всем своим шлейфом радостей, о которых даже теперь не могла она вспоминать без сердечною трепета.

Лейтенанта произвели в капитаны и наградили орденом Святого Людовика. Тогда-то и был написан его парадный портрет. Через год он ушел на «Мстителе» — помощником капитана де ла Пальера. Им было поручено разгромить торговый флот неприятеля, и плавание длилось два года. К его возвращению Тристан уже резво бегал по дому, у Белого Замка завелся еще один флигель, площадь под сахарным тростником увеличилась втрое, и сахар кристаллизовался в котлах. Произошло еще и такое событие: Вест-Индская компания уступила колонию королю.

«Я в то время надеялась, что больше он не уедет», — подумала госпожа Шамплер. Ей вспомнился вечер его возвращения. Они были в спальне. Открыв свой эбеновый ларчик, она достала блокнот, в который записывала все даты: когда лейтенант уехал, когда вернулся. В тот вечер она приписала: «Он здесь, и жизнь возобновилась». Но лейтенант, державший ее в объятиях, быстро нагнулся и написал в свою очередь: «Наша жизнь, любовь моя, не начинается заново, нет у нее перерывов…»

«Только бы адмирал не приметил, как я волнуюсь», — подумала госпожа Шамплер. Она держалась за подлокотники кресла и не могла решиться заговорить. «Пять лет, пять лет жил он дома на этот раз, как же было мне не надеяться?» Дети выросли, и наставник Ройе поселился в домике «На перепутье» со своей молодой женой. «То было время особенно оживленной работорговли», — вспомнила старая дама.

И вновь — как будто и не было всех этих лет… Она стоит, опершись на ограду балкона, сразу же после ужина. В кресле сидит лейтенант, он курит, положив ноги на табуретку. Ночь очень теплая, и окрестности тонут в кромешной тьме.