Надежда - Елизавета Абаринова-Кожухова

Заметив скромно сидящую Надю, Эдуард Фридрихович развеселился еще больше:

— Фройляйн Надин! А фы што здесь делаете?

— Жду аудиенции у Государя, — нехотя ответила Надя. И то ли в шутку, то ли всерьез попросила: — Может, составите мне протекцию?

— Для вас — все, што пошелаете, — чародей в порыве радостных чувств даже чмокнул ей ручку, — но это — увы!

И Херклафф, словно бабочка, упорхнул из приемной, мурлыча под нос песенку «Мейн либер Аугустин». Истинный смысл его последних слов Чаликова поняла чуть позже.

— Князь, а вы-то что здесь копаетесь? — вдруг оборотился секретарь к Длиннорукому. — Вам еще в дорогу собираться, не на ночь же глядя отъезжать будете?

— И главное, княгиню с собой прихватить не забудьте, — добавил «Бэрримор». — Теперь в просвещенной Европе так принято — чтобы повсюду с супругой.

Князь весьма неприязненно оглядел обоих.

— Но должен же я сдать дела в градоправлении, — произнес он чуть не с мольбой.

— Для чего? — с нескрываемым пренебрежением промолвил секретарь. — Все это сделают и без вас. А вам, господин посланник, о другом думать нужно — о том, как вы будете блюсти выгоду нашего царства на брегах Варяжского моря!

Ничего не ответив, князь Длиннорукий схватил в охапку верительную грамоту и, стараясь сохранить достоинство, вышел прочь. В дверях он чуть не столкнулся с Рыжим, но по причине расстроенных чувств этого даже не заметил.

— Что случилось? — прямо с порога озабоченно заговорил Рыжий. — Для чего меня так срочно вызвали?

Секретарь уважительно привстал за столом — гораздо уважительнее, чем при появлении князя Длиннорукого:

— Господин Рыжий, наш Государь призвал вас, дабы лично объявить, что назначил вас царь-городским градоначальником!.. Ой, кажется, я сам это сделал вместо него.

— Схожу узнаю, может ли он поздравить вас прямо теперь, — сказал чернобородый дьяк и скрылся за «внутренней» дверью.

Но тут Рыжий заметил Надежду. А заметив, с непринужденным видом подсел на соседний стул.

— Надя, вы с ума сошли! — убедившись, что его никто не слышит, шепотом напустился Рыжий на Чаликову. — Какого черта вы вернулись? Неужели вы не понимаете, что живой вас отсюда не выпустят?!

— Ну почему же? — с напускной кокетливостью возразила Надя. — Государь ко мне благоволит, может быть, даже лично соизволит со мною побеседовать…

— Не прикидывайтесь ду… наивной, — чуть не вырвалось у Рыжего грубоватое словечко. — Ваш единственный шанс — это если вы уйдете отсюда вместе со мной. Кстати, ваше счастье, что я теперь не просто Рыжий, а градоначальник, при мне вас не тронут. Но учтите — если вы отойдете от меня хоть на шаг, то я за вашу жизнь не дам ни полушки.

Резко возвысив голос, Рыжий обратился к секретарю:

— Пожалуйста, извинитесь за меня перед Государем — я провожу госпожу Чаликову и тотчас вернусь.

С этими словами он подхватил Надю под руку и чуть силой вывел прочь из царского терема.

Едва несостоявшаяся Шарлотта Корде и новоиспеченный мэр покинули царскую приемную, из «внутренней» двери не то чтобы вышел, а как-то выпал чернобородый дьяк. Лицо его, обычно до крайности невозмутимое, на сей раз выражало крайнюю степень смятения, а руки заметно дрожали.

Отец Иоиль вел Дубова по незнакомым улицам, то и дело куда-то сворачивая. Потом Василию показалось, что священник малость сбился с пути — они уже во второй раз проходили мимо одной и той же харчевни с яркой вывеской над входом. Когда они оказались там в третий раз, Василий уже хотел было указать своему провожатому на это обстоятельство, но отец Иоиль, к немалому удивлению Дубова, завел его прямо в харчевню.

— Сейчас все поймете, — отец Иоиль усадил Дубова за столик напротив окна. Миг спустя на противоположной стороне улицы остановился тот «неприметный господин», который пытался подслушивать их разговоры за колонной.

— Я его в самом начале приметил, — пояснил отец Иоиль. — Думал, сможем отвязаться, да не тут-то было.

«Неприметный господин» тем временем почти откровенно наблюдал за своими подопечными через окна харчевни.

— Что же делать? — забеспокоился Василий. — Не век же нам здесь сидеть!

— Немного подождем, а потом с Божьей помощью что-нибудь придумаем, — обнадежил его отец Иоиль. И сказал подошедшему половому: — Принеси-ка нам для началу по кружке чаю.

Соглядатай продолжал терпеливо топтаться на улице, и Дубов, не желая терять времени, достал из кармана рукопись, полученную от боярина Павла.

— Ох, это ж как будто не совсем по-нашему, — покачал головой священник. Тогда Василий зачитал вслух:

— И вот придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей…

— Так это же из книги ветхозаветного пророка Малахии, — сказал отец Иоиль, терпеливо выслушав до конца.

— И все? — разочарованно протянул Дубов. — А я-то думал, что в этой записи заложен какой-то особый смысл…

— Видимо, для отца Александра здесь был какой-то смысл, — раздумчиво ответил отец Иоиль. — Иначе бы он не стал это отдельно выписывать… Да-да, благодарю вас, — кивнул он половому, принесшему чай, и что-то прошептал ему на ухо. Тот понимающе закивал:

— Будет сделано, батюшка. Препровожу непременно.

Глянув в окно, Василий со вздохом заметил:

— А наш друг все еще там.

Эти слова, разумеется, относились к «неприметному господину», который продолжал маяться на другой стороне улицы.

— Я постараюсь его «увести», — решительно встал из-за стола отец Иоиль, — а вы доберетесь без нас. То есть без меня и без него. Тут уже недалеко.

С этими словами священник вышел из харчевни и не спеша двинулся по улице. Чуть спустя «неприметный господин» отправился в ту же сторону.

Едва Дубов проводил их взором, к столику вновь подскочил половой:

— Сударь, идемте со мной, я все устрою.

Проведя Василия через кухню, половой вывел его на двор, а оттуда в узкий кривой переулочек, застроенный неприметными избами:

— Теперь вам туда, а потом прямо. Попадете на Савельевскую улицу, а она упирается в Сорочью.

Всю дорогу Василий посматривал по сторонам и украдкой оглядывался назад — «хвоста» не было. А оказавшись там, где до нынешнего утра находился Храм Всех Святых, он обнаружил самую безрадостную картину: храм лежал в руинах, по которым сновали работники Сыскного приказа, а десятка полтора стрельцов стояли в оцеплении, оттирая от места происшествия толпу зевак. Между оцеплением и толпой бегал Петрович и, возбужденно махая руками, рассказывал всем желающим (а также и не желающим) о том, чего свидетелем и даже участником он был, дополняя свой страшный рассказ все более новыми и более жуткими подробностями.