Восстание - Юрий Николаевич Бессонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колчак бросил трубку и тяжело опустился в кресло перед письменным столом. Некоторое время он сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла, запрокинув голову и закрыв глаза, потом провел по липкому лбу ладонью, брезгливо отер руку о жесткий обшлаг кителя и крикнул:
— Адъютант!
Адъютант немедленно явился.
— Прикажите затопить камин и дать мне горячего чаю, — сказал адмирал.
Потом он подвинул лежащую на столе карту ближе к горящей лампе и долго рассматривал идущие от станции Куломзино две линии железных дорог и две линии связи. Одна из них шла на Челябинск, другая — на Екатеринбург, и обе вели к фронту.
В кабинет на цыпочках вошел солдат с охапкой тонко наколотых дров и с целым пучком сухой бересты. Неслышно приблизившись к изразцовой печи, он стал укладывать в камин дрова.
Адмирал повернул голову и с ненавистью посмотрел на коротко постриженный затылок и на широкую спину солдата, как будто бы и он, этот безмолвный солдат, был одним из тех людей, которые сейчас восстали против него — верховного правителя Сибири.
3
В домиках поселка при станции Куломзино, в квартирах грузчиков и железнодорожных рабочих, этой ночью люди спали одетыми, а то и совсем не спали. Однако ни в одном окне свет не горел, и пройди в эту ночь по улице даже самый зоркий и внимательный человек, ему бы и в голову не пришло, что жители поселка к чему-то готовятся и только ждут условленного часа, чтобы высыпать из своих заснеженных домов.
В тусклом свете ущербного месяца дома под снежными шапками стояли темные и немые, как каменные глыбы. Даже узловая железнодорожная станция, всегда шумная и суетливая, в эту ночь притаилась и притихла — ни пыхтения паровозов, ни лязга вагонных буферов.
Для человека, посвященного в тайну ночи, тишина эта была особенно примечательной. Поэтому, выйдя на крыльцо посмотреть, далек ли рассвет, и послушать, все ли спокойно в поселке, Тимофей Берестнев испытывал такое чувство, будто он уже шел в бой и здесь, рядом, за полуразвалившимися поленницами дров, в засаде, его поджидали спрятавшиеся враги.
Ночь была морозная, но звезды, притушенные желтоватым светом месяца, едва проглядывали, неяркие и как бы затянутые поднявшимися к самому небу космами поземки, гуляющей по пустырю за поселком.
Взглянув на месяц, чтобы прикинуть, который идет час, Тимофей повернулся лицом к невидимому городу и прислушался в смутной надежде расслышать какие-нибудь звуки, которые бы подсказали ему, что там, за Иртышом, дело уже началось.
Тимофей был рядовым бойцом и о плане предстоящего восстания знал очень немного. От старшего своей пятерки, тоже станционного грузчика Куделина, он слышал, что восстание должно начаться в городских рабочих районах, что рабочих поддержат солдаты запасного полка омского гарнизона, которые должны освободить тюрьму и лагери военнопленных красноармейцев, что куломзинские рабочие выступят одновременно с городскими, чтобы отрезать Омск по линии железной дороги от соседних городов, откуда колчаковцам могла быть подана помощь.
Однако подробностей плана предстоящего восстания Тимофей не знал. Не знал он и того, пойдет ли сам вместе с частью куломзинских повстанцев на Омск или останется здесь — защищать станцию от возможного нападения белых со стороны Петропавловска или Тюмени.
Он постоял на крыльце, прислушиваясь и поглядывая на месяц, потом осторожно открыл дверь и вошел в дом.
Здесь в первой комнате, которая одновременно была и кухней, ожидали остальные бойцы пятерки. Трое, вытянувшись, лежали на полу возле большой русской печи, а один, сидя на корточках, курил, ярко раздувая огонек цыгарки. Это был старший пятерки, грузчик Куделин.
В не прикрытое ставней окно, выходящее во двор, глядел месяц. В его свете дым от цыгарки плавал над головой курящего Куделина серым клубком тумана.
С мороза в комнате показалось Тимофею жарко, как в бане.
— Угомонился? — спросил Куделин, как только Тимофей, прикрыв за собой дверь, подошел к печи. — Поп еще к заутрени звонить не взялся?
— Поп не звонит, а время к утру подходит. Месяц на трубу сел, — сказал Тимофеи. — Лишний раз на улицу выйти да оглядеться неплохо…
— Кто говорит, что плохо, только не к чему, — сказал Куделин и, плюнув на уголек цыгарки, растер окурок пальцами. — А поспать, пока досуг есть, того лучше.
— Я выспался. — Тимофей перешагнул через лежащих на полу бойцов и сел рядом с Куделиным.
Несколько минут, мучимый жарой и духотой, он сидел молча, потом сказал:
— Да и много ли теперь спать осталось, говорю, месяц на крыши садится… Мороз — винтовки, поди, крепко настыли… Занести бы их в избу да пообтереть…
— Они ладно протерты, не застынут, — сказал Куделин.
Рядом на полу заворочался молодой грузчик из одного с Тимофеем звена.
— А в городе тихо? — сквозь позевоту спросил он.
— Тихо, — сказал Тимофей.
— До города далеко, — послышался голос из угла. — Стрельбу сюда никак не донесет. Кабы ветер в нашу сторону…
— Ветер к Иртышу, — сказал Тимофей.
— То-то, и с вечера к Иртышу был…
— Ладно, — сказал Куделин. — Нам ветер не при чем. Для каждого свой час установлен. Кукушку, неправда, услышим. Как с перебором закричит, так и нам выходить время.
Он достал кисет и стал закручивать новую цыгарку. Закурили и остальные бойцы.
Дым низко стлался над полом и космами тенет повисал на бледном окне.
Бойцы молчали. Говорить было не о чем, да и каждый был занят своими мыслями.
Тимофей поглядывал на оконце
