Ответ Империи - Олег Измеров

«А что же у нее будет, рыба или мясо? – подумал он. – И спросить вроде неудобно. А может, ни рыба ни мясо? Тьфу, какая ерунда, лучше проконсультируюсь».

– Девушка, а какое вы мне посоветуете вино в гости? Дамское и такое, чтобы безошибочно к любому столу.

– Понимаю, – согласилась девушка, то есть на самом деле степенная продавщица, уже привыкшая к тому, что основной контингент ее покупателей в сталинском обществе не берет «на троих», – есть беспроигрышный вариант, но это дороговато.

– Роли не играет. Что за вариант?

Продавщица подставила складную лесенку, как в старых купейных вагонах, достала откуда-то с верхней полки бутылку светло-янтарного вина и поставила на прилавок перед Виктором. Бутылка эта была похожа на невесту-мулатку из латиноамериканского фильма: ее этикетка и пробка сверкали девственной белизной фаты, красные и золотые надписи над обширным венком золотых медалей лишь подчеркивали это сияние.

– Советую вот это. Мускат Белый Красного Камня. Создано за несколько месяцев до начала Великой Отечественной. В свое время бочку этого вина каждый год привозили в Лондон для королевы Елизаветы Второй. Знаете, мужчина, такого вина в мире нигде больше не делают. Вроде как у них в Массандре виноград этот поливали из горного озера, где в воде серебро нашли, как в ионизаторах. И вот это серебро в вино переходило.

– А потом? – Виктор подозревал, что, как многие хорошие начинания на Руси, это тоже могло заглохнуть.

– Потом? Вино осталось то же, если вы имеете в виду. Королева сменилась. Это был выбор королевы. Берете?

– Конечно. Сколько с меня?

– Тридцать два сорок.

«Ого!» – подумал Виктор. Выходило вдвое-втрое дороже других приличных сортов. С другой стороны, если дама сама приглашает в гости…

В кондитерском отделе сразу же попался на глаза тоскующий за плоским толстым стеклом холодильной витрины в окружении собратьев килограммовый торт «Рог изобилия» от местной домовой кухни. Это была загадка, мучившая Виктора с детства, с той самой минуты, когда он увидел это кулинарное чудо на странице книги «Кулинария» пятьдесят пятого года; фотка артефакта в книге была, а вот рецепта почему-то не оказалось. Виктор даже слышал легенду, что сие чудо кулинарии имело дореволюционное происхождение и французские корни.

Торт и в самом деле был хорош на вид. На бело-розоватой кремовой плоскости, как на скатерти, вальяжно и буржуйски-вызывающе возлежал коричневый шоколадный рог стиля модерн, похожий на граммофонную трубу, из раструба которой глядели младенческие личики четырех белых роз в окружении ромбиков из цукатов и желе. Свободные места по бокам рога занимали сахарные кисти, изображавшие розовый виноград.

Торопясь к кассе (нельзя же заставлять ждать!), Виктор подумал, что надо бы какой-то десерт, и прихватил первое, что попалось, то есть анапский виноград и полосатую, как восточный халат, бухарскую дыню, смутившую его своим ароматом; перед самой кассой он заметил маленький закуток с вывеской «Цветы» и обогатил свой джентльменский набор букетом пурпурных роз из бежицкого питомника. Кстати, в сравнении с нашей реальностью, розы оказались весьма недорогими. Скучающая кассирша (а вы видели в наших универсамах скучающих кассирш?) при его виде оживилась и тут же предложила блестящую подарочную сумку, но Виктор ограничился пакетом.

– Боже, ну зачем? – воскликнула Вероника при виде Виктора и цветов. – У меня же не день рождения… Дайте я хоть торт возьму, а то неудобно и помнется.

– Ни в коем случае. Детям – мороженое, даме – цветы.

– Действительно… Я просто растерялась, – промолвила Вероника и взяла букет. – Они прелесть. Идемте же, я подержу над вами зонтик, а то у вас руки заняты.

Над головой опять неторопливо прокатился самолетный гул, и не успел он затихнуть, как где-то с севера послышался новый; не прекращаясь, волны глухого, словно придавленного периной облаков, рокота перекатывались через город.

«Не пассажирские, нет. Раньше не летали так часто. Военно-транспортные, низко. Из Сещи, наверное».

Шестнадцатиэтажный пирамидальный крест, увенчанный стрелами антенн сотовой, при свете дня выглядел еще внушительнее.

– Да, знаете, у нас тут что-то днем с камерой на подъезде случилось, точнее, с кабелем, сразу починить не смогли, так представляете – ЖЭУ прислало этого, ну, как его, как за рубежом…

– Портье? – Виктор вдруг подумал, что ему надо поддерживать легенду о прибытии из очень дальнего зарубежья, а швейцаров зовут швейцарами только в России.

– Нет, портье – это в гостиницах, а в жилых домах – это иначе, тоже по-французски.

– Консьерж?

– Да, консьерж. Вы, наверное, больше в гостиницах проживали или в небольших домах – если не секрет, конечно?

– Ну, так консьержи и в гостиницах есть, – попытался он уйти от ответа.

– Я так и поняла.

– Ну так если он вместо камеры, это не консьерж, а секьюрити.

– Кто? А, понятно. Ну, ЖЭУ назвало, что консьерж. Может, они в названиях не разбираются, может, у них по штату положен только консьерж, если дом с обслуживанием. Ну, например, дом для инвалидов.

Тот, кого Вероника назвала консьержем, не был похож ни на консьержа, ни на охранника. Сухощавый мужчина среднего роста в лыжном темно-синем свитере с оленями, с невыразительным, безо всяких эмоций лицом, недвижно сидел на раскладном рыбацком полукресле возле лифта, и ему явно не хватало удочек. Никакой формы на нем не было, только бейджик с номером ЖЭУ и телефоном. На всякий случай Виктор вежливо поздоровался; в это время раскрылись двери лифта, и Вероника поспешила затянуть его в кабинку. Виктор оказался возле пульта.

– Нам на пятый, значит, жмите третью.

– Странный у вас лифт.

– Лифт? – Она удивленно, чуть исподлобья, сверкнула на Виктора большими глазами. – Это квартиры такие. В двух уровнях. Поэтому коридоры через этаж. Сейчас увидите.

Зашипели створки; Виктору на мгновение показалось, что он попал в корпус санатория. Вокруг шахты лифта и лестницы звездой расходились четыре коридора со стеклянными дверьми в конце, через которые проникал бледный свет угасающего вторника.

– Там у нас что-то вроде веранды, – прокомментировала Вероника, – большая такая общая застекленная лоджия, и все туда сносят фикусы и пальмы, что привезли со старых квартир. Получается зимний сад. Потом покажу, увидите…

«А консьерж, похоже, вовсе не консьерж».

Виктор расстегнул барсетку, вытащил ВЭФ и, набрав условный номер, заговорил, не дожидаясь ответа:

– Диспетчерская? Скажите, ЖЭУ присылало консьержа по аварии видеокамеры у Самолета, ну, дом такой, как пирамида? – Он досадовал, что не запомнил номера дома и улицы.

– Все в порядке, – ответил голос Светланы, – не волнуйтесь.

– Да. Да. То есть работы ведутся? Отремонтируют? Да? Большое спасибо. Извините за беспокойство. Починят скоро, сказали, – обернулся он к Веронике, которая уже отпирала дверь.

– Конечно, починят. Проходите, тут прихожка, вешайте сюда.

Щелкнул выключатель; в коридоре, отделанном под желтоватый природный камень, Виктор увидел слева то, что хозяйка дома называла «прихожкой», то есть красноватого цвета яблони шкаф с вешалкой и зеркалом. Справа от входа вверх вела неширокая лестница с деревянными перилами в тон.

– Это в спальни, – пояснила Вероника, положив розы на тумбочку и стягивая сапоги, туго обтягивавшие ее стройные крепкие икры. – Одна моя, другая – Таисии… Тапочки вот там.

– Красивое имя. Вообще хорошо, что вернулись к старинным русским именам.

Вероника вновь сверкнула глазами, в которых на мгновение Виктору почудились озорные огоньки.

– Только не смейтесь: это в честь Таис Афинской. Знаете, у Ефремова…

– Зачем смеяться? Это тоже мой любимый писатель… А в двухкомнатных тоже есть лестницы?

– А здесь нет двухкомнатных, однокомнатных… Весь дом одни трехкомнатные. Все семейные, с детьми.

– Ну да, и потолки, смотрю, повыше.

– Так это в гостиной и на кухне. Два семьдесят. А наверху – как в дачных домиках, два тридцать. Эксперимент такой – ученые установили, что советский человек активно живет в гостиной и на кухне, а в спальне либо тихо сидит занимается, либо спит. Зато два санузла – внизу туалет с раковиной, вот там дверь, в конце коридора, и вверху совмещенный, с ванной, очень удобно. Проходите сейчас на кухню, я поставлю цветы – и разберем, что у нас есть к столу.

Глава 21

Трындец низкой интенсивности

Кухня у Вероники хоть и была раза в полтора больше хрущевских, но тоже оставалась торжеством советского функционализма. Хотя, впрочем, может, и не советского. Стены были покрыты крупной кафельной плиткой под терракоту, ряды тумбочек и шкафчиков, в которые был встроен двухметроворостый трехкамерный холодильник, автомойка посуды под раковиной – все это навевало Виктору ностальгические воспоминание о машинном зале ЕС ЭВМ. Пейзаж оживляли гераньки на окне, большая декоративная глиняная тарелка на стене, с барельефом, изображавшим винный погребок, песочно-желтая видеодвойка на кронштейне и люстра с тремя подвесами на покрытом темным лаком штурвальном колесе. На стоявшем у окна обеденном столике возлежала маленькая кассетная магнитола.