Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

Она не вспоминала, как проходили у нее еще одни роды, когда на свет появился Жорж, отцом которого был Фрэнк Шарлебуа. Ребенок не выжил, и Лора предпочитала не вспоминать печальный эпизод из своего прошлого, который тянул за собой тягостные мысли о тех годах, когда она страдала потерей памяти.

— О нет! Нет! — заволновалась Бетти. — Мне слишком больно! Нет!

Из груди несчастной вырвался ужасный предсмертный крик. Те, кто находился на лестнице, застыли от ужаса.

Мари, игравшая с Луи в гостиной Шарденов, услышав его, заткнула уши. Шарлотта вздрогнула.

— Это кричит мама! — проговорила девочка с расширенными от ужаса глазами.

К ней подбежала Мирей, обняла малышку и начала ее утешать.

— Крошка моя, ничего не бойся! — говорила она с наигранной веселостью. — Сегодня вечером у тебя будет маленький братик или сестричка. А женщины всегда кричат.

— Ну конечно же, — подхватила Шарлотта, которая уже представляла себе самое худшее.

— А мне можно пойти к маме? — расплакавшись, спросила Мари.

— Не сейчас, — проговорила экономка. — Смотри, кто к нам идет!

Эрмин стремительно прошла в кабинет, чтобы позвонить. Она говорила отрывисто, что выдавало ее паническое состояние. Шарлотта зашла в кабинет спросить, как дела.

— Что-то не так? — почти шепотом спросила она.

— Да! — прошептала в ответ молодая женщина. — Пуповина трижды обернулась вокруг шеи ребенка. Он родился мертвым. Мама при этом присутствовала и чуть не потеряла сознание. Кровотечение не могут остановить. Доктор сейчас приедет. Слава Богу, в это время года можно легко проехать. Я боюсь, Шарлотта… Мадам Бабен настаивает, чтобы доктор предупредил священника.

Мари все слышала, стоя в коридоре. Она убежала от Мирей, сказав экономке, что хочет в туалет. Сердце восьмилетней девочки колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Она бегом бросилась к своему дому.

В Робервале дети выходили со школьного двора. Увидев Мадлен, Киона тут же взяла ее за руку. Лоранс и Мари немного отстали, чтобы поболтать с Роз Кутюр, их общей лучшей подругой.

— Мадлен, — взмолилась девочка. — Отведи меня в церковь. Я знаю молитвы, те, которым ты меня научила. Я должна помолиться Богу белых!

— Но что с тобой, Киона? — удивилась кормилица. — Ты же даже на мессу не ходишь.

— Это очень важно, — настаивала девочка. — Если у тебя нет времени, позволь мне пойти туда одной.

— Эрмин не разрешила мне оставлять вас ни на минуту. Если ты думаешь, что это действительно важно, пойдем вместе. Но мне кажется, это просто каприз…

Золотистые зрачки Кионы впились в темные глаза молодой индианки. Во взгляде читалось такое горе, что кормилица тут же уступила.

— Хорошо, мы идем в церковь Нотр-Дам, — пообещала она. — Но сначала я возьму Мукки.

Уже через пять минут они входили под священные своды. В этот час в церкви никого не было.

Мадлен приходила сюда на воскресную мессу, но была счастлива вновь оказаться в этом месте, преисполненном благости, которая была ей столь дорога. Верила она истово, и для нее было огромной радостью вновь увидеть витражи: Иисус на кресте слева от алтаря и высокие медные подсвечники со свечами.

— Не шумите, — приказала она детям.

Призыв этот не относился к Кионе, которая уже преклонила колени перед распятием.

— Почему она встала на колени? — не понял Мукки. — Тала молится Маниту на берегу озера, а не здесь.

— Тихо! Помолчи! — ответила Мадлен.

Положив руки на колени, Лоранс с восхищением рассматривала витражи. Ее внимание привлекло изображение крестного пути. «Когда вырасту, я тоже буду делать рисунки для витражей!» — думала она. Что же касается Мари, то она болтала ногами, сгорая от нетерпения снова начать играть с красным тряпичным мячом, который подарил ей отец во время своего последнего приезда.

«Мне больше нравится Маниту! Я индианка, а не белая. И когда-нибудь у меня будут такие же черные волосы, как у моей бабушки Талы», — говорила она себе с решительным выражением лица.

Кормилица смотрела на Киону, которая, казалось, застыла в умоляющей позе, в то время как ее лицо было обращено к Иисусу. Вероятно, она очень тихо молилась.

«Бедное дитя! — думала Мадлен. — Как ей найти место в этом мире? Что за духи диктуют ей, что делать? Насылают сны? Или Бог наградил ее удивительными способностями в преддверии особой судьбы? Эрмин мне говорила, что монахини иногда в своих странных видениях усматривали козни дьявола. Я не могу в это поверить. В Кионе есть что-то ангельское, но в последние недели она перестала улыбаться».

Киона постепенно погружалась в иной мир. Она перестала чувствовать холод отполированных каменных плит под своими коленями, пьянящий запах елея. Все ее существо, душа были устремлены в молитву Пресвятой Деве, Иисусу и Богу-отцу.

«Пусть эта дама не умирает, слышишь, Боже? Скажите, что я ошиблась. Если она умрет, в Валь-Жальбере будет много горя. Эрмин станет печалиться, Симон и Шарлотта тоже. И маленькая девочка Мари — тоже, и маленький мальчик, у которого нимб над волосами. Бог белых людей, послушай меня, я молю тебя… Это я, Киона!»

Маргарита Бабен не утирала слез, катившихся по ее щекам. Она тихонько постукивала кулаком по животу Бетти, стимулируя внутренние органы и стараясь остановить кровотечение. Лора должна была завернуть новорожденного — это был четырехкилограммовый мальчик, лицо которого приобрело синюшный оттенок. Она положила его на комод, убрав оттуда теперь уже ненужные пеленки.

Повитуха попросила Жозефа выйти ненадолго из комнаты.

— Вы мечетесь по комнате, как медведь по клетке, — вздохнула она. — Вашей супруге нужен покой.

Жозеф вышел, не понимая ни что происходит, ни где он находится. Эрмин, которая так и стояла на лестничной площадке, попыталась успокоить его.

— Доктор скажет, что делать, Жо, — проговорила она.

— Он приедет слишком поздно, — простонал он. — Моя Бетти истечет кровью. У нее уже нет сил поднять руку. И все это — чтобы на свет появился мертвый ребенок! Хороший был мальчишка…

Голос у него сорвался. Прислонившись к стене, Жозеф спрятал лицо в ладонях и разрыдался, не обращая ни на кого внимания. Мари, которая сидела на последней ступени лестницы, встала со своего места и подошла к отцу.

— Папа, мама ведь не умрет? Нет? — шепотом спросила она.

— Боже упаси! — пробормотал он. — Иди вниз, Мари. Ты самовольно пришла сюда… Иди вниз к своим братьям.

— А где Арман, папа? Он не приехал?

— Я позвонила в администрацию Цитадели, — вмешалась в разговор Эрмин. — В их списках солдат Арман Маруа не числится. Арман, наверное, поступил в какой-нибудь другой полк!

— Вечные его хитрости, — резко оборвал ее Жозеф. — Наверняка разыгрывает из себя патриота где-нибудь в лесной глуши. У нас нет доказательств, что он в армии. Вот уж мне повезло так повезло! Старший — лентяй, сажает цветочки для этой девицы, младший исчез неизвестно куда, а Эдмон разыгрывает из себя ханжу. Что будет с тобой, Мари, когда вырастешь? Будешь танцевать голой в украшениях из перьев, как Жозефина Бейкер во Франции?

— Не нужно говорить такие глупости, Жозеф, — живо возразила Эрмин, преисполнившись жалости к девочке.

— Нет, папа, — ответила Мари. — Я пойду в монастырь, стану монахиней и никогда не заведу детей…

Сказав это, она разрыдалась и скрылась у себя в комнате.

«Боже, сделай так, чтобы Бетти не умерла! — молила Эрмин, и ее молитва поднималась из глубины ее сердца. — Она была мне матерью, всю свою жизнь она была предана своей семье, и мне тоже. Милосердный и чадолюбивый Боже, она ведь совсем еще не старая! Она нужна детям…»

На первом этаже захлопали двери, появился доктор Брассар с саквояжем в руке. Он приподнял шляпу, приветствуя Эрмин и Жозефа.

— Вот эта дверь, — тихо проговорила женщина, бледная от страха.

Симон поднялся на несколько ступеней вверх. Эдмон — за ним. Молодые люди не могли прийти в себя. Всю серьезность происходящего они поняли, лишь увидев входящего в дом приходского священника из Сен-Жан-де-Бребёф. Эрмин подошла к ним.

— Священник для мальчика? — с беспокойством спросил Эдмон. — Маме ведь лучше, да? Доктор сделает все, что нужно?

— Надеюсь, — ответила Эрмин. — Мы должны положиться на него.

Взгляд ее голубых глаз, в которых стояли слезы, говорил об обратном. Симон ударил кулаком по перегородке.

— Мама не может умереть! — воскликнул он. — Мимин, ну пожалуйста, скажи мне, что все будет хорошо! Вечером мы подадим ей вкусный ужин, все будем рядом с ней.

— Как это было бы прекрасно, Симон! — ответила Эрмин, не в силах скрыть собственных опасений.

Тут открылась дверь, и они услышали суровый голос доктора Брассара.