Иван Грозный - Борис Флоря

Замок в Нарве (крепость Германа). Вторая половина XIVв.

Дьяк. Гравюра XVI в.

Изображение опричника на поддоне подсвечника XVII в. из Александровой слободы.

Александрова слобода. Гравюра XVI в.

Предполагаемое изображение княгини Евфросинии Старицкой. Фрагмент плащаницы «Положение во гроб». Вклад Старицких в Кирилло-Белозерский монастырь. 1565 г.

Казни Ивана Грозного. Гравюра из немецкой книги «Разговоры в царстве мертвых». 1725 г.

Митрополит Филипп Колычев. Миниатюра XVII в.

Автограф митрополита Филиппа на приговоре Освященного собора об избрании его митрополитом и о его невмешательстве в дела опричнины 20 июля 1566 г.

Иван Грозный. Западно-европейская гравюра на дереве. XVI в.

Король Сигизмунд-Август Гравюра 1554 г.

Стефан Баторий, воевода Семиградский. С гравюры 1576 г.

Елизавета I, королева Англии Около 1588 г.

Послание Ивана Грозного Елизавете Английской. 1570 г.

Русское посольство в Регенсбурге, у императора Максимилиана II. 1576 г. Гравюра XVI в. Фрагмент.

Иван Грозный. Портрет из немецкого летучего листка. XVI в.

Большая государственная печать Ивана IV Изображение и прорись.

Евангелие 1571 г. Вклад Ивана Грозного в Благовещенский собор.

План Новгорода Великого в XVI в. Перерисовка с иконы.

Богемский кубок синего стекла из гробницы Ивана Грозного. XVI в.

Заздравная чаша. Вклад Ивана Грозного в Троицкий монастырь.

Цесис (Кесь). Замок магистра Ливонского ордена.

Монашеская ряса Ивана Грозного.

Взятие Нарвы шведами в 1580 г. Фрагмент надгробия П. Делагарди из собора Девы Марии в Таллине. 1589—1595 гг.

Иван Грозный. Портрет из «Титулярника». 1672 г.

Моление царя Ивана Грозного с сыновьями Федором и Дмитрием пред иконой Владимирской Божией Матери. Икона.

Царь Федор Иванович. Парсуна XVII в.

Фрагмент плана «Кремлена-града». Конец XVI — начало XVII в. Сверху: Царский двор (16), Патриаршийдюор (19), Успенский собор (20), Казна (14). Снизу: дворы Вельского (27), С. Н. Годунова (29), Д. Н. Годунова (30).

Иван Грозный. Скульптурный портрет М. М. Антокольского.

«Рыболов Петр и поселянин Богослов», писал он монахам, будут судить на Страшном Суде и Давида, и Соломона, и «всем сильным царем, обладавшим вселенною». Указывал царь монахам и на примеры высокопоставленных светских людей, которые, отрекшись от мира, явили пример совершенной иноческой жизни: Иоасафа, сына индийского царя, который «ризы царьския премени власяницею и многия напасти претерпе», Саввы Сербского, который ради иноческой жизни «царьство и с вельможами остави», князя Николы Святоши, который «предержавый великое княжение Киевское» отрекся от мира и много лет был простым привратником в Киево-Печерском монастыре.

Царь призывал братию монастыря быть непоколебимо твердой в защите монастырского предания — «усердно последствовати великому чюдотворцу Кириллу и предания его крепко держати и не быти бегуном, пометая щит и ини». В пример монахам царь ставил Иоанна Златоуста, который «пострада за обидящих», выступая против «лихоимания» византийской императрицы. «И ащесвятый, — писал царь, — о малых сих вещех сице страдаху, кольми паче, господие мои и отци, вам подобает о чюдотворцове предании пострадатии». (Перед монахами был близкий пример того, что случается с человеком, который, следуя Златоусту, заступился за обиженных, — митрополит Филипп, но вряд ли они могли указать на это своему царственному корреспонденту.)

В тексте послания ясно вырисовываются причины интереса царя к высокому идеалу монашеской жизни в том ее варианте, который воплотился в жизни общежитийной обители. Такая идеальная обитель рисовалась ему как сообщество людей, не знающих смут и конфликтов, тесно связанных между собой общим образом жизни и духовной близостью. Отступления от этого идеала, очевидные в жизни современных ему монастырей, вызывали у царя острое возмущение. Но он настойчиво рекомендовал лишь один рецепт лечения от болезни — полное беспрекословное подчинение авторитету «предания», оставленного братии основателем обители, и недопустимость малейших отступлений от него. Решающей при этом оказывалась воля настоятеля, который должен был добиться от братии подчинения этому авторитету. Царь писал кирилловским монахам о своих наблюдениях над жизнью кремлевской обители — Чудова монастыря: «Быша архимандрити: Иона, Исак Собака, Михайло, Васиян Глазатой, Аврамей — при всех сих яко един от убогих бысть монастырей. При Левкии же како сравняся всяким благочинием с великими обители и духовным жительством мало чим отстоя. Смотрите же, слабость ли утвержает или крепость?»

Так в рассуждениях о сохранении идеала монашеской жизни обнаруживаются характерные для взглядов царя представления о взаимоотношениях между обществом и властью.

Подобно другим большим текстам, вышедшим из-под пера царя, это послание отличается большим стилистическим многообразием. Часть наставлений, в особенности те, где говорится о древних подвижниках, выдержана в строгом торжественном стиле, последовательно воспроизводит нормы «книжного» литературного языка. Там же, где речь идет о собственных наблюдениях царя над жизнью монастырей, автор переходит на живой, разговорный язык, не гнушаясь ярких и сочных выражений. «А на Сторожех (в Савво-Сторожевском монастыре. — Б.Ф.) до чего допили? Тово и затворити монастыря некому, по трапезе трава растет».

Нарушения монастырского «предания» — главная, но не единственная тема послания. Царь сурово выговаривает монахам за невнимание к его «слову», неуважение к его распоряжениям. Варлаам Собакин, конечно, плохой монах, который подобно Шереметеву «хочет жити и чести по тому же, как в миру», вообще «мужик очюнной, врет и сам себе не ведает что», но Собакин «приехал с моим словом, и вы его не поберегли», «ано было пригоже нашего для слова и нас для его дурости и покрыти». Для монахов Шереметев значит больше, чем царское слово. «Другой на вас Селивестр наскочил», — припомнил царь ненавистного ему ныне бывшего наставника, который также относился к его распоряжениям без должного почтения.