Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов

Все возвратившиеся из плена подлежали проверке НКВД. Согласно решению ГКО от 27 декабря 1941 г. создавались специальные лагеря. По официальным данным, до 1 октября 1944 г. такую проверку прошли 354 592 человека. Из них 18 382 человека были отправлены в штурмовые батальоны, 11 556 арестовано. В мае 1945 г. согласно директиве Сталина было создано при белорусских и украинских фронтах еще 100 лагерей, на 10 000 человек каждый. В них размещались бывшие военнопленные и репатриируемые. Многие из них попали в ГУЛАГ[301].

Значение приказа № 270 много шире. Принципы, заложенные в нем, составили основу деятельности режима в военные годы. Без труда прослеживается негативное влияние приказа и на послевоенное развитие. Пагубным было непосредственное воздействие приказа на армию. Он подрывал силы и без того крайне ослабленных войск, увеличивал страх, стремление командиров фабриковать ложную информацию, лакировать действительность. Особо жестокое отношение к командующим объединениями, их казни, частые перемещения вновь и вновь обнаруживали в Сталине сатрапа. Официальная историография не замечает связи самоубийства Ефремова и других генералов с приказом № 270. Необходимо также проверить версию: Власов сдался в плен, боясь, что на него возложат ответственность за гибель 2-й ударной армии. Характерно, что Гитлер не решался расстреливать своих генералов за военные неудачи. Приказ привел к тому, что многие военнопленные стали бояться возвращаться на родину. Приказ 270 положил начало порочному принципу «ни шагу назад», что впрочем, не остановило отступление армии по всему фронту. Вместо разумной организации маневренной обороны, присущей современной войне, фактически в ряде мест вводились заградительные отряды. Кулик сообщал, как в октябре 1941 г. он «ловил бегущих по городу и сажал в оборону». На основе приказа № 270 производились «расстрелы без суда и следствия»; возникла привычка ряда командиров чуть ли не по всякому поводу хвататься за пистолет. Жестокость не давала желаемых результатов. Она лишь обрекала армию на самые упрощенные действия. На Керченском полуострове предел тупости показал Мехлис. Он запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательный дух красноармейцев: позади было море.

По воспоминаниям Будрина, батальон, которым он командовал, только получил пополнение, многие солдаты были малограмотными или неграмотными, не владели русским языком, не имели никакой военной подготовки, некоторые ни разу не стреляли из винтовки. 1 февраля 1943 г. комбат получает приказ Д. Лелюшенко немедленно взять хутор Лысый, без всякой рекогносцировки и без огневой поддержки. В ответ на слова Будрина о неоправданном риске последовала угроза отдать его под трибунал. Трое суток днем и ночью батальон пытался взять этот хутор, оказавшийся хорошо укрепленным. От батальона остался один взвод… Много лет спустя, в 1971 г., пришлось вести дискуссию с Лелюшенко. Тот запальчиво и беспомощно пытался опровергнуть тезис о многократном превосходстве потерь РККА. К сожалению, мы не были тогда знакомы с боевой биографией генерала.

Плохо или вообще неподготовленные атаки пехоты для захвата никчемной высотки при не подавленных артиллерией или авиацией огневых точках противника характеризуют своеобразный, присущий сталинизму метод. Рядом с такими атаками необходимо поставить боевой прием, связанный с именем Александра Матросова. Он закрыл вражеский пулемет своим телом, хотя для того, чтобы заставить замолчать пулемет, нужно было всего лишь несколько пушечных выстрелов. Г. Куманев и некоторые другие историки в течение десятилетий выясняют число таких героев, не понимая, что в боевых действиях этого рода участвовали миллионы. Никто до сих пор не доказал, что подобные подвиги были необходимы. Мотивы действий солдат, закрывших амбразуры вражеских дотов, таранов летчиков и танкистов должны быть исследованы. Пока же эти подвиги бездумно воспевают. К ним примыкает вызов огня на себя командирами-артиллеристами. Он носит еще более спорный характер. Здесь речь идет не просто о самоубийстве. В непосредственной близости от командира, управляющего огнем своей батареи (дивизиона) на наблюдательном пункте, как правило, находились несколько других офицеров и солдат, связистов, разведчиков, санитаров. Командир ставил под удар и их жизнь. Трудно допустить, чтобы он интересовался при этом их мнением.

На войне возможны самые различные ситуации. Подчас был просто неизбежным героизм, оплаченный человеческой жизнью. Но нельзя пропагандировать нерациональное убийство или самоубийство. Не самопожертвование, не безразличие Сталина и сталинцев к человеческой жизни, а воинское мастерство, находчивость, храбрость в первую очередь определили исход боев и сражений. «Обвязавшись гранатами», он бросился под танк, продолжает писать и ныне «Красная звезда»; «Подвиг командира тут же повторили его подчиненные, и четыре тигра замерли, охваченные пламенем». Апология жертвенности, идея сугубо языческая, пронизывала «странички» главного редактора и рядовые полосы «Военно-исторического журнала». Авторы не задумываются, что такая пропаганда в армии аморальна и неразумна. С точки зрения элементарных интересов воюющей армии (народа в целом), во много раз выгоднее сохранить подготовленного летчика, танкиста, пехотинца, чем бросать их на дот, на таран и т. д. Эти рассуждения отнюдь не бросают тень на память героев. Перед ними мы склоняем голову. Но вопрос об ответственности тех, кто вынудил героев пойти на верную смерть и кто пропагандирует такой метод борьбы, мы поставили бы, и не только чисто теоретически. В одном ряду с этим — стремление казенной пропаганды, придворной поэзии приучить человека к обыденности смерти («стоять насмерть!»). «Семи смертям не бывать, одной не миновать», — вытащили из фольклора не самую жизнеутверждающую пословицу. «А коль придется в землю лечь, так это только раз», — подло утешали сочинители популярной песни.

Также несостоятельны и безнравственны эксплуатация твердости советского солдата, его неприхотливости, его терпения, как и апология этой эксплуатации. Чтобы компенсировать дурное руководство, люди на фронте и в тылу работали на пределах человеческих возможностей. Пример: для летчиков США была установлена норма — 25 боевых вылетов и не более 30. Исходили из данных статистики — одна потеря приходилась на 25 вылетов. В советской же авиации дальнего действия экипажи делали по 300 боевых вылетов.

Массовый героизм советских людей в литературе до сих пор заслонен описанием поступков одиночек, десятков, сотен, совершенных в экстремальных условиях. Ничуть не преуменьшая их значения, пора обратить внимание на главное — коллективный подвиг частей, соединений, заводов, колхозов. Это героизм другого рода — длительный и тяжелый, умелый и дисциплинированный, ратный труд миллионов красноармейцев в условиях постоянной смертельной опасности, беззаветный труд миллионов рабочих, служащих при предельном напряжении духовных и физических сил, часто в условиях голода и холода.

Жестокость проявлялась в самых различных формах. Командир с палкой или плетью — явление на фронте отнюдь не исключительное. Пожалуй, первым в советской мемуарной литературе Хрущев откровенно показал, что в те годы в Красной Армии довольно широко распространилось избиение командующими (командирами)