Время – московское! - Александр Зорич

И тут меня снова пробило дежа-вю.

Ведь не только в ущелье я уже видел подобную форму!

Но и… снова-таки, в системе Дромадер, во время Наотарского конфликта!

Именно так, ну вот в точности так выглядел… да-да, крупнейший астероид джипсов, который получил у нас тогда кодовое наименование «Эльбрус»! Его еще считали флагманом, и торпедоносцы Яхнина тогда крепко отличились, на прощание…

Что же это получается?..

– Что же это получается… – прочистив горло, начал я, обращаясь по большей части к Ивану Денисовичу. – Это получается… снова джипсы?

– В каком смысле – снова джипсы? – осторожно поинтересовался Индрик.

– Этот «камень» – в точности флагман джипсов! Который мы называли «Эльбрусом»! Скажите, товарищ Крюгер, а эта форма сплюснутой груши – она как, типична для «камней»?

– Насколько мы можем судить, если и не совсем типична, то встречается систематически. Так выглядит известная доля крупнейших объектов, наполняющих внутренность Глагола.

Индрик, который все схватывал на лету, принялся рассуждать вслух:

– Ну давайте подумаем… Над поверхностью планеты летают существа, похожие… нет, точнее сказать, вызывающие ассоциации с джипсами – такими, какими их запомнил наш военфлот над Наотаром… И эти джипсы предположительно появились откуда-то из-под земли. При этом глубоко под землей мы имеем нечто… напоминающее астероиды джипсов! Так, что ли, получается?

– Я понимаю, что это глупо… Невероятно даже… – Я попробовал было пойти на попятную. – Но ведь сознанию не прикажешь! Оно находит сходство даже там, где его, возможно, нет!

– Так и есть, Саша! – встрепенулся Локшин. – Моя жена-психиатр рассказывала, что у них в больнице такой тест есть небольшой, для вновь прибывших. Первым делом субчика спрашивают: «В чем сходство между ботинком и карандашом?» Здоровый человек всегда отвечает, что сходства нет. А шизофреник охотно: «Сходство очень даже! И тот и другой оставляют следы!»

Однако Индрику, похоже, было не до психиатрических курьезов. С минуту он размышлял, вяло помешивая сахар в остывающем кофе. А потом заявил:

– То ли вы, Александр Ричардович, гений. То ли вы, Александр Ричардович, сумасшедший. В хорошем смысле, конечно… Но ваше дерзкое предположение уже в который раз прекрасно согласуется с тем, что предрекал учитель Вохур!

– Насчет того, что Глагол является маткой, готовой разрешиться от бремени? – подсказал я.

– Да. А ведь интересная картина вырисовывается! Планета набита звездолетами-астероидами джипсов. Над ней летают джипсы. Привели нас на нее, кстати сказать, тоже останки джипсов. Всюду джипсы, будь они неладны!

– Послушайте-ка… – ахнул Локшин, потрясенный догадкой. – Так получается, что если Глагол и впрямь содержит внутри себя звездолеты-астероиды, то некая неведомая, сторонняя сила объявила джипсам войну!

– Войну? Сторонняя сила?

– Да-да, войну! Ведь когда Дунай упадет на Глагол, этим вашим джипсам сразу карачун придет! И тем, которые на планете, и тем, которые внутри нее. Всем вообще! Так что на месте джипсов я бы читал отходные молитвы! Если, конечно, они умеют читать. А вот с точки зрения предполагаемых врагов джипсов наоборот – все шоколадно. Шарах планетой – и нет целого вражеского флота!

– Напротив, – возразил Индрик. – Если допущение товарища Пушкина в принципе верное, столкновение Дуная с Глаголом, со всеми его фатальными последствиями, джипсам может быть на руку!

– Почему?!

– А вот почему. Импакт разрушит кору Глагола, расколет планету на несколько частей и тем самым высвободит астероиды!

«Ну голова!» – восхитился я.

Но Локшин не пожелал признать этот факт.

– Не-ет. Нет. При всем моем, Иван Денисович, уважении. Ну скажите на милость, вы представляете себе порядок энергии импакта? Если не все, то подавляющее большинство объектов, находящихся внутри Глагола, будут уничтожены! Ведь тут вам будет и сверхскоростная ударная волна в твердых средах, и она же в жидких, и чудовищное выделение лучистой энергии!

– И поражающий фактор в виде множественных потоков твердых осколков, – ввернул я трагическим тоном – скорее подтрунивая над Локшиным, нежели желая поддержать его точку зрения.

– Я представляю себе энергию импакта, – спокойно сказал Индрик. – И все мыслимые его последствия. А вы, дорогой Феликс Лазаревич, представляете себе энергию, необходимую для того, чтобы вначале столкнуть планету с орбиты, а затем еще и провести коррекцию траектории, направив ее аккурат в точку встречи?

– Само собой.

– Ну так и подумайте. Если джипсы оказались в состоянии произвести и целесообразно применить колоссальную энергию, значит, они скорее всего в состоянии и оградить свои звездолеты-астероиды от гибели в результате импакта. Тем или иным образом.

– Не очень мне понятно – каким именно образом…

– Да какая разница! – не выдержал я. – Главное: сбудется еще одно пророчество Вохура! Все разделится на эн частей, а потом на два эн, и дальше, дальше, дальше. В результате родится новое, то есть джипсы, а старое, то есть Глагол, – умрет!

– Ничего не понял, – вздохнул Крюгер.

– Я вам потом как-нибудь объясню. – Индрик ласково похлопал аналитика по плечу.

Иван Денисович поднес к уху трубку и, дождавшись ответа Свасьяна, ровным голосом без выражения произнес: «Объявляю экстренную эвакуацию всего персонала на космодром Гургсар. Я сказал – экстренную».

Экстренная эвакуация – красивый эвфемизм для бегства без оглядки. А во время бегства принято бросать все тяжелые вещички в спектре от бэтээров до кабельных катушек. Поэтому наше возвращение заняло каких-то часа четыре, не больше. Все, что могло летать – и «Кирасиры», и средние транспортные вертолеты В-31 и даже «Пираньи», – поднялось в воздух. Каждая машина сделала по два-три рейса – и готово!

Ну здравствуй, Гургсар. Давно не виделись.

Небольшое (по нашим меркам) летное поле, в пять километров длиной и два километра шириной с бетонными клумбами зенитных батарей по углам.

Узкая флуггерная стоянка.

Обшарпанный военный городок – покинутый и печальный. Казармы с примыкающим к ним госпиталем (именно здесь я в последний раз «видел» Иссу и общался с незабвенной госпожой ротмистром Хвови Аноширван).

Руины комплекса Х-связи. Небольшой парк с чахлыми деревцами в кадках с завозной землей. И девятиэтажное здание генеральной комендатуры Глагола с неспешно поворачивающейся вокруг своей оси шайбой наблюдательного павильона на крыше.

Лучшего места для штаба не найти. Да его и не искали…

Именно там, на восьмом этаже комендатуры, я стал свидетелем судьбоносного разговора, который произошел между Индриком и академиком Двинским. Даю голову на отсечение – этот разговор непременно войдет в историю науки. Или по крайней мере в секретную – до поры – часть этой истории.

Академик говорил своим неповторимым скрипучим, хорошо поставленным в аудиториях МГУ голосом. Разве что интонации его из раздумчиво-занудливых стали теперь агрессивно-желчными, а лицо осунулось, заострилось и стало похоже на крысиную морду.

Константин Алексеевич давно перестал донимать военных, а заодно и Ивана Денисовича своими гипотезами и своими требованиями – не то махнул на все рукой, не то был занят производством еще более актуальных гипотез и требований. Однако, судя по надменному лицу Двинского, он был невероятно доволен своей решимостью снова наладить диалог.

– На протяжении довольно протяженного отрезка времени я пытался объединить все многообразие физических феноменов, имеющих место на этой невообразимой планете, неким подобием непротиворечивой научной гипотезы, – говорил академик. – И восемьдесят процентов феноменов я одолел!

– Восемьдесят процентов – отличный результат, – уважительно отозвался Индрик.

– К сожалению, добросовестность не позволяет мне назвать этот результат неплохим. Научную теорию я бы уподобил кораблю. Как корабль не может на восемьдесят процентов плавать, а на двадцать тонуть, точно так же и научная теория обязана плавать на все сто процентов!

– А как же исключения, которые, как считали древние римляне, лишь подтверждают правила?

– Только не нужно впутывать сюда древних римлян, которые считали, что мыши самозарождаются в грязном тряпье, а земля стоит на трех китах! – склочно парировал Двинский. – Древние римляне пусть остаются в своем Древнем Риме, раболепствуя у трона своих чудовищных… цезарей. Современная научная теория должна отвечать требованиям современности, то есть быть безукоризненной! Вот так!.. Так о чем это я? Ах да! Главный предмет моего беспокойства состоит в том, что упомянутые восемьдесят процентов феноменов я могу увязать воедино только при условии, что приму гипотезу о наличии внутри Глагола так называемых эсмеральдитовых масконов.

– Но всего лишь неделю назад вы в моем присутствии называли эсмеральдитовые масконы мистикой! – воскликнул Индрик.